– Теперь давайте прикинем, хватит ли нам денег. У меня при себе около тысячи рублей и двести долларов.

– У меня триста пятьдесят долларов и двести сорок восемь рублей.

Леша во всем любит точность.

– А у меня при себе всего около сотни, - виновато сказал Генрих.
– Дома найдется еще рублей пятьсот, но я не могу оставить своих без копейки. Дадите в долг?

– Прекрати, Генрих!
– Марк даже фыркнул от возмущения.
– Сам же призывал не считаться. Никаких долгов. Тебе детей кормить, так что помалкивай. А не то оставим здесь. Прошка, у тебя сколько?

– Рублей триста. Я же ехал в гости к девушке, а не на спасательные работы.

– А теперь едешь на спасательные работы! Рано утром отправишься домой, вытащишь из-под матраса чулок с деньгами и уложишь в дорожную сумку. И выгребешь все, что хранится на черный день! Учти, если я потом узнаю о нетронутой заначке, так накостыляю, что вся она уйдет на поправку здоровья.

Запасливый Прошка заметно поскучнел, но спорить не осмелился, только пробормотал себе под нос:

– Ну, если окажется, что Варька ломала комедию, я с нее такие проценты стребую - до конца жизни не расплатится!

* * *

Селезнев добрался в половине пятого утра. Сандра открыла дверь немедленно, даже не спросив - кто? Судя по разочарованию, отразившемуся на ее лице, она ждала Варвару. Правда, приглядевшись к визитеру, Сандра улыбнулась и сразила Селезнева очаровательными ямочками.

– Дон? Заходите! Я ждала вас не раньше десяти. Вы что же, летели на самолете?

Селезнев вступил в огромную прихожую и от неожиданности едва не присвистнул. Варвара описывала ему Сандру, не скупясь на краски, но ни словом не обмолвилась о хоромах, в которых живет ее питерская подруга. Сандра заметила изумление гостя и усмехнулась:

– Не бойтесь, я не из новых русских. Это родительская квартира, а папа был контр-адмиралом. Их с мамой давно уже нет.

– Простите.
– Селезнев сконфуженно опустил голову.

– Не за что. Честно говоря, я их почти не помню. Меня вырастила сестра - у нас с ней четырнадцать лет разницы. Сейчас она живет во Владивостоке, поскольку, следуя семейной традиции, вышла замуж за военного моряка. Наденьте какие-нибудь тапочки и проходите на кухню - я пошла ставить чай. Если хотите умыться с дороги, ванная за холлом, вторая дверь направо. Первая дверь, соответственно, туалет. А кухня вон там.

Селезнев, воспользовавшись любезностью хозяйки, быстро привел себя в порядок и явился к столу. Сандра усадила его напротив себя, разлила чай и придвинула к гостю тарелку с бутербродами. Несколько минут они молча жевали, исподволь изучая друг друга.

– Знаете, Дон, а в жизни вы даже приятнее, чем на снимке, - сообщила наконец Сандра, чем вогнала Селезнева в краску.
– Хотя фото тоже очень симпатичное. Мне Варька вчера показывала...
– Она нахмурилась.
– Мы тоже здесь чаевничали, болтали, обменивались сплетнями... Она сидела на вашем месте, потом вспомнила про снимки, схватила сумку, половину барахла вывалила на стол... Она всегда двигается так стремительно и нетерпеливо, будто опаздывает на последнюю электричку. Впрочем, вы, конечно, знаете...

Селезнев кашлянул.

– Сандра, могу я вас кое о чем попросить? Если вы называете меня Доном, давайте перейдем на "ты". Дон - это Варькино изобретение, никто меня так больше не называет, а с ней мы выпили на брудершафт еще в первый день знакомства. "Дон" и "вы" звучит для меня, точно фальшивая нота. Я вас не обидел?

– Нисколько.
– Сандра снова ослепила Селезнева улыбкой с пленительными ямочками.
– Я тоже с удовольствием выпью с вами на брудершафт. Что для этого лучше подойдет: коньяк или вермут? Есть еще пиво, но оно, вероятно, не годится.

– Кхм-кхм, - снова закашлялся Селезнев, не зная, куда деваться от смущения. Мысль о ритуале пития на брудершафт неожиданно вогнала его в краску.
– Откровенно говоря, не знаю, что положено пить в таких случаях, но я бы предпочел коньяк. Только совсем чуть-чуть. Мне нужна ясная голова.

Сандра, истинная дочь Евы, ничем не выдала, что заметила его смущение. Она достала пузатую бутылку и широкие рюмки, плеснула в обе немного коньяку и подошла к Селезневу. Тот встал и с видом мученика принял рюмку у нее из рук. Сандра девушка крупная, глаза их находились почти на одном уровне, и, хотя она скромно опустила ресницы, Селезнев все же успел заметить насмешливый огонек, блеснувший в этих черных угольках. Снова зардевшись, будто красна девица, он как положено сцепил руку с рюмкой с рукой Сандры и опрокинул в себя сразу все. Сандра, напротив, пила коньяк медленно, по глоточку, потом так же медленно опустила руку и подставила губы для поцелуя. Селезнев из последних сил завершил обряд и плюхнулся на стул, едва удержавшись, чтобы не вытереть со лба пот. Сандра, не спуская с него насмешливого взора, села на свое место. Молчание, наступившее вслед за знаменательной сценой, длилось долго. Селезнев сражался с чувством неловкости, а Сандра не приходила ему на помощь из чистого лукавства. Но тут внезапно кольнувшая ее мысль о Варваре прогнала прочь игривое настроение.

– Как мы будем искать ее, Дон?
– спросила она с тревогой.
– У тебя есть какая-нибудь идея?

– Самая нехитрая.
– Дон криво усмехнулся.
– Часа через два пойдем к тому дому, где она потерялась, и начнем опрашивать жильцов, у кого окна выходят на улицу. Попозже я позвоню кое-кому - возможно, нам выделят помощника. У тебя найдется несколько четких снимков Варвары?

– Спрашиваешь! Загляни в комнаты - там все стены увешаны этюдами, и не меньше трети из них - ее портреты. У нее очень богатая мимика - не женщина, а мечта фотографа. Ох, совсем из головы вон! Я же вчера нащелкала целую пленку! Это, наверное, то, что нужно, да? Ведь народ в первую очередь обращает внимание не на лицо, а на одежду. Если кто-то видел вчера Варьку, то по вчерашним снимкам узнает ее гораздо быстрее.