Длинный, находившийся в центре первого ряда, стал на пути проспектовского бойца, раньше всех добежавшего до собачевских. Высокий и худой парень, которого Максим видел впервые в жизни, решил начать свой бой эффектно. Поэтому он, не сбавляя скорости, прыгнул на Длинного, выставив вперед левую ногу, стараясь вот так, в прыжке, попасть Длинному в лицо. Не получилось – парень не рассчитал расстояния, и удар ногой пришелся Длинному на уровне плеча. Длинный легко увернулся, нога противника лишь скользнула по касательной по его телу, зато привычно выставленный Длинным кулак правой руки нашел лицо незадачливого прыгуна, и тот, с громким оханьем, приземлился плашмя на спину.

«Молодец, Длинный, красиво! А этот проспектовский – дебил! Только дебил будет пытаться ударить ногой в лицо парня ростом под два метра!» – успел подумать Максим, и тут волна проспектовских навалилась на первые ряды собачевских, смешалась с ними.

Мимо Максима, не обращая на него ни малейшего внимания, на огромной скорости проносились оголенные тела, чтобы там, за его спиной, столкнуться с другими телами, одетыми в темные футболки и майки. Где-то из третьего ряда противников прямо на Максима несся невысокий крепкий парень с перекошенным от ненависти лицом, которого Максим до этого дня не встречал ни разу – видимо, из микрорайоновских. Они столкнулись. Максим привычно, как на спарринге, махнул правой рукой и увидел, что его кулак достал лицо микрорайоновского. В тот же момент в голове коротко вспыхнула молния, и Максим понял, что и удар противника тоже угодил в цель. Странно, но он совсем не почувствовал боли… Почему-то Максим и микрорайоновский боец не остановились, не сцепились в схватке, а, обменявшись ударами, побежали дальше, каждый в свою сторону, чтобы через миг столкнуться с другими противниками.

В бою трудно сохранить холодную голову, и Максим напрочь забыл о том, что его главным заданием было защищать Длинного. Горячка битвы увлекла его – он вновь и вновь сталкивался с какими-то не знакомыми ему парнями, они обменивались ударами и бежали дальше, подгоняемые страхом и азартом боя. Это продолжалось несколько минут, а потом Максим вдруг остался один – никто из проспектовских не стремился схлестнуться с ним. Он огляделся – вокруг, на огромном поле, кипело сражение. Голых тел было больше, они наседали на тела в темных футболках, но собачевские пока что держались. То тут, то там валялись те, кому досталось сильнее, чем другим. На правом фланге лежали голые тела – их свалили удары Фиделя и Жорика, но вокруг Максима на земле были только одетые. Максим вспомнил о Длинном, поискал его глазами, но не нашел, и подумал, что от Фиделя ему достанется потом на орехи. Затем он охнул: в метре от него, закрыв лицо руками, совершенно недвижимый, лежал Коля Шварц.

– Коля, ты что, вставай! – воскликнул Максим, шагнув к приятелю.

Коля не отвечал.

Максим наклонился и попытался поднять лежащего. Коля застонал. В это время мимо Максима пронесся высокий, очень сильный Саша Лаптев, лидер микрорайоновских, и, не сбавляя бега, снизу ударил Максима кулаком в лицо. Максим опять не ощутил боли, лишь вспышку в голове, но Колю выпустил. Шварц с глухим стоном рухнул на землю, а Максим почувствовал, что рот наполнился кровью.

«Опять губу разбил, собака!» – подумал Максим, сплюнув кровь на землю.

Между тем численное преимущество голых дало о себе знать. Волна самых сильных голых достигла задних рядов одетых, а там у собачевских находились слабые бойцы. Те, не выдержав натиска, побежали. В бою трусость, проявленная кем-то одним, способна заразить всех. Так случилось и на этот раз: остальные собачевские рванули в сторону лесопосадки вслед за улепетывающим левым флангом. Проспектовские с гиканьем преследовали убегающих, и толпой добивали тех, кому не посчастливилось убежать.

Максим, увидев, что все убегают, бросил лежавшего Шварца на милость победителям и тоже рванул к посадке. Уже на бегу, прикинув расстояние до ближайших врагов, он понял, что вряд ли убежит. Тогда он взял в сторону и побежал не к тропе, ведущей в городок Шахтерский, а прямо к водокачке. Домчавшись до пропахшей канализацией воды, он, как был в одежде и в обуви, прыгнул в нее и поплыл, стараясь выбирать участки, свободные от ряски. Вода была очень холодной, но, к счастью, плыть предстояло не долго. Через пять минут он, мокрый и вонючий, выбрался на другом берегу, и, стараясь не попадаться людям на глаза, побрел в сторону Собачевки. Далеко сзади проспектовские и микрорайоновские шумно праздновали победу, милостиво позволив десятку оставшихся на поле боя собачевских выносить тех, кто не мог идти самостоятельно.

Великая битва на Сусликах завершилась. Подростки с Собачевки, долгое время державшие в страхе весь городок, проиграли эту войну.

Утишало лишь то, что теперь в Шахтерском должен был наступить мир.

8

Была середина ноября, холодный, тоскливый вечер.

Максим, Длинный и Фидель подошли к дому Нади Харатовой. На калитках в Собачевке звонков не бывало, и потому Фидель сложил ладони рупором и что есть силы заорал:

– На-дя!

Окрестные собаки залаяли все разом – поднялся невообразимый гвалт.

– На-дя! На-дя!!!

Через несколько минут из дома выскочила Надежда, зябко кутаясь в мамин пуховый платок.

– О, привет! – сказала она, отпирая калитку. – Заходите!

– Палкана убери! – попросил Длинный.

– Сейчас, сейчас! – заторопилась Надя. – Палкан – в будку! – крикнула она огромной лохматой псине, которая оглушительно лаяла и не желала пропустить во двор непрошенных гостей. – Быстро в будку, кому сказала! Ух, я тебе дам!

Наконец, Палкан послушался хозяйку, и друзья смогли войти в дом.

– Мальчики, проходите на кухню! – засуетилась Марья Филипповна – мать Надежды. – Я как раз испекла печенье. Надя – сделай мальчикам чаю!

Вскоре Максим, Длинный, Фидель и Надя сидели на кухне и уплетали рассыпчатое печенье, посыпанное сахарной пудрой. Марья Филипповна ушла в комнату смотреть телевизор. Она была деликатна и никогда не мешала Надежде общаться с гостями.

– Ну, как у вас дела? – спросила Надежда. – Рассказывайте! Все от проспектовских прячетесь?

– Прячемся, – вздохнул Максим. – И когда уже все это кончится!