Далее заметили иезуиты (2), до какой степени действовала сильно на умы протестантская проповедь: тогда они явились проповедниками. Самые замечательные из католических проповедников в XVI столетии принадлежали к их числу. Еще (3) самое важное средство к их влиянию было воспитание юношества. Мы уже заметили, как была важна заслуга реформаторов в этом отношении. Лютер, Меланхтон, каковы бы ни были недостатки их в других отношениях, хорошо понимали все значение образованности. Конфискованные у католического духовенства имущества должны были служить, по их мнению, преимущественно к заведению новых школ. Правда, корыстные расчеты немецких князей часто мешали им здесь: но тем не менее все–таки заслуга Реформации в этом отношении была весьма значительна. Чтобы убедиться в этом, стоит только сравнить прежние учебники с учебниками Меланхтона и последующими; здесь мы увидим, как резко новое воспитание оторвалось от средневекового. Иезуиты заметили это: они решили противопоставить воспитанию протестантскому воспитание своего ордена. Тогда во всех провинциях они завели школы, привлекая в них, во–первых, отличным преподаванием, по крайней мере в формальном отношении; преподавание древних языков шло здесь не хуже, чем где–либо; многие науки шли даже лучше. Сверх того иезуиты сами помогали бедным родителям учеников, а юношей они обнадеживали верными успехами в жизни под их покровительством. Всякий даровитый юноша, выходивший из этих школ, был привлекаем в их ряды, если же нет, то он оставался по крайней мере навсегда расположенным к ордену, оставался светским его союзником. С своей стороны орден помогал ему своим мирским влиянием. В высших учебных заведениях действовали также иезуиты. Воспитывая дворянство, они превосходно умели приноровиться к его потребностям: это не было воспитание монашеское, отрешенное от практических целей; и иезуиты не хотели этого, они воспитывали деятельных людей, но старались и умели обратить их деятельность к своим целям. Зато те же правила, которые господствовали в устройстве ордена, прилагались и к воспитанию. Можно сказать, что воля человека была постоянным предметом враждебных притеснений ордена: он старался сокрушить ее. Он старался только развить те способности в человеке, которые мог употребить в дело, и ослабить по возможности характер. Тот же строжайший надзор, как в самом ордене, имел место и при воспитании. С каким–то преступным коварством наставники пользовались доверенностью и взаимным дружеством учеников; если один из них узнавал какую–либо тайну от другого, он обязан был под опасением строжайшего наказания передать ее наставнику, хотя, конечно, эти тайны были мелкие и большей частью нравственные: но орден хотел знать каждого отдельного своего ученика. Этим и объясняется то могущество, с каким до сих пор живет орден иезуитов: он образовывал сам себя. Но в XVI столетии деятельность обнаружилась его страшным и опасным образом для Реформации: иезуиты выступили смелыми, ловкими и умными противниками протестантизма. Без сомнения, инквизиция не много бы сделала против нового движения со своими суровыми средствами. Деятельность иезуитов в этом отношении оказалась гораздо значительнее. Доселе протестанты обвиняли католиков в невежестве, указывая на темные стороны католической иерархии: теперь из среды католицизма выступил орден образованный, деятельный, который со своей стороны мог обличить протестантов часто в невежестве, который равносильно боролся с ними на поприще науки и одолевал их в сфере политической.

