История довольно старая и сейчас я не слишком ей довольна, но пока сил редактировать нет, пусть будет такой. Война закончилась и время пошло дальше. Люди остались.
Люди сорок девятого .
Мы еще маршируем по неведомым дорогам, через вражеские засады,
Через множество поражений и схваток, зачастую сбитые с толку...
Уолт Уитмен. "Прощальное слово солдату".
Часть 1
Пролог.
Колючий порыв отвратительно ледяного северного ветра с такой силой навалился на висящий под крышей веранды фонарь, что жалобно, будто привидение, застонала удерживающая его цепь, а тонкий лепесток огня распластался по стеклу, осветив на мгновение ранее недоступный ему угол террасы. Именно тогда Томас и увидел его: высокая темная фигура, плотно сжатые губы, провисшие поля истерзанной непогодой последнего десятилетия серой фетровой шляпы, узкие глаза, темные и пустые, но в то же время горящие таким всепожирающим огнем, что парень, вдруг вспомнив о злых духах, крадущих по ночам души людей, отшатнулся назад.
– Сгинь, - выдохнул он, однако незнакомец не исчез, как положено всякому наваждению, а, напротив, шагнул ближе, в самый свет фонаря. Не в силах что-либо сказать, Томас попятился. Он увидел лицо призрака, искаженное судорогой холодной усмешки, еще более жуткой в безумной пляске мечущихся теней, и слепящий огненный цветок, внезапно распустившийся в руках чужака, а потом - заряд дроби врезался ему в плечо, отшвырнув на несколько ярдов назад. Том упал на спину, чувствуя, как немеет левая рука, с трудом поднявшись на колени, дернулся к своему кольту армейского образца, о котором вспомнил только сейчас, но второй заряд, ударив в живот, снова опрокинул его в пыль, и револьвер внезапно стал таким тяжелым... Не в силах поднять оружие, парень просто лежал, разрываемый невыносимой болью, с ужасом и даже каким-то изумлением глядя вверх, в желтые зрачки. Его, видевшего много подобных ранений на войне, пугали часы предстоящего ада. Часы... Или дни... Он видел, как люди с такими ранами жили в постоянных мучениях больше недели, прежде чем наступал неизбежный конец. Язык не повиновался Томасу больше, но человек с обрезом, возникший из тьмы и склонившийся над ним, легко читал немой вопрос в стекленеющих глазах. Незнакомец приблизился бесшумно, будто кот, и кривая усмешка, растянувшая его губы, стала шире.
– Твое прошлое...,- ответил он, вставляя в дробовик новый патрон, и снова выстрелил. Судорожно втянув в себя из последних сил холодный воздух осенней ночи, Томас дернулся и затих, уткнувшись головой в принесенную ветром пыль, смешанную с горьковато пахнущими останками тлеющих листьев.
Желтые глаза чужака, стоящего над неподвижным телом потухли. Улыбка, медленно превратившись в застывшую маску, сползла с его лица. Все было кончено, но радости он не испытывал. И ярость осталась на прежнем месте, болезненным сгустком притаившись где-то глубоко внутри, и жажда мести, сжигающая сердце, и холодная пустота в груди. И желание убивать. Ломать. Мстить. Только вот некому. Теперь некому. То, что было его целью, его силой, его жизнью, ушло, утеряно безвозвратно. Легенда закончена. А дальше?.. Жить... Как жить? Зачем? Скрипнула дверь, человек расслышал это за воем ветра, но не обернулся.
– Боже...- выдохнул кто-то придушенным голосом совсем близко, и незнакомец взглянул через плечо, машинально взведя курок: в его дробовике еще оставался один заряд. Седой хозяин салуна, возле которого и разыгрался финальный акт старой драмы, с ужасом смотрел на чужака.
– Я все видел, мистер... Он и не притронулся к своему револьверу. Вы ему ни малейшего шанса не дали...
Незнакомец устало обернулся. В каждом городе одна и та же история: всегда находится человек, думающий, что знает все в этой жизни, а потому считающий себя в праве клеить на всех ярлыки, особенно не вникая в суть дела и не утруждая себя выяснением всех фактов.
– Ну и что?
– холодно спросил чужак, небрежно кладя дуло обреза на сгиб локтя.
– Потащишь меня к маршаллу?
Хозяин салуна чуть не задохнулся от злости.
– Гореть в аду вы за это будете!
– выкрикнул он.
И снова невеселая, но на этот раз мягкая и даже несколько снисходительная усмешка осветила лицо мужчины.
– Мне жаль огорчать Вас, - медленно и нарочито вежливо ответил он, и в глазах его вспыхнули желтые блики, а голос вдруг стал ровным и бесцветным.
– Но там я уже был.
Чужак развернулся к собеседнику спиной и, вскинув дробовик на плечо, растворился во мгле.
Ветер задувал порывами, неся песок и мертвые листья. Фонарь качался взад-вперед на стонущей цепи, и огонь плясал фламенко, иногда почти отрываясь от фитиля и живя своей собственной, непостижимой жизнью, по своей прихоти то освещая человека в пыли, то снова скрывая неподвижное тело под покровом тьмы.
Глава I. Военнопленный.
Тонкая пленка льда звонко хрустела, лопаясь под сбитыми каблуками старых дырявых сапог. Вечером прошел дождь, и солнце не успело высушить лужи, а ночью опять приморозило. В холодном воздухе дыхание замерзало на губах; рядом надсадным резким кашлем зашелся старик, воевавший, вероятно, еще плечом к плечу с Вашингтоном, в дни своей юности. Бледная луна зависла бесплотным пятном в пока еще темном небе со светлой полосой, размазанной по горизонту, и надежды в этом мире больше не существовало. "И какого черта надо этим мятежникам в такую рань?" Стояла безжизненная тишина, еще более зловещая, чем выстрелы часом раньше, когда кто-то из часовых стрелял койотов. Мир медленно качался и плыл; лишь мороз удерживал от провала в сладкое забытье. Морган постарался натянуть на покрасневшие от холода уши потертый синий ворот мундира. От этой стужи всего одна выгода, да и та весьма сомнительна: смерзшись, затвердела жидкая зловонная грязь, покрывающая больше половины территории, обнесенной высоким частоколом из неоструганных шестов. Впрочем, нестерпимый запах убавился ненамного: мелкий, мутный от нечистот ручей, протекавший через лагерь, служивший водопроводом, прачечной и канализацией одновременно, еще не сковало льдом. Что ж, может, вымрет хоть часть многомиллионной армии паразитов, копошащихся в теплые дни в хлюпающей под подошвами жиже, куда нога иногда проваливалась по щиколотку.