Тобиас, отчаявшийся и беспомощный, тоже начал выть - во весь голос. Он потрясал кулаками, бессмысленно таращился в потолок.

Марион, побледнев как мел, подскочила к нему, зажала рукой рот.

–  Тихо, тихо, - шептала ему в ухо.
– Тебя никто не должен услышать, иначе меня вышвырнут!

Нет! Никто не слышал Несчастного, и меньше всего - тот добрый Отец, чей неумолимый черный лоб стоял перед огромными окнами ателье: упрямо, недосягаемо, неподвижно!

–  Ну же, ложись и успокойся!
– сказала Марион.
– Я хочу спать. Погаси свет.

Тобиас полностью разделся. Марион, вздрогнув, отвела взгляд. Полы рубашки тоже пропитались кровью из-за уколов в оба бедра. Это была его единственная рубашка, которую он носил уже три недели; все другое белье конфисковала хозяйка в Шарлоттенбурге - в счет задолженности по квартплате. Тобиас вонял, испытывая отвращение к самому себе, - мерзко, гадко.

Он поставил аптечную склянку на стул, приготовил шприц, вытянулся на постели, не накрываясь одеялом, и задул свечу.

Не дыша ждал несколько минут: неподвижно глядел в потолок, который с этой стороны - на половину крыши и еще на полстены вниз - был стеклянным.

Марион не шевелилась. Через комнату ползло, вяло и клейко, ночное время. Казалось, оно протянулось поперек ателье, от стены до стены, в виде темных липких нитей, источающих запах запекшейся крови, смешанный со сладковатым ароматом кокаина и бодрящим духом эфира.

Стояла мертвая тишина. Марион, казалось, спала. Только ночной ветер тихо дребезжал оконными стеклами. Тобиас стучал зубами, как с ним бывало всегда, когда кокаиновое отравление достигало определенной стадии. Лицо его тогда искажалось, виски пульсировали. На днях, на Александерплац, не убежала ли от него с криком хромая старуха, увидев это перекошенное лицо?

Голова не работала. Тобиас лежал неподвижно, уставясь в потолок. Время от времени - вслепую - делал себе в темноте кокаиновые инъекции. Он чувствовал, как по его искромсанным бедрам, исколотым рукам течет кровь. Конечно, она капала и на простыни, которые Марион просила поберечь. Его это больше не заботило. Сейчас он был отравлен до такой степени, что всаживал себе шприц почти механически, со все более короткими промежутками: ибо нуждался в этом, как в дыхании или пище, без этого вообще не мог бы существовать.

Внезапно его внимание привлекли тени, скользящие по стеклянным стенам и стеклянной половине потолка. Какое-то время он недоверчиво наблюдал за ними.

Приглядевшись внимательнее, он, как ему показалось, отчетливо увидел, что тени это человеческие - тени голов, рук, ног людей, которые что-то делают на краю крыши.

Теперь сквозь стекло доносился и тихий шепот. Тобиас различил три голоса - мужских, - которые оживленно переговаривались. Он продолжал опасливо наблюдать за тенями. Видел, как они извлекают свой инструмент - рычаг, клещи, ломик. Их произносимые шепотом слова, тихие возгласы точно соответствовали этим движениям.

– Внимание!
– услыхал он.
– Раз, два, три… взялись! И затем - отчетливый треск.

По комнате прошел ветерок - сквозняк сверху, как ему померещилось. Тобиас ощутил это дуновение всем телом.

Страх его быстро нарастал. Это взломщики! Или - полицейские ищейки!… Ведь рассказывал же художник Людвиг М., живущий на Юго-Западном проспекте, недалеко отсюда, как, возвращаясь в свою мастерскую, встретил между складами взломщика…

Парализующий страх обжигал глотку. Он, Тобиас, лежит здесь беспомощный, истекающий кровью, больной… чуть ли не при смерти. Марион, беззащитная девочка, спит. Если это взломщики, они запросто перережут им горло. Если же полицейские, то заберут обоих в кутузку - и ему, Тобиасу, будет предъявлено обвинение. Его засадят в тюремную психушку, на долгие годы, и тогда прости-прощай кокаин.

Он тихо поднялся и растолкал подругу; та крепко спала. Испуганно вскочила:

–  Что? Что?

Тобиас зашептал, показывая на стеклянный потолок:

–  Видишь? Ты видишь там людей? Тени по-прежнему двигались.

–  Каких людей?
– испуганно спросила Марион.

–  Вон там, там - тени на крыше, - пояснил Тобиас.
– Это взломщики или агенты полиции. Боже, что нам делать, Марион?

Марион, окончательно проснувшись, с ужасом взглянула в глаза Тобиасу.

–  Вздор!
– сказала.
– Это тени дуговых фонарей снизу, с улицы.

Тобиас тряхнул головой.

–  Дуговые фонари не отбрасывают теней, - пробормотал он и снова с перекошенным лицом уставился в потолок.