Эта новая деятельность католицизма обнаружилась на соборе Тридентском. Собор этот, трижды собиравшийся, оказал также важное влияние на судьбу католицизма, обратив на себя внимание современников. Мы имеем два замечательных сочинения об этом соборе, заключающие в себе все главные, необходимые сведения для его истории: это сочинения — фра Паоло Sarpi и иезуита Pallavicini. Сарпи — родом венецианец, монах, у которого было много независимых от средневековой католической догматики убеждений, написавший историю Тридентского собора в таком духе, который заставил некоторых думать, что она написана протестантом. Но, по достоверным сведениям, оказывается, что он был истинный католик и что протестантский элемент был в нем результатом глубокой опытности и, может быть, отголоском общих венецианских убеждений. В Венеции мы видим постоянно одно господствующее начало: готовность принять все католические догматы и глубокую ненависть к папам; то же самое направление вполне отразилось и в сочинении Сарпи. Он остался до конца монахом, совершал таинство католической церкви, следовательно, его убеждения против католицизма были более политические. Но книга его много произвела шуму и немало содействовала протестантам к отвержению приговоров Тридентского собора. Ему отвечал Палавичини книгой, бесспорно, ученой, но носившей в себе все направление ордена, к которому принадлежал автор. Он часто в своей книге, не называя Сарпи по имени, входит в разбор его мнений и старается их опровергнуть, не всегда беспристрастно. Это два голоса, раздающиеся из недр самого католицизма и показывающие ясно, до какой степени там еще колебались и не установились мнения. Для того чтобы ближе познакомиться с их полемикой, можно пользоваться сочинением Ришара: Sarpi und Pallavicini, изданном в 1542 году. Акты Тридентского собора, кроме других изданий, изданы по–немецки в 1545 году; здесь помещены протоколы отдельных заседаний и небольшие акты, заключающие в себе все нужное, чтобы иметь ясное понятие о соборе.

Мы говорили уже, при каких отношениях собирался Тридентский собор; папа, убеждаемый примерами предшествовавших соборов, опасался его; протестанты, сначала желавшие его, скоро поняли, что им нельзя ждать со стороны его справедливости к своим мнениям. Следовательно, его хотел только один Карл V, надеявшийся с его помощью образовать новую умеренную партию. В 1545 году папа повестил собираться собору; в 1547 году после 8 заседаний он перенесен был в Болонью, и мы знаем причину этого — разрыв между папой и императором. После двух заседаний в Болонье, в 1548 году, собор разошелся. Папа Юлий III в 1551 году снова созвал собор: движение Морица воспрепятствовало его действиям в 1552 году. Наконец, после 10 лет перерыва, в 1562 г. папа Пий IV созвал собор снова. Всех заседаний было 25. В них окончательно были определены католические догматы и введены новые необходимые реформы: католицизм возобновился и принял ту форму, в какой существует доселе. Между католицизмом до Тридентского ее бора и после него много различия. Здесь выразилось влияние протестантизма, но оно выразилось не в реформах католицизма, а только в упорном сопротивлении его и более резком выражении прежних начал. Так, предание получило здесь равное значение со Священным писанием. Латинский перевод последнего объявлен каноническим текстом. Прежние учения о таинствах утверждены. Все нововведения, на которых настаивали протестанты, преданы проклятию, нельзя сказать, впрочем, чтобы единогласно. Особенно в начале собора некоторые сановники духовные сильно восставали против иных определений, например, безбрачия духовенства. Престарелый епископ Диодорий, известный своей испытанной нравственностью, требовал допущения брака, но такие требования не могли осуществиться. Если мы обратим внимание на состав собора, мы увидим ясно эту невозможность: не только немецкие епископы, но испанские и французские жаловались на преобладание на соборе итальянской партии; оказалось, что на соборе было 2/3 итальянских духовных лиц; 2 только немецких епископа приходилось на 200 членов; французское влияние было также устранено. До какой степени папская воля влияла на решение вопросов, видно из того, что часто откладывалось решение важного вопроса дотоле, пока приедет курьер из Италии с готовым решением от папы. Собор кончился в декабре 1563 г., результаты его были чрезвычайно значительны; постепенно приняли его решения Испания, Италия, Польша, Бельгия протестовала, во Франции признана только догматическая часть; все, относившееся к распоряжениям касательно духовенства, отвергнуто. В землях протестантских решения собора, разумеется, не имели никакого значения. Главными виновниками скорого окончания собора в последнее время, советниками и орудиями папской воли в его решениях были и иезуиты: голоса их на соборе имели весьма важное значение.

