Тот задумчиво стоял над окопами, нервно кусая губы.

— Да, а мы идем, как на прогулке... — Теперь он увидел поперек насыпей узкие прорези — отпечаток оружия.

Бабаев сидел на корточках в стороне и напряженно следил за товарищами. Таракан неожиданно проявил интерес: молча спустился в крайнее углубление и, присев, стал осматривать брошенное тряпье.

— Что там? — спросил Расул и подошел к нему сзади.

— Да так, ничего нет, тряпки...

— Не трожь, вшивые!

Сержант обернулся. Он стоял на краю площадки, внимательно всматриваясь в сторону соседней вершины. Она была еще выше той, где они теперь находились, и связана с нею довольно крутым трамплинообразным гребнем.

— Ну-ка глянь, Расул, своим орлиным кавказским оком — там вроде шевелится что-то...

— Где?

— Вон! На самом верху!

— Черт его знает! — Расул поднял над глазами ладонь. — Бинокль надо, так не увидишь.

— Вроде мелькнуло что-то... — Теперь сержант осматривал гребень: нет ли следов? Следы как будто были, но не совсем ясно, куда они уводили... Может, и к соседней вершине. — Да, бинокль бы щас!

— Семен, почему они не стреляли по нам? — спросил вдруг Расул. — Ведь положили бы всех, к чертовой матери!

— У них другие задачи. К тому же они не слепые — видели, как батарея внизу разворачивается. Побоялись, решили тихо уйти... может, сейчас они как раз на той самой вершине, снова следят за нами...

— Ну и в рот им!.. Пусть смотрят! — Расул подскочил и выставил перед собою правую руку, перехваченную левой повыше локтя; сжатый кулак был адресован тому, кто на соседней вершине.

— Да брось ты, — сержант обернулся, глядя на то, что там делает Таракан.

Но Расул все не мог успокоиться:

— Нет, что-то не то! Они ведь запросто могли положить нас — всех до одного! И спокойно уйти... пока там прочухаются — на огневой... Они сто р-раз могли бы уйти!

— Не знаю... Да не боись ты, они вернутся еще. Подожди, к ночи вернутся, вот только стемнеет... Вообще-то их интересуем не мы — батарея. Но начнут с нас, это точно... За голову солдата-артиллериста им платят триста тысяч афганий...

— Нет, так не пойдет! Я хочу до дембеля дожить! Слышь, Семен?

Однако сержант лишь пожал плечами и повернулся спиной.

Таракан все сидел над тряпьем, что-то держал в руках и тайком рассматривал. Почувствовав взгляд на себе, он обернулся, заулыбался вдруг и, вставая, спрятал руку в карман,

— Что там, Иса? — Сержант медленно спускался к нему.

Худое лицо Таракана расплылось в слюнявой улыбке, тут же уступившей место испугу.

— Что там? — повторил сержант: Таракан молчал. — Ты что, с-сука...

— Да ничего там!.. Так, ничего...

— Ну-ка, дай, — Расул отодвинул плечом сержанта.

— Да вот! — выкрикнул, чуть не плача, Иса.- Вот! — Он вытянул из кармана потную руку, боязливо разжал кулак: на ладони у него лежал скомканный грязный лоскут.

— Что это? — спросил сержант.

— У-у, Сережа, это такой кяйф, — простонал Таракан, слюнявя размякшие губы. — Ты такого не курил никогда... — Он развернул осторожно тряпочку, в которой была завернута щепка с темным пухловатым наростом, вроде тампона, каким прижигают ранки на теле.

— Такого не знаю. Что это? — снова спросил сержант.

— Ух! Это такое! — Таракан смачно утерся, не отрывая глаз от руки. — Такое, бля!..

— План?

— Не-ет, это другое, кру-уче... Я щас покажу...

— Дай сюда! — Сержант мгновенно накрыл ладонью руку Исы и то, что там было, спрятал в карман. Повернулся спиной и направился к краю площадки. Расул отошел вслед за ним.

— Заче-ем, товарищ сержант?.. — Таракан все держал на весу свою руку и плелся вслед за сержантом.

— Отдохни!

— Отдохни, помрешь, — добавил сквозь зубы Расул.

— А-а-а! — истошно вскричал Таракан.

— Хорош дуру гнать, — обернулся Семенов.

Таракан замолк, но не унялся. Он подскочил сзади к сержанту и стал цепляться пальцами за плечо его и за руку, пытаясь вытянуть ее из кармана. Сержант повернулся и толкнул его в грудь.

— Не напрягайся, я же сказал!

Таракан бессильно опустился на корточки. Он смотрел на сержанта со злобой; потом, прищурившись, загадочно улыбнулся. Бабаев так и сидел в стороне, тыкая пальцем в песок.

Солнце было в зените. Над полями и склонами оно зависло ослепительным диском и светило жестоко, словно стремясь извести под собой все живое. Воздух нагрелся, и песок стал невыносимо горяч; попряталось все, что могло дышать и передвигаться. Даже вечно усталые сухопутные черепахи и холодные телом змеи и те углубились в темные норы, птицы покинули бесцветное небо — все скрылось и замерло до заката. Лишь ползучие ядовитые насекомые: всякие пауки-каракурты, скорпионы, фаланги — они-то не оставили поверхность земли, они были по-прежнему агрессивны и так же быстро перемещались, перебирая ножками раскаленный песок.