Осень, зима и весна 1899–1900 гг. были опять посвящены обработке центральноазиатских и забайкальских материалов, а летом я получил командировку в Париж для участия в Международном геологическом конгрессе и посещения Всемирной выставки. После конгресса я участвовал в экскурсии в Овернь, где познакомился с областью развития молодых вулканических пород и видел прекрасные остатки третичных и четвертичных вулканов.

Полные отчеты Забайкальской партии появились не так скоро по окончании полевых работ. Обработанные дневники наблюдений были опубликованы: мои напечатаны в 1905 г., А. П. Герасимова – в 1910 г. и А. Э. Гедройца – в 1909 г. Последний, а также мой, сопровождались обзором всей старой литературы. Мой полный отчет, составивший солидный том, вышел в 1914 г.; в его состав вошли описания изверженных горных пород Селенгинской Даурии, сделанные студентами Томского технологического института в качестве дипломных работ. Это были первые петрографические характеристики главных типов массивных пород этой страны.

Двухлетний перерыв после исследований 1886–1898 гг. в Туркмении, Сибири и Центральной Азии, сделанный для обработки результатов и связанный с командировками за границу для ознакомления с геологией Западной Европы и участия на конгрессах, закончился в начале 1901 г. изданием второго тома дневников экспедиции в Центральную Азию. Геологические исследования, связанные с постройкой железной дороги через Сибирь, заканчивались; вместо постройки оказавшегося очень трудным участка от г. Сретенска на р. Шилке до Хабаровска строилась Китайская железная дорога от границы Восточного Забайкалья через Северную Маньчжурию во Владивосток. Горное ведомство приступило уже к геологическому обследованию главных золотоносных районов Сибири, поручая его партиям геологов, освободившимся от работ вдоль железной дороги. Было начато изучение Енисейского золотоносного района, в который направились геологи Средне– и Западносибирских партий Ижицкий, Мейстер и Ячевский, а мой сотрудник по Забайкалью А. П. Герасимов побывал в 1900 г. в Ленском районе. Весной 1901 г. я получил предложение стать начальником Ленской геологической партии. Мое знакомство с этим районом, основанное на летних исследованиях 1890 и 1891 гг., конечно, побуждало меня принять это предложение, чтобы продолжать наблюдения, оставшиеся незаконченными из-за экспедиции в Центральную Азию.

Когда я явился в Геологический комитет, к его директору А. П. Карпинскому, чтобы доложить о своем согласии и поговорить о программе работ на лето 1901 г., я неожиданно узнал, что план исследований этого района был уже намечен на каком-то совещании и что мне поручается на это лето геологическая съемка всего бассейна р. Бодайбо. Зная хорошо, сколько в этом бассейне действующих приисков с подземными и открытыми работами, требующими осмотра, я заявил, что выполнить съемку этого бассейна один геолог в одно лето не может – он не успеет осмотреть все эти работы и изучить также выходы коренных пород на водоразделах между отводами приисков. А. П. Карпинский мне ответил, что план уже утвержден и должен быть выполнен. Видно было, что он недоволен моим возражением: очевидно, геологи, лично не знавшие бассейна, составили этот план, просто сопоставляя площадь бассейна и норму летней работы геолога, а директор его одобрил и представил на утверждение в Горный департамент.

Так как бассейн р. Бодайбо, главный по добыче золота в Ленском районе, меня особенно интересовал и мне хотелось дополнить мои исследования прежних лет, несистематические и незаконченные, более полными, я согласился выполнить изучение бассейна в одно лето. Но я предупредил А. П. Карпинского, что за счет средств, отпущенных на эту работу, я приглашу двух нештатных помощников – молодых геологов. Я намеревался посвятить свое время главным образом осмотру подземных и открытых работ на приисках, требующему наибольшей опытности и внимания, а помощникам поручить выполнение экскурсий на водоразделы и осмотр выходов коренных пород, конечно под моим контролем и руководством. Один из этих помощников, студент университета Л. Я. Лурье, работал у меня уже два года, определяя под микроскопом шлифы горных пород Центральной Азии. Это было необходимо, чтобы в дневниках, которые я подготовлял к изданию, предварительные определения горных пород, сделанные в поле во время экспедиции, были заменены точными. Вторым помощником, более высокой квалификации, явился молодой горный инженер П. И. Преображенский, уже побывавший на полевой работе в Туркестане и нуждавшийся в это лето в заработке.