Мы видели, какое значение имел Тридентский собор для возрождавшегося католицизма в его борьбе с протестантизмом. Догматы католические получили здесь окончательное освящение. В 1566 г. был издан на основании положений собора катехизис, явно вызванный подобными явлениями в протестантской духовной литературе. Чрез несколько лет учреждена была в Риме особая конгрегация, которой поручено было объяснение и толкование положений Тридентского собора. Мы видели, что эти положения, однако, были приняты не всеми государствами Европы. Некоторые государства приняли их только частью, например, Франция, отринувшая в них все, что не касалось догматов; Нидерланды протестовали против большей части положений; в протестантских землях они, разумеется, не имели никакой силы. Но результаты Тридентского собора, выразившиеся в его положениях, приняли тотчас же и политический характер, что виднее всего из царствования Филиппа II в Испании. Известно, какое могущественное государство оставил Карл V своему сыну, это была, во–первых, Испания; далее бургундское наследие состояло из Нидерландов, нынешней Голландии и Бельгии, Франш — Конте и части нынешней Франции, Фландрии; сюда присоединялась часть Артуа, Милан, Неаполь, Сицилия; сверх того обширные владения, завоеванные в новой земле смелыми вождями — Пизарро и Кортесом; то есть Мексика, Перу и другие испанские владения в Америке, объемом своим далеко превосходившие саму Испанию. Но не одним объемом земель и количеством народонаселения в них был силен Филипп II: ему принадлежали лучшие земли тогдашней Европы. Сама Испания находилась еще на высокой степени благосостояния; современные свидетельства показывают, что одна Андалузия заключала в себе более 3000000 жителей; вся эта часть Испании была превосходно возделана, здесь процветало земледелие и садоводство. Таково же было и королевство Валенция. Пустыни нынешней Кастилии были превосходно возделаны. Испания могла прокормить не только свое народонаселение, но отпускала за границу на огромные суммы хлеб, особенно вино и шерсть. Ее мануфактурная промышленность ставила ее наряду с первыми промышленными народами того времени: в Европе славились испанское оружие, толедские клинки, сукна, шелковые изделия. В одной Севилье жило более 130000 ткачей; в Сеговии их было 32000. Можно наверное сказать, что тогдашнее народонаселение Испании превосходило в 1,5 или даже 2 раза нынешнее и в 10 раз было выше нынешнего своею производительностью. Итальянские владения Филиппа II, королевство обеих Сицилии и Миланское государство еще не сошли на ту низкую степень просвещения и общественного благосостояния, на которой мы видим их в XVII столетии; здесь были также богатые и торговые земли. Но перлом в венце Испанского короля были его нидерландские владения. Здесь, при устьях Рейна, Шелды, Мааса, возникли те торговые города, которые с начала XVI столетия делаются главными в Европе по своей торговле. Антверпен занимал тогда первое место между рынками Европы; сюда привозились товары с далекого Востока, из Индии, не говоря уже о мануфактурной промышленности Нидерландов. Конечно, ни одна провинция тогдашней Испании не давала такого дохода, как Нидерланды. Но во внутреннем своем состоянии все эти области чрезвычайно разнились между собою правами, преданиями, отношением к центральной власти. Могущество Карла V относительно их основывалось на том, что он умел превосходно ладить с отдельными национальностями, соединенными под его скипетром. Государственный совет, игравший при нем такую важную роль, состоял из представителей всех этих национальностей. Карл окружен был не одними испанцами: не говоря уже об итальянцах, так часто предводительствовавших его войсками, Пескара и других; мы впоследствии видим при нем нидерландских сановников, графа Горна (Ноогп), Эгмонта, Вильгельма, принца Оранского, и т. д. Мы увидим далее, каковы были отношения и к другим, отдельным областям. Но эти отношения скоро переменились, когда место его занял Филипп. Филипп был испанец и то не в обширном смысле: он был кастильянец. Кастилья была любимою его областью, она была для него государством, и он управлял государством, как Кастильею; для нее он жертвовал всем. Вскоре по вступлении своем на престол он без больших побудительных причин начал войну с Генрихом II Французским; эта война, прославленная двумя победами над французами, которыми Филипп был обязан своим полководцам, при St. Quentin и при Gravelingen, кончилась, однако, миром в 1559 году при Chateau Cambresis, который не принес Испании никаких выгод: по этому миру обе страны воротили одна другой все завоеванное. Но результаты этой войны были важны и в другом отношении: они дали случай королю испанскому привести в исполнение относительно Нидерландов те меры, на которые не решался его отец при всей своей гениальности. Отношения Филиппа к Нидерландам составляют одну из важнейших эпох того времени и принадлежат к числу событий, бросивших влияние на всю тогдашнюю историю. Мы остановимся на них.

