Многие современные поэты, в отличие от своих предшественников, не могут считаться выразителями духа своего времени. Скорее они стремятся отразить свои личные переживания, пытаясь найти в них какой-то смысл и надеясь силой слова затронуть душу своих читателей. Такая поэзия, часто называемая «интимной лирикой», одновременно является как интимно-личной, так и универсальной, ибо через подобные переживания проходят почти все люди. Рассмотрим, например, три стихотворения современного американского поэта Стефана Данна. Первое называется «Обычные домашние дела».

В этом стихотворении Данн явно работает над материнским комплексом, ибо он не только вспоминает прошлое, но и в состоянии проследить его воздействие на настоящее. Осознание этих переживаний и их скрытого влияния – задача, которую обязательно следует решить при переходе через Перевал в середине жизненного пути.

В этом стихотворении можно увидеть результат того излучения, которое хорошая мать распространяет вокруг себя. Прежде всего, чувствуя материнскую любовь, поэт готов принять и даже простить самого себя. Не чувствуя родительского одобрения, мы не можем полюбить себя. Во-вторых, Данн осознает, что его первое ощущение фемининности оказалось настолько позитивно заряженным, что он смог перенести это доверие и любовь на других женщин. По всей видимости, здесь он вступает на опасный путь: даже для ребенка эти земли находятся под запретом. Встретиться с Другим – все равно, что посетить другую планету. Если первая встреча понравилась и получила одобрение другой стороны, значит, и последующие встречи обещают то же самое. Третья разновидность исходящего от матери излучения (первые две – это ощущение того, что тебя любят, и встреча с таинством Другого) – это наделение ее мудростью. Так, например, она очень хорошо знала, как именно удовлетворить познавательную потребность ребенка, чтобы не разрушилась завеса таинственности и загадочности. Отметим также, что эти воспоминания помещены в контекст обыденной жизни, так что данное событие оказалось не травматическим, а, наоборот, – психологически благотворным.

Кроме поддержки у ребенка чувства безопасности, на глубинном уровне родитель является носителем определенных архетипических черт. То есть все, что ребенок видит в родителе, служит ему моделью для подражания и активизирует в нем аналогичные внутренние способности.

Понятно, что родитель часто сам оказывается ребенком несовершенных родителей, и все, что он может, – создавать образцы накапливаемого им опыта и передавать его ребенку. Так, из поколения в поколение переходит наследие травматической, измученной души. Две главные потребности ребенка – это потребность в заботе и потребность в доверии. Забота заключается в том, что полжизни окружающий мир будет отвечать нашим потребностям, заботиться о нас, поддерживая и подпитывая нас физически и эмоционально. Суть доверия состоит в том, что мы приобретаем внутренние силы, необходимые для ответа на вызов, брошенный жизнью, и для борьбы за исполнение своих желаний. Несмотря на то, что проявлять заботу и доверять ребенку может либо один, либо оба родителя, забота всегда архетипически ассоциировалась с фемининностью, а доверие – с маскулинностью.

В длинном стихотворении под названием «Наследство», состоящем из нескольких частей, Данн прослеживает эволюцию роли своего отца в семейных мифах. Первая часть стихотворения называется «Фотография»; в ней идет речь о встрече ребенка с архетипом скрытно проявляемого доверия.

В строках этого стихотворения чувствуется ностальгия поэта, его тоска по дому. На этой зарисовке запечатлен момент истины, не единственной истины из всех истин, но все-таки – истины. Чем можно измерить мир? Согласно Томасу Элиоту, «мы измеряли наши жизни в кофейных ложечках… единственным памятником нам осталась одна асфальтовая дорога и тысячи закатившихся мячей для гольфа» [57] . Для отца и сына из стихотворения Данна мир измеряется количеством мороженой рыбы, которой должно быть больше, чем у какого-нибудь другого отца. Это утраченное детство, утраченная простая благочестивая Америка, но, тем не менее, «по его лицу видно, что ничто не сможет его остановить». Чувствуется, как от отца сыну передается некое таинство, тогда как мать раскрывает другое таинство, дарующее свободу будущему мужчине.

Ребенок, который не был свидетелем совершения этих таинств, совершенно иначе достигает стадии первой взрослости. Когда в модели родительского поведения наличествуют опасения, страх, предрассудки, созависимость, нарциссизм и бессилие, на стадии первой взрослости наблюдается или их доминирование или же их отчаянная гиперкомпенсация. Проведение различий между собственным знанием и всем тем, что идет от родителей, является необходимой прелюдией ко второй половине жизни.

Еще одно стихотворение Данна иллюстрирует решение задачи поиска смысла путем ответа на ключевые вопросы. «Насколько я похож на свою мать?» «Насколько я отличаюсь от нее?» «Насколько похож на отца?» «Чем отличаюсь?» «Кто оказал на меня большее влияние?» «Где был другой родитель, когда все это случилось?» «Хотелось бы мне в другой раз отправиться в одиночное плавание?» Крайне важные вопросы. Не всегда на них можно получить прямые ответы, ибо то, что волнует нас, часто идет от бессознательного, и мы сможем что-то заметить лишь после многократных повторений, терапии или внезапной вспышки инсайта. В стихотворении «Невзирая ни на что», написанном десять лет спустя после двух предыдущих, Данн начинает этот процесс исследования.

Однажды отец взял меня с собой на Рокэуэйз во время урагана посмотреть, как волнуется океан, что привело мать в бешенство, ибо ее любовь была настоящей, оберегающей. Мы видели водяную кашу из древесных крошек.

Мы видели, как вода поднималась до борта лодки. Мы чувствовали стихию в мельчайшей водяной пыли. В тот вечер: за ужином – молчанье; а шторм нес холодный и более привычный воздух. Мой отец всегда с наслаждением доводил свои ошибки до беды. Мать всегда настороженно их ожидала, как угнетенный ждет своего исторического момента. Ежедневно, после шести, я направлял мой велосипед в направлении гостиницы на Флит Стрит, чтобы забрать отца на ужин. Все его друзья были там: одинокие, гордые ирландцы, которые всегда хохотали. Мне было стыдно за него, стыдно звать его домой. Но кем я был тогда – только мальчиком, который узнал любовь ветра; ветра, который дует, куда захочет, невзирая ни на что. Должно быть, я потерял рассудок – вот что сейчас происходит [58] .