— Но почему же это может быть? Какая тут причинная связь? — спросил Барбикен.

— Почему может быть? — повторил Ардан. — Не знаю. Могу лишь повторить тебе только то, что сказал сперва Плутарх, а 19 веков спустя Араго: «потому, быть может, что это неправда»!

Положение «знаменитого человека» принесло Мишелю Ардану и все неприятности, которые неизбежно связаны с этой ролью. Его стали донимать антрепренеры. Известный Барнум предложил ему миллион за круговую поездку по Соединенным штатам, чтобы в каждом городе Ардан выступал в качестве лектора или вообще показывал себя за плату. Но Ардан назвал Барнума «слоновожатым» и выпроводил с пожеланием, чтобы его самого, Барнума, повозили по Америке напоказ.

Общественное любопытство Соединенных штатов должно было ограничиться портретами Мишеля Ардана. Эти портреты скоро распространились по всему Новому Свету и заняли почетные места в альбомах. Снимки были сделаны всех размеров: от натуральной величины до миниатюр — в почтовую марку. Каждый американец мог видеть своего героя во всевозможных позах: одну голову, или по пояс, или во весь рост, в профиль, в три четверти, анфас и, наконец, хоть один затылок и спину. Число портретов Мишеля Ардана дошло до 1 500 тысяч экземпляров.

У Ардана был прекрасный случай поторговать реликвиями: за каждый его волос, наверное, дали бы по доллару и больше, что, при его львиной гриве, принесло бы ему целое состояние.

Нельзя сказать, чтобы эта популярность не нравилась Ардану. Наоборот. Он охотно общался с публикой и готов был переписываться с целым миром. Везде повторяли его словечки, особенно его остроты, причем нередко приписывали ему и такие, в которых он был совершенно неповинен. Публика верила всему, так как запас остроумия Мишеля Ардана казался неисчерпаемым.

Когда, наконец, ему удалось немного освободиться от публичных почестей, он отправился с ближайшими своими друзьями осматривать колумбиаду. Это был, можно сказать, обязательный для него благодарственный визит, так как именно колумбиада дала ему возможность приобрести всемирную славу.

Благодаря постоянным беседам с Барбикеном, Мастоном и остальными членами Пушечного клуба, Мишель Ардан сам стал кое-что понимать в баллистике и познакомился с некоторыми фактами в этой области; серьезному пониманию баллистики мешало его почти полное незнание математики. Впрочем, Ардан говорил не столько об артиллерии, сколько о друзьях-артиллеристах. Высшим удовольствием для него было дразнить их и доказывать, что они, собственно говоря, убийцы; правда, очень ученые, очень милые и любезные, но все-таки убийцы. Ардан с восхищением осматривал колумбиаду и спустился на дно гигантской пушки, которая скоро должна была его выбросить до самой Луны. Воздав должное искусству артиллеристов и механиков, Ардан добавил:

— В самом деле, колумбиада — всем пушкам пушка! Наилучшая в мире! Прежде всего тем, что она никого не убьет, никому не сделает вреда. Не то, что ваши обыкновенные пушки, которые приносят только горе, разрушение, смерть.

Здесь необходимо упомянуть об инциденте с достойнейшим секретарем Пушечного клуба. Как только Барбикен и Николь согласились на предложение Ардана лететь на Луну, Мастон тотчас же решил, что и он к ним присоединится. Поэтому, как только миновали чрезвычайные обстоятельства, следовавшие за дуэлью, он обратился к Барбикену с требованием официально поставить вопрос о «поездке вчетвером» на Луну. Но, при всей своей привязанности к Мастону, Барбикен как председатель Пушечного клуба высказался против участия Мастона в полете, поставив ему на вид, что снаряд может захватить лишь самое ограниченное число пассажиров, — не больше трех.

Огорченный до глубины души, Мастон побежал к Мишелю Ардану с надеждой на его содействие, но и Ардан оказался одинакового мнения с Барбикеном. Ардан, однако, не ограничился простым отказом, а старался убедить, утешить достойнейшего секретаря Пушечного клуба всякими доводами как общественного, так и вполне личного, так сказать, характера.

— Видишь ли, дружище Мастон… Ты, пожалуйста, не обижайся и не истолкуй моих слов в плохую сторону, но, по правде говоря, согласись, старина, между нами, что ты слишком, так сказать, несовершенен, чтобы явиться на Луну…

— Несовершенен? — воскликнул буйный инвалид.

— Ну да, милейший! Представь себе, что там, на Луне, мы встретим жителей… Что они о тебе подумают? Да разве тебе самому приятно будет демонстрировать своей неполной, так сказать, персоной то, что творится здесь, у нас, на Земле, — изображать собою печальную иллюстрацию последствий войны? Благодаря тебе селениты узнают, что люди Земли употребляют лучшее свое время на то, чтобы разбивать друг другу головы, отрывать руки и ноги, друг друга истреблять! Они тогда узнают, почему на нашей планете нет и полутора миллиардов жителей, хотя она могла бы прокормить целых 100 миллиардов. Одним словом, они получат о Земле такое плохое представление, что — знаешь, мой друг, — могут еще указать нам на дверь…

— Ну, а если вы сами долетите до Луны в виде кусочков? — возразил Мастон. — Вы тогда будете еще менее «совершенны», чем я.

— Это конечно… — ответил Мишель Ардан, — но я уверен, что мы долетим туда в целости.

— Ардан имел основание утверждать это. Не только теоретические соображения Барбикена, придумавшего, как уничтожить силой упругости воды «отдачу» снаряда, но и прямой опыт, совершенный 18 октября, убедил его в этом.

Барбикен выписал из арсенала Пенсаколы 32-дюймовую мортиру и установил ее в конце рейда Гиллисборо так, чтобы бомба при обратном падении попала в море; это должно было значительно ослабить силу удара. Для того же, чтобы выдержать действие первоначального толчка, то есть напор пороховых газов на снаряд, бомба была устроена особым способом, а именно: в ней сделали двойные стенки, между которыми была помещена сеть пружин из лучшей стали.