Известно, что нидерландские области принадлежали Габсбургскому дому вследствие бракосочетания Марии Бургундской с Максимилианом Австрийским. Этих областей было 17, они составляли так называемые Нидерландские провинции. Это были богатые, по преимуществу торговые и промышленные земли. Каждая из этих областей составляла относительно внутреннего управления отдельное целое, имела свои права, льготы и предания. В делах, касавшихся до целого края, собирались чины отдельных областей и составляли Генеральные штаты. Эти чины состояли из духовенства, дворянства и городового сословия. Без согласия чинов король или герцог не мог ни налагать новых налогов, ни собирать податей. Без согласия каждой отдельной провинции он не мог выдавать обязательных для всех положений. К каждой отдельной провинции он стоял в каком–либо особом положении; права его в каждой отдельной провинции были неравны и имели много разнообразных отношений. Карл V умел превосходно ладить со скупыми и расчетливыми жителями этих областей. Они не жалели для него денег, потому что он не трогал прав их. Правда, здесь были исключения, например в деле Карла с Гентом, и нужно вообще сказать, что правительству трудно было избежать неприятных отношений к народонаселению; но, как бы то ни было, Карл V все–таки умел здесь ладить, получал отсюда большие деньги, содержал на них войско и во время Реформации мог здесь беспрепятственно казнить еретиков. Но уже в последнее время его правления обнаружились здесь некоторые начала оппозиционного движения: Реформация сильно проникала сюда, хотя нидерландцы издревле отличались ревностью к католицизму, о чем свидетельствовали их превосходные католические храмы. Но особенное положение этих земель, в которые по торговым и промышленным расчетам стекалось много иностранцев, географическое положение между Францией и Германией, где оказалось тогда реформационное движение, все это должно было забросить и сюда семена нового учения. Может быть, это учение нашло себе готовую почву в тех многочисленных ересях, о которых так часто упоминают средневековые памятники нидерландской истории. Движение это долго укрывалось от Карла, пока не выступило с явной смелостью, когда с церковных кафедр начались открытые выходки против католицизма. Император, не связанный здесь, как в Германии, жестоко стал наказывать еретиков: вследствие этих гонений в некоторых местах уже слышался ропот. Война Филиппа с Францией в первые годы его правления сделала необходимым содержание в Нидерландах испанских войск. Но по положению король испанский не имел права держать здесь войска; только охранение нидерландских границ со стороны Франции давало ему на это еще некоторое право. Когда же война с Францией была кончена, жители областей начали требовать, чтобы войска испанские были выведены. Филипп начал отказываться. В сущности это войско было так мало, что оно было вовсе не опасно для жителей: в нем находилось только около 3000 испанцев; но король настаивал на своем намерении. В 1559 году он уехал из Нидерландов и в течение 39 лет своего правления не выезжал более из Испании, можно сказать, из Мадрида. С именем Филиппа соединяется такая известность и слава, такие воспоминания, что эта личность получает для нас особенное значение. Но в исследования о нем проникло много ошибок: на него пало слишком много обвинений; ныне нетрудно найти ключ к уразумению его поступков. Он был отнюдь не такой свирепый, кровожадный государь, каким обыкновенно представляли его в истории. Это был человек с умом твердым, но узким и ограниченным; рано составив себе известные понятия о своем положении и обязанностях, понятия довольно тесные, он не изменял им ни в каких обстоятельствах; необычайно деятельный, но не всегда плодотворно, со всеми предрассудками испанского дворянина, с затаенным презрением к другим национальностям. Тот государственный совет, который при отце его имел такое великое влияние на правление государством, особенно вначале, был тотчас им преобразован: в его члены преимущественно поступали кастильские