Кир включил небольшую лампу под колпаком из мутного стекла. Стены гостиной обступили и придвинулись. Кир осмотрелся. Здесь было тепло, тихо и так спокойно, что, казалось, не страшно и умереть.

– А сама Ночь – прекрасная высокая женщина в плаще из сверкающих звезд, – продолжил он. – На руках она держит двоих детей, один ребенок черный – это Смерть, а другой белый – это Сон. И где-то в глубине глубин, там, где Ночь берет свое начало, вновь и вновь раскрывается прекрасный лотос, цветок сна. И Ночь летит над землей, и маковые зерна, и совы, и черные крылья ночных бабочек сопровождают ее полет… – тут Кир щелкнул выключателем, и вспыхнул яркий верхний свет.

Разом разлетелись все сказки и тени, и дети запротестовали, закрывая глаза ладошками.

– Ну деда, расскажи еще, ну пожалуйста, – тянули они, но Кир был неумолим.

– А на часы кто-нибудь смотрел? – строго спросил он. – Давно пора ужинать. Вперед-вперед, нечего кукситься. Ляжете, я вам расскажу про Селену и ее прекрасного возлюбленного.

Он, как наседка, принялся выгонять своих цыплят в коридор, но на пороге замешкался, остановился и перед тем как выйти обвел взглядом опустевшую комнату. Заулыбался своим мыслям и исчез, аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь.

Молодой щеголь, шофер Игната, Никита недовольно прогуливался по обледеневшему перрону. Вечно шеф ездит на этих поездах! Стой тут, как собака, мерзни на сыром ветру. Чуть не рассчитаешь, приедешь раньше времени, или поезд опоздает, так тут же мороз начинает пробирать через фальшивый каракуль. Похлопывая глянцевыми ботинками по ледяному перрону, он прошелся взад-вперед в тщетном желании согреться. С тоской посмотрел на небо. Там в стальных сумерках под влиянием невидимых воздушных потоков расползалась в разные стороны огромная лиловая рыба с дыркой вместо глаза и ребристыми очертаниями обглоданных боков.

Состав подкатил неожиданно быстро и беззвучно. Никита обрадовался: ну наконец-то! Поезд вполз в отведенный ему путейный коридор, замер, тут же на перрон из вагонов, как по команде, вышли проводники, и один за другим из тепла на мороз посыпались невыспавшиеся пассажиры. Вскоре образовался односторонний поток граждан всех мастей с дорожными сумками, чемоданами, коробками, тюками и собачками на поводках. Навстречу им от здания вокзала двинулись продрогшие встречающие и, как ловцы с невидимыми сетями, высматривающие свою добычу, носильщики. Никита как мог уворачивался от ободранных тележек и искал в толпе ссутуленную фигуру шефа.

Нет, вообще-то он хорошо относился к начальнику. Нормальный мужик, не без странностей, конечно, но кто сегодня без них? Например, никогда не угадаешь, за что влетит. Вроде везде опоздал, в машине накурено, бензин на нуле – и ничего, может слова не сказать, только головой покачает. А однажды музыку какую-то по радио погромче сделал, так столько крику было, чуть магнитолу не вырвал. Почему? Непонятно. Может, навеяло чего, но зачем же так кричать-то? А в целом пассажир у Никиты был вполне сносный, только тусклый какой-то.

У них и разница-то была всего в несколько лет. «Надо же, почти ровесники», – поглядывая в зеркало заднего вида, часто удивлялся Никита. Разминувшись с отражением своих веселых серых глаз, он наводил резкость на изображение шефа, скучающего на заднем сидении и сочувственно вздыхал. В последнее время шеф выглядел удручающе, особенно когда думал, что никто на него не смотрит. Пустой тяжелый взгляд, поникшие плечи, морщины, совсем недавно вскрывшие ровный, гладкий лоб, мешки под глазами. А ведь еще этой весной это был стройный, ясный, веселый и стремительный молодой человек. Летал по городу во всех направлениях, песни пел, анекдоты рассказывал. А потом как раковый больной стаял на глазах и затих. У него даже походка изменилась. Вот если большинство людей двигается по направлению вперед или, там, в сторону, то его начальник шел как будто вниз. Глядя на него, Никита никак не мог отделаться от ощущения, что его дурит какой-то необычный оптический эффект. Ага, вот как раз, как сейчас.

– Игнат Андреич! – крикнул Никита в морозный воздух.

Игнат кое-как выпутался из сонного тамбура, рассеянно шагнул мимо хорошенькой проводнички, бодро пожелавшей ему доброго утра и хорошего настроения, и поплелся вперед, на звуки голоса своего шофера. Багажа у него не было. Только мягкий портфель такого же паленого серого цвета, как и объемное мятое пальто. Голова непокрыта, шарф сбился на сторону, глаза красные, взгляд рассеянный. Никита вздохнул. Такой мужик пропадает…

Он знал, что у начальника проблемы в семье, но у кого их не было? У самого Никиты с его Аленой творилось что-то невообразимое – какая там любовь, настоящие бои без правил. Да еще подлые партизанские вылазки тещи в тылу. Но чтоб так человек убивался!..

– Здрасьте, Игнат Андреевич, – поприветствовал он шефа.

Игнат кивнул в ответ и мельком осмотрел свежего, румяного, разодетого в пух и прах шофера. «А ведь мы почти ровесники», – с досадой подумал он и потер жесткий колючий подбородок. По вечерам его самооценка, подогретая алкоголем, обычно немного поднималась, зато с утра, словно расплачиваясь за пережитые заблуждения, Игнат чувствовал себя никчемным, разбитым и опустошенным.

– А где же ваш багаж-то? – Никита заглянул за спину начальнику.