Таким образом, на лето 1901 г. я уже намеревался в третий раз вернуться в Сибирь, чтобы начать, вернее, возобновить изучение Ленского золотоносного района. Но судьба захотела привязать меня к Сибири еще крепче. В апреле мой учитель И. В. Мушкетов приехал ко мне в сопровождении профессора Е. Л. Зубашева, директора открытого только в 1900 г. Технологического института в Томске. Последний предложил мне занять в этом институте кафедру геологии и организовать горное отделение, сделавшись его деканом. Педагогическая деятельность меня еще не манила, и я уже два раза отказывался от предложений занять кафедру в высшей школе. В первый раз, весной 1895 г., после экспедиции в Центральную Азию, меня приглашали на кафедру минералогии и геологии в Петровско-Разумовский сельскохозяйственный институт в Москве (ныне – Тимирязевская академия). Во второй раз, в 1896 г., И. В. Мушкетов, занявший в Горном институте кафедру геологии после освобождения ее А. П. Карпинским, предложил мне сделаться доцентом в этом институте. В обоих случаях взяло верх желание продолжать начатую геологическую работу в Сибири, которую трудно было совместить с профессурой в Европейской России из-за продолжительности проезда оттуда на летние работы и обратно при отсутствии железной дороги.

Но в этот раз условия были другие: кафедра находилась в самой Сибири и совместить лекции с полевой работой было вполне возможно. А организация горного отделения и основание школы сибирских геологов представляли почетную задачу, и я согласился, поставив только условием, что явлюсь в Томск не весной, а к осени, по окончании изучения бассейна р. Бодайбо. Это было приемлемо для Томского технологического института, так как в августе 1901 г. только предполагалось открыть горное отделение и провести прием студентов на первый курс, на котором лекции по геологии еще не были нужны; поэтому я был нужен осенью не как профессор, а как декан. И. В. Мушкетов очень поддерживал предложение Е. Л. Зубашева и уговаривал меня согласиться: все-таки приходилось ликвидировать хорошую квартиру в С.-Петербурге, в спокойной местности на Петербургской стороне (где я рассчитывал прожить долго, уезжая на летние работы в Сибирь или Среднюю Азию), снова укладывать и свою библиотеку, и привезенные сибирские и китайские коллекции и переселяться в третий раз на новое место.

В начале мая я выехал в Сибирь и там сначала завернул в Томск, чтобы посмотреть обстановку будущей жизни: если она не понравится – я мог бы еще отказаться. Но уже законченный главный корпус Технологического института и строившиеся химический и физический по своим размерам и расположению на окраине города, между садом университета и рощами на возвышенности правого берега р. Томи, произвели прекрасное впечатление. Тут же предполагалось построить хорошие квартиры для профессоров, в ожидании чего директор института обещал мне за лето подыскать квартиру поблизости, чтобы моя семья могла приехать, когда сможет, не дожидаясь моего возвращения с Ленских приисков. Поэтому я сообщил жене, чтобы она готовилась к переселению в конце лета, с сыновьями, которые по возрасту должны были уже поступить в среднюю школу. Нахождение в Томске реального училища было очень приятно, так как я был противником классического образования и сам учился в реальном училище, по желанию отца.

В Иркутске я встретился с моими вышеуказанными помощниками, приехавшими туда прямо из Петербурга, и далее на Ленские прииски мы ехали вместе. По р. Лене весной пароходы доходили уже до ст. Жигалово, что избавило нас от плавания в лодках и ускорило проезд на несколько дней. В самом конце мая мы прибыли уже в резиденцию Бодайбо. За десять лет, истекших со времени моей работы на приисках, здесь произошли большие изменения. От Бодайбо до устья р. Накатами была проложена узкоколейная железная дорога, и мы проехали в вагончике ее почти до Успенского прииска. Все прииски в бассейне р. Бодайбо, принадлежавшие Компании промышленности, перешли во владение Ленского товарищества, главноуправляющий которого, горный инженер Л. Ф. Грауман, знакомый мне по лету 1891 г., развил энергичную деятельность и сделал Ленское товарищество первым в России по добыче золота. Прииски Ратькова-Рожнова, Базилевского и другие по верхнему течению р. Бодайбо также работались Ленским товариществом, и во всем этом бассейне у других владельцев остались только отводы по некоторым мелким притокам, а из самых крупных отводов – Прокопьевский прииск в среднем течении реки, который по-прежнему работался Бодайбинской компанией. Со стороны Л. Ф. Граумана мы встретили самый радушный прием и всестороннюю помощь в отношении изучения бассейна, значение которого для него было ясно.