дворяне. Вообще целью короля было как можно более ввести однообразия во владениях и истребить местные особенности и права. С этим в уме его соединялись идеи порядка, но не совсем правильно понятые; оттого часто его меры были ложно перетолкованы. Но факты не дают, собственно, повода к такого рода обвинениям. В разных архивах испанских хранится несколько тысяч бумаг, исписанных рукою Филиппа. Он правил государством из своего кабинета, с утра до ночи занятый работою. Он редко видался с министрами; каждый из них представлял ему доклады: король читал и отмечал их своею рукою, иногда наложенная им резолюция выходила обширнее самого доклада. Трудно дознаться, каким образом он успевал все это переделать; но он не только знал в подробности администрацию, он знал даже личности своего государства. Часто какой–нибудь сановник просил его о назначении на место совершенно ничтожного и темного лица; король отвечал, что это лицо не может занять известного места; он успел уже лично о нем справиться в прежних бумагах. Одним словом, это был человек подробностей, но у него не было высших государственных идей; превосходный труженик, он не был, однако, в уровень со своим положением. Но его выражение, что в подвластных ему землях не заходит никогда солнце, было вполне справедливо: он был могущественнейший из государей, от него могла быть недалекою мечта о всемирной монархии. В его руках были богатые земли; новый мир снабжал его сокровищами; у него была лучшая армия и лучшие полководцы тогдашнего времени. Между тем мы увидим, какие результаты имело его царствование. Два ложных убеждения преимущественно погубили Филиппа: с одной стороны, исключительный, узкий католицизм испанский, заставлявший его смотреть на протестантов с горячим желанием истребить их с лица земли; он истощил все силы Испании в этой бесплодной борьбе; с другой стороны, его погубило намерение — уничтожить все особенности в своих областях и провести в них один общий уровень. Исходя из этих убеждений он часто бывал жесток, хотя положительной и постоянной жесткости и незаметно в его характере; исполнители его воли были часто гораздо жесточе его; притом он недаром был испанец и воспитанник того века, в котором Макиавелли был ручной книгой всех государственных мужей. Первое неприятное столкновение Филиппа с подданными, возникшее в Нидерландах, началось там по поводу выведения оттуда войск, потом по поводу налогов, в которых отказали ему чины, наконец, по поводу введения в этих областях нового разделения на епархии. Доселе в Нидерландах было только 4 епархии: одни из них зависели от архиепископа Реймского, следовательно, от Франции, другие от архиепископа Кельнского, следовательно, от Германии. Король под тем предлогом, чтобы устранить влияние иноземного духовенства, разделил Нидерланды на 18 епархий — мера резкая и крутая, которая должна была вызвать энергическое сопротивление: во–первых, со стороны прежних епископов, которые потеряли таким образом большие доходы, во–вторых, со стороны дворянства и городового сословия, ибо они поняли, что теперь число голосов на стороне короля будет гораздо значительнее, так как духовные лица, им избираемые, должны были оставаться постоянно на его стороне. Наконец, протестантская партия видела здесь намерение короля подчинить ее большему и строжайшему надзору. Вместе с делением на новые епархии, во главе которых было поставлено три епископа, разнесся слух, что Филипп хочет ввести в Нидерландах инквизицию. Инквизиция была исключительно кастильским учреждением, в духе Фердинанда Католика. В самой Испании она была не везде принята: так, Арагония не приняла ее; в Милане по поводу ее введения возник сильный бунт. В Нидерландах было против нее общее негодование, не с одной стороны протестантов, но и со стороны католиков: и католики хорошо понимали, что здесь идет дело главным образом не о религиозных верованиях, а о политических интересах. Король в этом случае должен был уступить общему негодованию, не отказавшись, однако, совсем от своей мысли. Правление в Нидерландах он