В мастерской было довольно душно, а панорама зелени, которую можно было видеть из окна, выглядела весьма заманчиво. Святой испытал непреодолимое желание прогуляться и обдумать все свои проблемы на свежем воздухе. Нордстен, по его мнению, не мог иметь против этого никаких возражений. Он подошел к двери, повернул ручку и застыл на месте: дверь была заперта. Саймон впервые по достоинству оценил те качества Нордстена, которые принести ему такой огромный успех.

– Это становится все более любопытным, – сам себе сказал Саймон и вернулся в кресло, чтобы еще поразмышлять. Он понял: его предположение о том, что Нордстен не позволит ему уйти, даже если он откажется от денег, верно лишь наполовину. У Саймона вдруг появилось нехорошее предчувствие, что, по мнению Нордстена, у этой его странной работы может быть только один конец. Сейчас он уже ясно видел намерения финансиста, но его собственным планам это никак не соответствовало.

Закурив очередную сигарету, Святой снова подошел к окну. Рамы были полуоткрыты, и он распахнул их настежь, Высунувшись из окна, чтобы подышать воздухом и полюбоваться видом, Саймон увидел черноволосого человека со шрамом на лице, который вышел из-за угла дома и посмотрел вверх. Святой едва подавил желание приветственно помахать ему, а человек медленно прошел под окно и остановился, пристально разглядывая цветочную клумбу. Святой так и не успел до конца осознать значение этого факта. За его спиной открылась дверь, и на пороге возник дворецкий.

– Вам что-нибудь нужно, мистер Викери?

Саймон повернулся, оперся на подоконник и спросил:

– А откуда вы узнали?

– Мне показалось, что вы ходите по комнате, сэр.

– Я действительно подходил к двери, – утвердительно кивнул Святой, – но она была заперта.

– Дверь заперта по приказу мистера Нордстена, сэр, – ответил дворецкий с непроницаемым лицом. – Он не хочет, чтобы в эти комнаты входили другие слуги, кроме меня. Так что вам нужно, сэр?

– У меня кончились сигареты, – небрежно сказал Саймон. – Нельзя ли принести?

Когда дворецкий ушел, Святой внимательно осмотрел рамы и обнаружил крохотные электрические контакты, которые явно приводили в действие сигналы тревоги где-то внутри дома. Он понял, что ни в чем нельзя недооценивать предусмотрительного Нордстена.

В шесть часов снова пришел дворецкий и принес вечерний костюм. Саймон принял душ и переоделся – костюм пришелся как раз впору, – и без четверти семь дворецкий проводил его в библиотеку со всей церемонностью, которая подобает почетному гостю. Нордстен уже был там, и его грудь пересекала лента какого-то иностранного ордена.

– Я очень рад, что Трусанефф угадал ваш размер, – сказал он, с улыбкой поднимаясь навстречу Саймону. – Что будете пить – мартини или херес?

Для Саймона Темплера это был один из самых странных и необычных вечеров в жизни. В огромной, отделанной деревом столовой, освещенной только свечами, он и Нордстен вдвоем сидели за столом, за которым свободно могли уместиться двадцать человек. За спиной каждого неподвижно стоял слуга в парике. Слуга оживал только для того, чтобы предвосхитить малейшее желание сидящего, а потом вновь застывал на месте, как статуя. Дворецкий стоял неподалеку и наблюдал; иногда он одними глазами или движением пальца отдавал приказ, который тут же молча исполнялся. Ужин состоял из шести блюд, и к каждому из них подавалось свое особое вино, разливаемое по торжественному ритуалу официального банкета. Не обращая внимания на то, что слова его эхом отдавались в огромном пустом зале, Нордстен вел разговор так, как если бы все места за столом были заняты, и Саймону пришлось признать, что тот отлично умеет вести беседу. И тем не менее Нордстен не сказал ничего, что дало бы Святому хоть какую-то дополнительную информацию.

– Я всегда считал и считаю, что выживает только сильнейший. – Это было единственное стоящее внимания замечание Нордстена. – Бизнесменов часто осуждают за то, что они используют "острые" методы; но, в конце концов, крупномасштабная финансовая деятельность в некотором смысле сродни войне, а на войне следует применять самое эффективное оружие, не принимая во внимание чувства противника.

Но когда Саймон вернулся в свою комнату (куда дворецкий проводил его под предлогом того, что надо выяснить, не хочет ли он заказать что-нибудь особенное к завтраку), он понял, что все же кое-что выяснил. Вывод заключался в следующем: человек, способный оказать поистине королевский прием какому-то совершенно ординарному гостю и абсолютно уверенный в том, что выживает только сильнейший, легко найдет любые средства, которые помогут ему достичь единственной цели – власти.

Святой рассеянно снял туфли, галстук и накрахмаленную рубашку. Как бы там ни было, но ужин только подтвердил его догадку о том, что ему уготована роль предназначенного на заклание тельца, а эта перспектива никак не вписывалась в рамки его темперамента. Ночь стояла душная, и Святой, раздевшись, босиком прошелся по комнате с сигаретой в зубах и обнаружил, что ступает по ковру совершенно бесшумно. Он взял со стула белый жилет, в кармане которого лежал набор отмычек, предусмотрительно захваченный им, когда он выходил из дома, со смутной надеждой на возможность обследовать жилище Нордстена. Отмычки Святой благоразумно переложил в карман жилета, когда переодевался к ужину.

Саймон подождал, пока под дверью не исчезнет полоска просачивавшегося из коридора света. Выждав еще с полчаса, он принялся за дверной замок. Он понимал, что дверь может быть оборудована такой же электрической сигнализацией, как и окна, но все же решил рискнуть, тем более что несколько бокалов отличного портвейна в конце ужина и двенадцать часов вынужденного бездействия сделали его слегка безрассудным. Время от времени Святой неподвижно замирал и даже задерживал дыхание, прислушиваясь к малейшим звукам, которые могли выдать делающего обход охранника, но ничего не было слышно. В конце концов он справился с замком, бесшумно отворил дверь и выскользнул в темноту и тишину дома.