Дин перехватил нож левой рукой вместе с отверткой и подергал ручку. Как и следовало ожидать, заперто. Он снова взял нож в правую и шепнул Сэму:

– Готовься.

Он видел в фильмах, как копы врываются в закрытые двери, но никогда не пробовал повторить это сам. «Все когда-нибудь бывает в первый раз», – говаривал отец. Дин отступил и ударил правой ногой в дверь рядом с ручкой. Пришлось повторить маневр еще дважды, прежде чем дверь поддалась и распахнулась.

Дин вошел первым, Сэм сразу за ним.

На прикроватной тумбочке горел ночник, и в тусклом свете Дин увидел, что Уолтер сидит на кровати, а рядом пристроилась Триш, зарывшись лицом в его шею.

Он был бледен и слабо улыбнулся:

– Все хорошо. Ей просто захотелось перекусить. Немножко, чтобы протянуть до утра, – дрожащей рукой он погладил Триш по волосам. – Я же не хочу, чтобы моя девочка шла в постельку на голодный желудок, правильно?

Уже позже, когда Дин вспоминал этот момент, на ум приходило несколько жутких деталей. Первое – несмотря на то, что дочь с ним делала, Уолтер не кричал от боли. Насколько нужно оторваться от реальности, чтобы не почувствовать, как кто-то вгрызается в тебя зубами? А еще кровь. Несмотря на все усилия Триш проглотить как можно больше, кровь запачкала перед футболки Уолтера и впитывалась в натянутое до пояса одеяло. Второе – влажные чмокающие звуки, которые издавала Триш, уткнувшись в шею отца. Больше похожие на то, как детеныш животного сосет мать, нежели не-мертвая тварь вгрызается в живую плоть. Весь день она молчала, но сейчас ее горла вырывалось тихое довольное ворчание, почти как кошачье мурлыканье. Но как бы это все не выглядело плохо – а оно выглядело чертовски плохо, без шуток – хуже всего было выражение глаз Уолтера. Дин видел, что он совершенно точно понимает, во что превратилась его дочь и что она с ним делает. И все же он любил ее – сильно, отчаянно, и был готов дать ей нужное пусть даже ценой собственной жизни.

Именно в этот момент Дин понял, что как ни страшна ненависть, любовь – бездумная и неудержимая – может быть намного хуже.

Триш отстранилась от отца (кровавые нити тянулись от ее рта к изодранной шее) и повернулась посмотреть на Дина и Сэма. Дин думал, что увидит в ее взгляде голод или ярость или, может быть, даже печаль, потому что где-то глубоко внутри этого холодного мертвого тела она по-прежнему Триш и ужасается тому, чем стала, и тем, что ей приходится делать. Но то, что в самом деле читалось в ее глазах, было куда хуже. Ее взгляд был чист от всех мыслей и эмоций, лишен малейших признаков личности. В нем не было даже элементарного самосознания, которым обладают животные. Ее глаза были пусты, как самые большие пещеры, и холодны, словно самые холодные северные воды. Дин понимал, что смотрит на нечто худшее, чем простое зло. Он смотрел на пустоту.

– Дин…

– Все хорошо, Сэмми.

Он прекрасно знал, что ни черта не хорошо, и что хорошо больше никогда не будет, но сказал так, потому что был старшим братом, и так положено говорить, когда дела плохи. А куда уж хуже, чем это.

Триш начала пробирать по кровати к ним. Кровь отца сочилась из ее рта и впитывалась в одеяло.

Как бы Дин хотел, чтобы у него был пистолет, но пистолета не было – только нож и отвертка. А еще у него было то, что папа называл самым важным оружием – он сам. Он переложил из руки в руку нож и отвертку. Не думая, подбежал к Триш, прицелился и воткнул отвертку в ее левый глаз, протолкнув металл внутрь до самой рукояти.

Он услышал, как ахнул Сэм, и увидел, как в ужасе распахнул глаза Уолтер.

Триш не среагировала никак. Вместо крови из-под торчащей в ее глазнице отвертки потекла прозрачная жидкость. Еще несколько секунд Триш продолжала на четвереньках стоять на кровати – безо всякого выражения, с отверткой в глазу и ртом, перепачканным отцовской кровью. Потом внезапно, как машина, отключенная от электричества, она завалилась вперед, скатилась с кровати и шлепнулась на пол.

Дин стоял и смотрел на неподвижное тело. Его рука была липкая от прозрачной слизи. Потом он почувствовал, как сзади подошел Сэм и обнял его за плечи. Этот простой жест сказал Дину больше, чем любые слова.

Уолтер поначалу не двинулся, и Дин боялся, что он потерял столько крови, что не осознает случившегося. Потом он горестно взвыл, спрыгнул с кровати и склонился над телом дочери. Он пытался поднять ее и прижать к груди, но слишком ослаб: она выскользнула у него из рук и снова оказалась на полу. Спустя секунду Уолтер со слезами, струящимися по слишком бледному лицу, упал рядом.

Братья пытались привести Уолтера в чувство, но он потерял чересчур много крови. Они выкопали две могилы на заднем дворе под большим старым дубом, который так любила Триш, и похоронили там отца и дочь, проговорив положенные по их мнению слова. Они, как могли, прибрали в комнате Уолтера, обыскали дом и нашли статуэтку Анубиса в подвале в одном из ящиков рабочего стола. После краткого спора они оставили статуэтку на месте, как и другие артефакты. Покончив с этим, братья выбрались наверх, заперли подвал и принялись дожидаться отца.

Из двух недель, прошедших в отсутствие Джона Винчестера, это время было лучшим.

***

– Ребята, вы были в мотеле во время пожара, да?

Сэм посмотрел на Дина, не зная, как лучше ответить на этот вопрос.

Она улыбнулась:

– Ничего личного, но пахнете вы так, будто неделю костер палили.

Дин поморщился:

– Мне уже надоело постоянно вонять.

Шериф с интересом приподняла бровь. Аманде Копп – которой, несомненно, уже давным-давно приелись шутки по поводу своей фамилии – было за сорок. Она носила короткие каштановые волосы, минимум косметики и тонкое золотое обручальное кольцо на безымянном пальце. Она выглядела дружелюбной, но от нее веяло твердым профессионализмом, что несколько скрадывалось чехлом с Хелло Китти на смартфоне, лежавшем в пределах досягаемости.

Сэму стало интересно, не из тех ли она, кто настолько привязан к телефону, что волнуется, оказавшись слишком далеко от него.

– Много чего произошло за эти дни, – отозвался Сэм, надеясь, что она удовольствуется этим.

– А то я не знаю, – вздохнула шериф. – У меня четыре человека, погибших от таинственной болячки, вдобавок к тем двоим с прошлой недели, а теперь вдобавок целый мотель сгорел с такой скоростью, будто его чертовым напалмом залили. Вот поэтому я и просиживаю зад в офисе. Жду звонка из ЦКЗ.