вверил сестре своей Маргарите, герцогине Пармской, женщине умной, образованной, но преданной учению Макиавелли. Филипп не доверял, однако, и ей: он поставил ей в виде советника и соглядатая ее поступков кардинала Гранвеллу, родом из Франш — Конте, человека образованного и с талантом, но не разбиравшего средств, когда он хотел заслужить милость короля. К общим причинам неудовольствия против короля присоединились еще частные у нидерландской аристократии. В Нидерландах было могущественное и богатое дворянство, игравшее первостепенную роль при Бургундских герцогах и Карле V: нидерландские советники Карла управляли во время его молодости в самой Испании. Вообще Карл V оказывал большое доверие нидерландцам: недаром, передавая сыну престол, он вышел, опираясь на правое плечо Вильгельма Оранского; тогда же это обстоятельство было перетолковано символическим образом: нидерландцы говорили, что король хотел показать сыну, что нидерландцы составляют его опору и правую руку. Теперь же Филипп постоянно и постепенно замещал места в своем совете испанцами. Таким образом, внутри самих владений короля явились две враждебные партии. В особенности же три человека были недовольны поступками короля: Вильгельм Оранский, Эгмонт и Горн. Они были в числе тех блистательных генералов, которым Карл V обязан был большей частью своих побед. Теперь же они остались с одними почетными титулами, но без практической деятельности и без сильного влияния. Герцог Альба был личный враг их: он поссорился с ними еще тогда, когда они вместе служили в войске покойного короля. Зависть, оскорбленное честолюбие были причинами этого раздора. Жалобы, беспрестанно увеличивавшиеся из Нидерландов на тамошнее правительство, заставили короля согласиться на одну уступку: он в 1564 году вызвал оттуда Гранвеллу. Но после отъезда Гранвеллы дела шли прежним порядком: Маргарита действовала совершенно в его духе. Беспрестанно ездили в Испанию депутаты от нидерландцев и возвращались оттуда с лестными обещаниями со стороны Филиппа: но обещания не исполнялись. Между тем волнение в Нидерландах усиливалось: в низших слоях оно принимало характер религиозный, в высших — политической оппозиции. Так шли дела до 1567 года. Тогда Филипп объявил, что так как Маргарита обременена занятиями, то он считает нужным послать ей советника и помощника: и этим советником и помощником был избран герцог Альба, мюльбергский победитель, хорошо известный вождям нидерландской аристократии. Он явился в Нидерланды не один: с ним шло 10000 испанских ветеранов. Дело было понятно, зачем шел он. Вильгельм Оранский тотчас уехал из Нидерландов; граф Горн и Эгмонт остались, надеясь на свои заслуги: мы увидим последствия.

Мы видели, в каком состоянии находились испанские Нидерланды перед прибытием сюда Альбы в 1567 году. Меры, принимаемые правительством испанским, производили общее волнение: испанские войска, несмотря на протестацию, находились в Нидерландах; учреждено было несколько новых епархий; при каждом епископе находилось два инквизитора; светской власти приказано было оказывать содействие духовенству в преследовании ереси. Настоящей инквизиции еще не было, но эти меры намекали уже на близкое ее введение. В 1566 году высшие сословия нидерландские заключили между собою так называемый Компромисс, которым обязывались защищать всеми средствами льготы и права своей родины. С этой целью лица, подписавшиеся в конце договора, в числе 300 отправились к правительнице Маргарите. Один из ее советников, граф de Barlaimant, убеждая ее не бояться пришедших, назвал их de Gueux, это название приняли потом все недовольные, и имя гезов мы увидим в продолжение всей истории нидерландских смут. Осенью того же года началось сильное гонение на иконы со стороны протестантов: более 400 церквей было или разрушено, или пострадало от взволнованной черни; множество памятников искусства погибло. Но в том же году это волнение улеглось благодаря мерам правительства и пособию Вильгельма Оранского, Горна, Эгмонта и, наконец, вообще нидерландских сановников.

