Задыхаясь, Игнат ворвался на лестничную площадку и притормозил, поправляя одежду и переводя дух. И вдруг понял, что зря ехал через весь город. Он все еще по инерции шел вперед по длинному коридору-карману, но уже понимал, что не позвонит в квартиру матери. Это в своих мечтах он спешил к ней, чтобы сбросить пальто, упасть на диван, отвернуться к стене, погоревать, посидеть вместе молча, без слов понимая печали друг друга, и уехать возрожденным, полным новых сил и надежд. Но Игнат знал, что будет на самом деле. Мать нальет чаю, потом – коньяку, начнет пытать и расспрашивать, переживать, спорить, всхлипывать, винить его, разговаривать, как глухая, сама с собой, и он, раздраженный, уедет ни с чем, хлопнув дверью.

Дверь и правда хлопнула. За спиной Игната. Он подобрался, как волчонок, обернулся и встретился взглядом с жилистым старичком из 56-й квартиры. С тяжелым ведром в руках, что-то пришепетывая, он тащился в сторону мусоропровода. Опрокинув содержимое в трубу, старик направился в обратный путь. Поравнялся с Игнатом, осклабился и кивнул.

– Здорово, товарищ. Как там, на воле-то?

Так и не получив ответа, старый черт фыркнул и исчез за дверью, а Игнат постоял еще немного, чувствуя, как слезы подступают к горлу, и во всю прыть побежал вниз по лестнице. На этот раз он не замечал ни грязи, ни говна, ни битых стекол. Пришел в себя или хотя бы немного отошел он уже в машине. Осмотрелся, вытер лицо рукавом пальто, машинально поскреб уже застывшее кефирное пятно и двинулся вперед. На душе у него было гаже, чем в только что оставленном подъезде.

Днем Кочку вырвало четыре раза, но, когда тучи на небе рассеялись, она уже пришла в себя и растянулась на солнышке, поглядывая поверх своего широкого горлового воротника на танцующих в снегу ворон и пробегающих стороной прохожих. Вообще-то Кочку рвало от того, что она пожадничала. Нырнув с утра пораньше в помойку, она обнаружила гирлянду чуть подпорченных и от того еще более аппетитных сосисок, посмотрела на нее, подумала, а потом решила, что раз все так плохо, и нет покоя, и минорные предчувствия, обгоняя друг друга, лезут в душу, надо сожрать столько сосисок, сколько влезет, и еще пару штук сверху для верности. Операция по уничтожению добычи прошла успешно и заняла всего несколько минут. Сосисок не стало, а Кочка, заметно округлившись в боках, с трудом выбралась из контейнера и, икая и пошатываясь, потрусила в сторону двора.

Как ни противно было отрыгивать лишнюю еду, приходилось признать, что принцип заесть все несчастья был беспроигрышным. Успокаивающее тепло, как маленькое солнце, появилось в области желудка и быстро распространилось по всему телу. Кочка икнула, потянулась, растопырив пальчики на лапах, и повалилась набок. Ни одной тревожной мысли не было в ее голове, и Собака Беды, так мучившая ее в последнее время, наконец затихла. Кочка закрыла глаза. Как же приятно было иногда вот так полежать – в тишине, на солнце, без всяких забот и печалей! Красота…

Отдышавшись как следует, Игнат поехал в направлении центра, сдерживая нетерпение и стараясь не толкаться и не сигналить в медлительном плотном потоке. События последних дней (или месяцев, или лет?) доконали его, и он хотел противоядия.

Его отец умер, когда Игнат был ребенком, и мать осталась молодой и очень привлекательной вдовой. Она и сейчас была хороша. Эффектная шатенка, завлит в театре, она всегда была в центре мужского внимания. Игнат с детства привык, что поклонники приходили и уходили, а мама то плакала, то смеялась, то без причины наказывала, то вдруг донимала вниманием и подарками. Нет, она вовсе не была эгоистичной сумасбродкой, помешанной на себе и сексе. Просто слишком рано вышла замуж, рано родила, рано овдовела и еще раньше осталась одна. Сын не давал ей чувства радости и защищенности, которое дарили другие мужчины, и она, не долго думая, сделала выбор не в его пользу. Надо сказать, что Игнат почти всегда понимал ее и даже поддерживал в желании жить и искать любовь, но после всего случившегося за последнее время, после трупа в морге, после обморока Инги, после ее страшной истерики, которой все не было конца, Игнату мучительно захотелось чьего-то присутствия и участия. Неужели он так многого хотел?

«Да нет, – думал Игнат, маневрируя в потоке и изо всех сил стараясь вернуть себе хотя бы какое-то подобие внутреннего покоя, – совсем не много». Но ведь иногда и самая малость бывает недостижима.

Игнату повезло. Свободное место оказалось почти напротив нужного входа. Он вышел из машины, осмотрелся и направился в сторону цветочного магазина. Это был небольшой салон «Золотая орхидея», оформленный в восточном стиле. Красные стены, черные полки, белые цветы и хорошенькие узкоглазые продавщицы. Игнат немного побродил между горшков и кадок, дожидаясь, когда к нему подойдет девушка в узкой кофточке-кимоно.

– Здравствуйте, – она чуть склонилась в легком поклоне, показав идеальный шов пробора в смоляных волосах. – Могу я вам чем-то помочь?

– Здравствуйте, – Игнат расплылся в приветственной улыбке. – Во сян байхэ. Или… цзывань*.

* Я хочу лилию. Или… астру (кит.).

Девушка едва заметно кивнула и пригласила жестом в сторону небольшой барной стойки.

– Прошу вас, присаживайтесь. Кофе, чай?

– Чай, пожалуйста, – Игнат сбросил наконец испачканное кефиром пальто на высокий стул и уселся рядом.

– Будьте добры, скажите мне ваш номер, – попросила девушка.

– И бай лин й**, – отозвался Игнат, наблюдая за тем, как она наливала почти бесцветный улун в небольшую пиалу.

** Сто один (кит.).

– Спасибо, отдыхайте, я вернусь через минуту, – девушка еще раз качнулась в поклоне и исчезла за ширмой.

Игнат с шумом втянул в себя горячий напиток. Последний раз он был здесь несколько лет назад. Тихий и неприметный человек, заказавший им несколько русско-китайских и русско-вьетнамских словарей, не смог расплатиться. Тираж никому не нужных книг уже лежал на складе, когда рано утром в кабинет Игната заглянули круглые и печальные глаза. Должник в двух словах обрисовал безрадостную ситуацию: заказчик умер, деньги перевести не успел, платить нечем, но есть один вариант. Когда такси остановилось у цветочного магазина, Игнат был в бешенстве. Спустя четверть часа он простил всему миру его несовершенства и прегрешения. Он сам втихую выкупил бесполезный тираж, о магазине не рассказал никому, даже Ивану.