...Под древними гербами, увитыми змеями, мелькнули знакомые если не по написанию, то по звучанию фамилии Midgard и Niеrach... Глава одного из родов - по имени Бенедикт - продал душу дьяволу за бессмертие, а представительница другого - свыше двух веков продлевала свою жизнь, научившись красть жизненные силы своих молодых любовников...

...Бартоломео Микеле ди Фьезоле, ученый-книжник и мистик, в 1443 в Ломбардии обвинен в колдовстве и ереси. Сожжён. ...Некий Джон Утгарт, моряк, выгнан из деревушки Вудли по подозрению в колдовстве и наведении порчи...

Но некоторые имена не попадались нигде.

– Невер! Откуда Вы родом?

– Из Ньевра.

– Вы по виду и манерам - из скромных рядов древней аристократии...

– Невер - это не полная, но родовая фамилия.
– Морис пожал плечами и усмехнулся.
– После 9 термидора нам вернули замок Нуар Невер и земли, но мой дед - Арман-Франсуа - предпочел оставить фамилию, взятую прадедом после 1789. Тот - Гийом Донасьен де Нуар-Невер - стал именоваться просто Гийомом Невером. Несколько раз он чудом ускользал от собратьев аррасского адвоката. Я слышал, что он был весьма низкого мнения о своих соотечественниках, и ожидал новых бурь, что, кстати, говорит о большой прозорливости. Тогда же он, говорят, заявил, что если на вершине иерархической лестницы стоит не трон, а гильотина, карабкаться по ней слишком рьяно - глупо. Дед же продал замок, обратив имущество в ценные бумаги, купил скромный дом в пригороде Парижа и имение в провинции, и усиленно изображал буржуа. Даже во времена Реставрации предпочёл не высовываться, правда, снова стал зваться де Невером. При этом, и прадед, и дед в каких только передрягах не бывали, но всегда выскальзывали без единой царапины.

– Немудрено. А ваш отец?

– Фактически, дворянин-рантье в третьем поколении. Не мне судить, но безделье очень угнетало его. Он увлёкся какими-то опытами с сурьмой и сулемой. Его нашли мёртвым в своей лаборатории, когда мне было семнадцать. В тот день он зашёл пожелать мне доброго утра и сказал, что видел во сне мать. Это было так странно. Он вообще никогда со мной о ней не говорил.

– А кто была ваша мать?

– Тоже, как вы выражаетесь, из скромных рядов древней аристократии. Их семья в родстве с Шатобрианами. Прожила она, правда, мало. Мне и трёх лет не было, когда её не стало. Кормилица говорила, что она была удивительно красива. Как ангел. Впрочем, из-за отца, это мой камердинер сплетничал, ещё до моего рождения несколько дам высшего света просто передрались. Говорят, знаменитый своей красотой де Руайе в сравнении с ним казался просто уродом.

Хамал промолчал. Комментарии не требовались. Он ещё некоторое время внимательно наблюдал за Невером, рассеяно глядящим в окно, а потом неожиданно обратился к нему.

– Вы это всерьёз?

Невер взглянул на Гиллеля.

– Что?

– Я говорю о вашей мысли, что красота - обуза, и вы готовы поменяться внешностью с любым из нас.

Морис пожал плечами.

– Поймите, Хамал. Для женщины красота - в известной мере компенсация за внутреннюю пустоту. Да, говорим мы, пустышка, дурочка, но зато - какая красавица! А для мужчины, одаренного этим никчемным женским даром, всё иначе. Его красота как дворянство. Только обязывает. Вам ничего не прощается. Если вы в чём-то несовершенны, спрашивают, - по какому праву вы тогда так красивы?! Не говорю и ещё об одном обстоятельстве. Помните, когда мы после похорон Лили пришли к вам с Эммануэлем?

– Конечно.

– Вы же тогда, я прочёл это по вашему лицу, были не только рассержены тем, что вас раскусили, но и изумлены тем, что это сделал я. А всё потому, что не принимали меня всерьёз. Но почему не принимали-то? Если задумаетесь, поймёте. Вы подсознательно склонны были считать красавца глупцом, хотя никаких оснований для этого у вас не было.

Хамал закусил губу и усмехнулся, а Невер между тем продолжал:

– Есть и другие неприятные моменты. Вас почему-то считают созданным для любви, и любая девица претендует на вас как на возможную собственность. А мне, извините, Хамал, как и любому мужчине, хочется принадлежать, прежде всего, самому себе.

– Проще говоря, чем больше в красавце мужчины, тем больше он ненавидит свою красоту?

Невер подумал и кивнул.

– Мне нравится ваша формулировка.

Хамал продолжал свои изыскания. Дом Риммона и Скала Риммона попадались ему в Книге Навина, в Книге Царств, у Неемии и Захарии. А вот - Черный род Риммон из Дамаска. Дьяволопоклонники. Волхователи. Факиры. Спасаясь от преследований, в десятом веке перебираются в Европу...

– Сиррах, вы совсем ничего не знаете о корнях своего рода? Вы не евреи?
– осторожно спросил Хамал Риммона.

– Я осиротел в двенадцать лет. Но помню, мать говорила, что наши далекие предки - сирийцы.

Хамал счёл за благо прекратить расспросы и углубился в архитектурные исследования.

Но не все, подобно Хамалу извлекали из книг интересные сведения. Гиллель, пришедший как-то к Эммануэлю в спальню пожелать доброй ночи, несколько минут удивлённо следил за Ригелем. Лицо Ману было искажено, но в неверном свете пламени камина трудно было понять его гримасу. Эммануэль медленно рвал книгу и бросал листы в огонь.

– Что вы делаете, Эммануэль?

Ригель повернулся к нему. Нет, он лишь показался взволнованным. Черты были как обычно бесстрастны, лишь нижняя губа была брезгливо оттопырена, а в тёмных глазах, казавшихся почти чёрными, застыла тоска.

– Я... замёрз.

Хамал окинул взглядом вязанку дров около камина.

– Не лучше ли использовать их? Жечь книги?

– Почему нет?

– Эммануэль!

Ригель поднял на него смиренный взгляд, исполненный муки и кротости.