С неоднозначностью, «запутанностью» создавшейся вокруг этого ситуации Эрнесто Гевара в полной мере столкнулся еще в дни своего отрочества и юности (феномен перонизма1); именно она в большей, чем какой-либо иной «единичный» фактор, обусловила особенности его политической биографии во второй половине 40-х и в начале 50-х годов...

Авторитарный режим Перона проводил автономистскую политику по отношению к «Северу» и «социальную»—внутри страны (что обеспечило ему поддержку городской бедноты), с либеральными же лозунгами выступали олигархия — и интеллигенция. И посольство США (см. с. 535-536).

341

Все это надо, очевидно, учитывать, равно как и отпечаток, наложенный двумя годами вооружённой борьбы с её императивом максимальной централизации (и даже—персонализации) руководства. И все же... Десяток косвенных отсылок к проблеме на 500-х страницах, почти абсолютное игнорирование проблем послереволюционного политического бытия при огромном внимании теме политического сознания (и бытия социально-экономического) говорят, мне кажется, о реальном изъяне «мира идей» Че и как революционера, и как мыслителя1. И изъяне не случайном: он наложил отпечаток и на решение Геварой таких вроде бы далеко отстоявших друг от друга вопросов, как проблема «тактических (?) союзников»—и отношение к СССР2.

В первом случае речь идёт о том, что в текстах Че вопрос о союзе—даже временном—с нереволюционными группами и течениями оппозиции не ставится; более того, сама возможность такого союза отвергается—идёт ли речь о «буржуазии», оппозиционных военных, либеральных политических течениях и т. п.3 Такие установки контрастируют с отсутствием каких либо моментов сектантства в идеологическом плане—или применительно к отношениям между левыми или в отношениях «индивидуального» и личностного плана.

Очевидно, что за этой линией—выводы, сделанные Че из опыта Аргентины, Гватемалы, частично — Мексики и, конечно, самой Кубы (1958-1961 гг.)4. И прежде всего, сама фокусировка пробле

1 Объяснять ли это «зияние» тем, что проблема представлялась ему сугубо производной, «решаемой» формулами о «завоевании наро-дом власти» или о праве трудящихся на полноту их участия в реше-нии проблем (плана, производства и т. п.). Либо тем, что она ставила вопросы, к ответу на которые Че не был готов — потому, что они

fлежали на «обочине» его главных интересов или ставили под сомнение реалии Кубы 1960-1966 гг...

2 Точнее: в обоих случаях стратегическая правота выводов Че, не опиралась на полноту анализа.

3 Речь может идти—по Че—лишь об индивидуальном приходе «выходцев» в революционное движение.

Имею в виду и отношения с антибатистовской оппозицией из Майа-,kl ми и Каракаса, и сложности в отношениях с «равниной», и попытку США в последний час «украсть плоды» вооруженной борьбы против I диктатуры посредством военного переворота, и позицию либеральной буржуазии и правого крыла Движения 26 июля в 1959-1960 гг.

351предисловие

матики борьбы на завоевании полноты политической власти последовательно революционными силами, способными жёстко противостоять США и «спрямить путь» исторического развития. Вообще закономерностью большинства революционных (и «смежных») процессов XX века было сужение движения в его наступательной фазе и, напротив, расширение его (и его союзников) фронта—в ситуации обороны против абсолютизма, «белых», фашистов, империалистической агрессии и т.п. («Клин» versus «чаши»). И следуя—в фазе подъёма—этой линии на Кубе и в Латинской Америке Че не грешил против опыта и уроков прошлого: просто он «не хотел—и не умел —лгать»1.

Вместе с тем императив завоевания и упрочнения политической демократии, сохранения и развития её институтов и ценностей бесспорно предполагал борьбу за широту союзов. Иными словами, установка исключительно на боевой союз единомышленников («левый фронт»)—и игнорирование проблем политического плюрализма, электоральной демократии и т.д. оказывались достаточно органически связанными. В итоге стратегические выводы Че—ив вопросе об антиимпериализме латиноамериканской буржуазии, и относительно объективного характера победоносной революции в регионе—были подтверждены историей. Однако игнорирование (или маргинализация) проблем политической демократии и союзов (совпадений) с демократическими движениями центра (и «левого центра») —особенно в новой обстановке 70-х годов—облегчило наступление правой (и крайней правой). Обстановка менялась куда быстрее, чем установки...

«Невнимание» к проблематике политической демократии отразилось и на решении(ях) Геварой такой специфической, но весьма для него важной проблемы, как отношение к СССР—его прошлому, настоящему и будущему, оценке его роли в мире и для мира. Простым, прямолинейным это отношение и его эволюцию при всём желании не назовешь, в чём читатель этой книги и убедится.

В середине 50-х годов именно через интерес и восторженное отношение к странам «за железным занавесом» (прежде всего как противовеса империализму США) проходил один из магистральных путей Эрнесто Че Гевары к социализму и марксизму. Такие вопросы,

Т. е. призывать к единству, держа в уме известную установку: «сегодня—союзники, а завтра посмотрим, кто кого расстреляет».

361

как сталинизм, XX съезд КПСС и т.п. для него, по-видимому, попросту не существовали1; пропасти между псевдореволюционной и псевдоинтернационалистической риторикой—и имперско-бюрократи-ческой практикой он не ощущал. И, вообще, он, по-видимому, руководствовался в те годы логикой: «слушай врага и знай, что истина— в обратном». Вся история СССР воспринималась им тогда как прямое продолжение Октябрьской революции (восторженное отношение к которой Гевара сохранял до конца жизни) и победы над фашизмом.