И этой идее Обломов может отдаться много страстней, чем Штольц, — безоглядно, бескорыстно, фанатично. Обломов может даже пожертвовать собой во имя этой идеи, как он пожертвовал своей любовью к Ольге ради ее будущего счастья. Пораженный такой идеей, Обломов становится воистину «святее папы Римского» — большим Щтольцем, чем сам Штольц. Не это ли случилось с нашим Обломовым, когда им овладела марксова идея кардинального социального переустройства мира? «Всесильная, потому что верная». И он, вставши со своего «философского дивана», бросился претворять ее в жизнь.

В такой момент Обломов проявляет вдруг такую энергию, что, при всей фантастичности его прожектов, все-таки к нему, а не к предусмотрительному Штольцу тянутся люди, и даже сам Штольц чувствует себя неуверенно рядом с ним. И броненосец «Обломов» уже никому не остановить. Его броня – вера, увлеченность своей идеей. Они делают его неуязвимым перед лицом непримиримых врагов и всех «несчастий жизни». Теперь Обломов может горы свернуть на своем пути. Именно потому, быть может, что его «демоническая» – по мнению большинства его оппонентов — энергия берет начало в «мире грез»…

Однако вторжение броненосца «Обломов» без сопровождения «Штольцев» из «мира грез» в реальный мир таит для него грозные опасности. Обломов не знает, как устроен в деталях этот мир, у него нет твердых ориентиров – одни теории да эмпирии. И бросает его из одной крайности в другую, пока жизнь не намнет ему как следует бока. И вот тогда, по мере крушения своих иллюзий, Обломов начинает проигрывать своим противникам сражение за сражением. И возвращается постепенно «на круги своя»…

Обломову, вообще говоря, нанести поражение проще, чем расчетливому Штольцу, вот только «завоевать» его невозможно, как невозможно завоевать «мир грез». Если для Штольца поражение – это утрата своих праведных трудов, катастрофа, то для Обломова — это еще одно несчастье в придачу к уже имеющимся «двум несчастьям». А потому на все глубокомысленные рассуждения о последствиях очередной обломовщины, как-то: «Россия во мгле», «отстала навсегда», отброшена на века», — наш герой только улыбается: «Да я-то жив, моя Обломовка при мне, а мясо нарастет – Штольцы сами ко мне придут».

Что это: умственная болезнь, помешательство или спасительное прозрение «от мира грез» для Обломова и его страны? Сегодня обвинение в политическом сумасшествии предъявляется Ленину и его большевикам, но ведь в сумасшествии обвиняют также Ивана Грозного, а поборники русской старины объявляли в свое время антихристом Петра Великого. Если Обломов – источник душевного равновесия, «подушка безопасности» для Штольца, то Россия, пожалуй, – для Запада. Ведь это Россия на протяжении веков гасила его экспансию, «безумства роста»: от крестоносных походов рыцарей Тевтонского Ордена, а затем польских «лыцарей», «гостей» шведских до Наполеона и Гитлера.

Причем «сумасшедшие» периоды нашей истории почему-то всегда совпадали с «безумствами» Запада, что отмечает, в частности, английский историк цивилизаций А. Тойнби Так что же такое обломовщина? Известный художник Николай Дронников, родившийся в России и проживающий в Париже, хорошо знающий деятелей русской эмигрантской культуры, отвечает на этот вопрос так: «Странность заключается в том, что они не знали России. Над Обломовым издевались. И вы все здесь (в России – Авт.) над ним издевались. Построили Россию по Штольцу… Ведь кто Обломов? Это – я! В России их много. Только на них и надежда».