Именно в это время Дюран стал свидетелем наистраннейшего случая, далеко превосходящего всякое воображение. Сам он, когда был со своими питомцами, никогда не видел явных признаков взаимной враждебности - при нём они вели себя пристойно, но он понимал, что подлинное представление об их взаимоотношениях получит лишь тогда, когда не будет стеснять их свободное произволение своим присутствием. Это было возможно устроить без труда - помещения наблюдателей граничили со спальнями, ведь святой Игнатий тоже был педагогом и понимал ничуть не меньше. И тут-то, наблюдая за подростками, Дюран стал свидетелем удивившего его эпизода.

Гастон Потье после вечерних молитв читал какую-то книгу, а Дофин лениво чистил у входа свои ботинки. Де Моро строчил письмо, Котенок зубрил завтрашний урок, Мишель Дюпон задумчиво вытаращился в потолок. Лоран де Венсан встал с кровати и, взяв за шнурки свои ботинки, швырнул их под ноги д'Этранжа.

– Почисти, ваше сиятельство.

В спальне зримо повисла тишина. Потье судорожно сжал в руках книгу, уставившись в пол горящими глазами, скулы Дюпона напряглись, Ворон побледнел. Филипп молча поднялся и посмотрел на Лорана остановившимся взглядом.

Неожиданно тишину разрезал звучный голос Гаттино.

– Здесь тебе слуг нет, сам почистишь.

Де Венсан не обратил внимание на произнесенное, не сводя глаз с д'Этранжа. Казалось, в воцарившейся тишине было слышно сдавленное дыхание Дофина. Несколько секунд он молчал, потом под взглядом де Венсана согнулся и подтянул к себе ботинки Лорана. Котёнка въявь трясло, но все остальные тщательно отвели глаза от д'Этранжа, в тишине было слышно только шуршание обувной щетки.

Лоран, возвышаясь над Дофином, озирал его взглядом, испугавшим Дюрана.

Отцы-иезуиты, обсудив всё, что Дюрану удалось увидеть, были удивлены и растеряны. Равно странными были - власть, которой этот подросток обладал над д'Этранжем, трусливое молчание остальных, на фоне которого дерзость хилого де Галлена казалась и вовсе необъяснимой.

– Почему молчали Потье и Дюпон? Потье даже не сделал попытки вмешаться! Твой выкормыш словно воды в рот набрал. Он подлец?

Гораций пожал плечами.

– Совсем нет. Дерзок, чуть позёр, склонен к самоутверждению. Но порядочен и честен. Даже благороден.

– Но почему он позволил де Венсану измываться над д'Этранжем? Между ними неприязнь, вражда?

– Я не замечал. Судя по моим наблюдениям, никакой ненависти к Дофину у Ворона нет.

– Так в чём же дело?

Де Шалон сказал, что нелепо гадать о причинах - даст Бог, они всплывут сами. Надо заниматься делом, а не гаданиями. Ну и, разумеется, глаз не спускать с Лорана. Дюран вяло кивнул. Разговор продолжился в другом направлении - в сугубо педагогическом. Важно было верно определиться: ведь нелепо пытаться воспитать из Дюпона бравого наездника, а из Дофина - Фому Аквината. Начать надо с Котёнка, заметил отец Гораций, он уязвимей остальных, хотя почему-то посмелей. Это равно загадочно и интересно.

Да, глупых задач отцы-иезуиты перед собой никогда не ставили. Тайна силы иезуитской педагогики заключалась в том, что учителям ставилось в обязанность приобрести любовь учащихся, покорить своему влиянию душу воспитанника. Предписывалось и не быть слишком разборчивыми в средствах. Ласка, хитрость, личный недостаток воспитанника, даже порок его - всё бралось без разбора, и всякое средство было хорошо, лишь бы отдавало во власть воспитателя душу ребенка. После этого педагогические результаты иезуитов поражали.

Удача отца Горация давала Дюрану ключ к пониманию остальных. Дамьен де Моро был теперь более чем откровенен с де Шалоном и делился тем, что знал, тем более, что у него не спрашивали ни о чём предосудительном, да и вопросы-то ронялись исключительно походя...

– Что происходит с малышом Гаттино? Почему он так печален?

Ворон толком не знал, но слышал, что Эмиль страшно пережил смерть отца в позапрошлом году, а тут откуда-то услышал, что матери предлагают вторично выйти замуж - Гаттино кажется, что он и так никому не нужен, а если мать согласится - он ведь и вовсе лишним станет, тем более, что замужество ей предлагает Жискар ле Блан, чиновник почтового ведомства, который на него сказал 'отродье Галленов' и посмотрел, как на жабу болотную. 'Но мой отец говорил, заметил де Моро, что вряд ли, мол, Аманда де Галлен за него выйдет. И небогат, и невзрачен... Зачем ей за него выходить? Появятся претенденты и получше... Но Гаттино переживает' 'Печально', проронил де Шалон. 'Кроме того, у него изменился голос и на него постоянно кричит отец Теофиль - будто тот виноват...'

Дюран просил Горация выяснить три вопроса - причины скорби Эмиля де Галлена, основания для истеричности у Потье и странное отношение одноклассников к Лорану де Венсану. Однако, прояснив первое, Гораций не спешил выяснять остальное, опасаясь, как бы Дамьен не понял цели расспросов.

Но обстоятельства благоприятствовали отцу Горацию: только они закончили поединок и решили побродить в саду коллегии, из дальней галереи вышел Лоран де Венсан. Проходя мимо, он окинул Дамьена холодным взглядом и демонстративно поклонившись учителю, молча пошёл к спальному корпусу. Де Шалон не мог упустить такой повод и, проводив уходящего глазами, пожал плечами, обронив Дамьену, что его друг - человек весьма странный... Гораций намеренно вызывал того на ответ, что де Венсан отнюдь не является его другом и ожидал услышать несколько эмоциональных фраз на его счёт.