При таких обстоятельствах явился в Нидерланды Альба. Ему приказано было служить советом и содействием Маргарите. Замечательно, что в заседании верховного совета, которое имел Филипп по этому поводу в Мадриде и который весь состоял из испанцев, только два лица — великий инквизитор и Альба, убеждали к принятию резких и строгих мер; другие советовали смягчить некоторые постановления: но первое мнение превозмогло. Альба отправился из Испании с 10000 ветеранов, сделал высадку в Генуе и сухим путем через Альпы пошел в Нидерланды. На пути примкнули к нему еще 10000 немецких ландскнехтов. Цели его были ясны для всех дальновидных людей в Нидерландах. Первый, кто понял эту опасность, был осторожный, умный и хитрый принц Оранский. Он объявил, что удаляется из Нидерландов и останется верен королю дотоле, пока правительство не коснется его именья и чести. Горн и Эгмонт отказались отправиться за ним: они гордились своими прежними заслугами и думали в качестве кавалеров ордена Золотого Руна, что их может судить только верховный капитул ордена. Вслед за Вильгельмом отправилось огромное число эмигрантов. Чрез несколько дней по прибытии Альбы Эгмонт, Горн и человек 20 высшего дворянства были арестованы. Давнишняя вражда между испанской и нидерландской аристократией ярко здесь обнаружилась. Правительница

Маргарита протестовала против новых поступков правительства и Альбы: она сложила с себя правление и удалилась в Италию. Несмотря на то, что прежде были ею недовольны, в эту минуту народ мог жалеть о ней: для него наступала теперь эпоха тяжелых испытаний. Общее внимание устремлено было на процесс, зачатый против Эгмонта и Горна. Оба графа сослались на то, что они, как кавалеры упомянутого ордена, могут быть судимы только его членами: но это было не принято на том основании, что государственная измена их, недоказанная, впрочем, лишает их всех прав: они и вместе с ними еще 18 человек были приговорены к смерти и казнены. Эта казнь произвела страшное впечатление в Нидерландах и в целой Европе. Все знали, что Эгмонт был один из знаменитейших вождей Карла V, что преступления за ним не было никакого. Вина его состояла только в том, что он от лица нидерландцев ездил в Мадрид с жалобою на испанское правительство. Впрочем, характер Эгмонта представляют обыкновенно несколько в поэтическом виде: виною этого поэтическое произведение Гете, представившее его юношей, между тем как в эту эпоху ему было уже за 50 лет, он был женат и имел 9 человек детей. Тотчас составлено было Альбою верховное судилище для суда над мятежниками; во главе его стал испанец, доктор прав Варгас (Johann de Vargas), любимец Альбы, который высказал взгляд свой на дела в следующем выражении: «Здесь нет невинных; еретики совершали преступления, католики смотрели на это равнодушно — и те и другие должны быть наказаны». Жертвы этого судилища были бесчисленны. Других приговоров, кроме смертных, почти не было. В короткое время конфискованные имущества составили сумму более 20 миллионов серебром на наши деньги; если принять в расчет тогдашнее отношение металлов, это составит более 50 миллионов серебром. Но Альба недоволен был частными мерами: он казнил, можно сказать, весь народ, обложив его огромными налогами, прибавляя к притеснениям насмешки. Антверпен принужден был внести огромную контрибуцию, которая тут же употреблена была на постройку крепости с целью враждебною для граждан. В особенности тяжелы и бессмысленны были виды налогов: кроме общей подати, которая состояла из сотой части имущества движимого и недвижимого, положено было при каждой продаже взимать десятую долю движимого и двадцатую долю недвижимого имущества. Католики и протестанты соединились в одном общем чувстве ненависти к притеснителям. Но средств сопротивляться в борьбе не было. Все нидерландские провинции были наводнены испанскими войсками. Казни лучших граждан наводили ужас.