Глава девятая.

Из одной экспедиции в другую

Итак, восемь месяцев упорной работы позволили нам 3 сделать открытия, перевернувшие все существовавшие до сих пор представления об искусстве доисторического периода Сахары. Нам удалось собрать огромную коллекцию копий великолепных наскальных росписей. Казалось, этот неожиданный успех должен был удовлетворить наше тщеславие, тем более что мы уже давно перевыполнили установленную программу. Но мы не могли остановиться на полпути.

Я хорошо помнил наш отъезд из Джанета, трудности, которые мы испытали при доставке на Тассили громоздкого и тяжелого снаряжения, и особенно изнурительное восхождение на перевал Ассакао. Не могло быть и речи о том, чтобы спускать вниз столы, лестницы и прочие вещи – ведь через шесть месяцев все пришлось бы втаскивать снова наверх. Нужно было во что бы то ни стало возвратиться сюда, возвратиться как можно скорее, чтобы продолжить так удачно начатую, но далеко не законченную работу, о которой еще рано было судить: ведь оставалось так много других впадин с росписями! Когда целиком отдаешься какому-либо делу, доставляющему подлинное удовлетворение и полностью тебя поглотившему, то сознание этого плена настолько радостно, что чувствуешь себя обязанным довести дело до конца, даже если от тебя требуются усилия, превышающие человеческие возможности.

Поскольку Филипп и Жак возвращались в Париж, где их вскоре должны были призвать на военную службу, я решил через некоторое время последовать за ними во Францию для пополнения нашей группы. Из прежней группы, обследовавшей высокое плато Джанета, теперь оставались только Гишар и Ле Пуатевен. Они-то и стали ядром новой экспедиции. К несчастью, Ле Пуатевен, проспав ночь в Джанете под открытым окном, подхватил бронхит, который надолго уложил его в госпиталь. Мужественный Гишар взобрался на плато с проводником Джебрином и слугой Мухаммедом. Втроем они отправились по направлению к массиву Тин-Тазарифт, где я раньше обнаружил множество изображений. Здесь предстояла большая работа. Столы, лестницы, ящики со снаряжением опять были водружены на спины верблюдов, которым вновь предстояло испытать на себе все превратности передвижения в этой стране камней.

В первой половине октября в экспедицию прибыло пополнение. Жак Шамбрен и Робер Мартен были хорошими художниками, уже известными своими оригинальными произведениями. Воодушевленные нашими открытиями и желанием узнать Сахару, они решили предложить свои услуги и поучиться у своих доисторических коллег. В этом отношении их не постигло разочарование, но лагерная жизнь и однообразная пища слишком мало походили на их прежнюю жизнь. Кроме того, температура падала с каждым днем, поэтому им, рассчитывавшим жить в тропической стране, показалось, что за несколько недель они перенеслись на Северный полюс. В декабре в Сахаре совсем не жарко, а на высоте 1600 метров, где разместился наш лагерь, холодный, иногда ледяной ветер врывается во все закоулки. Он пронизывает насквозь, и у всех, в том числе и верблюдов, на кончике озябшего носа появляется капля.

Пришлось работать лишь в те часы, когда солнце согревало воздух; дни же стали короче. 15 декабря поверхность воды в гельте покрылась льдом. Каждое утро его приходилось разбивать, чтобы наполнить водой бурдюки, которые ночью от мороза лопались один за другим.

Гуашь настолько сгустилась, что ее с трудом удавалось развести. Да и как можно замерзшими пальцами рисовать и писать красками? С консервами произошло то же самое: зеленые бобы превратились в бруски льда, а мясные консервы выглядели, как мороженая говядина. Члены экспедиции надели подбитые пухом блузы и теплую обувь, встретив холода без особого энтузиазма. Что же касается туарегов, то им пришлось еще хуже: бедняги не знали, как спастись от холода.

Первым заболел сын Джебрина Матал, которого отец привел с собой из Тин-Тазарифта. Этот пятнадцатилетний мальчуган был очень болезненным – он страдал костным туберкулезом. Пришлось переправить его в Джанет и поместить в госпиталь. Затем наступила очередь самого Джебрина – острый приступ ревматизма лишил его возможности двигаться. Он решил, что настал конец, и кричал, что его скоро похоронят. Но и в таком состоянии он не утратил полностью жизнерадостности и шутил, показывая свои исхудалые, ни на что сейчас не годившиеся ноги, тощее тело, узловатые пальцы. В конце концов такова жизнь. Он ведь сам говорил, что неплохо ею воспользовался, и если аллах призывает его к себе на небеса, то ведь этого следовало ожидать. Днем раньше, днем позже – какая разница? Правда, он не сможет больше бегать за женщинами Тассили, а ведь это была основная забота в его жизни!

Когда Джебрин оседлал верблюда, чтобы отправиться в Джанет, все были уверены, что он не доедет до места и мы видим его в последний раз. Однако он добрался не только до Джанета, но и до больницы, где лежал его сын.

День ото дня работа становилась тяжелее, а условия жизни – все более невыносимыми. Мы потеряли бодрость духа. Виной тому были очень утомительная работа и постоянная, многомесячная борьба с суровыми условиями жизни в пустыне. Нужно было укладывать багаж и отправляться в Джанет. Шамбрен отбыл 20 декабря в Алжир. Остальные члены экспедиции приехали в Джанет верхом на осликах как раз вовремя, чтобы осушить в новогоднюю ночь бокал шампанского. Ле Пуатевен вылетел во Францию.

Отдохнув несколько дней, Гишар и Мартен снова возвратились на плато, чтобы закончить прерванную работу. Но жить и работать в тех условиях оказалось почти невозможно. Было так холодно, что им оставалось только укрыться в своих палатках, забравшись в теплые спальные мешки, откуда потом совсем не хотелось вылезать.

Все снаряжение спрятали в маленьком гроте, поместив копии росписей в ящики с бумагой. Запеленутые, как младенцы, Гишар и Мартен подталкивали своих двух осликов, мечтая лишь о столовой в Джанете.