— Ты так мило щебетала с Сент-Клером за завтраком.

— Гм.

Я представляю для неё угрозу?

— Но я бы не раскатывала губу на твоём месте, — продолжает она. — Даже с таким милым личиком, ты его не уведёшь. Они будут вместе навечно.

Это был комплимент? Или нет? Её акценты начинают действовать мне на нервы. (Мои нервы.)

Аманда преувеличенно зевает.

— Интересная причёска.

Я застенчиво касаюсь полоски.

— Спасибо. Подруга мелировала.

Бридж добавила толстую прядку к моим темно-каштановым волосам только на прошлой неделе. Обычно я убираю её за правое ухо, но сегодня вечером она стянута в конском хвосте.

— Тебе нравится? — спрашивает она. Типичная стервенская речь из разряда «ты отстой».

Опускаю руку.

— Да. Поэтому я её и ношу.

— Знаешь, я бы на такое не решилась. Ты похожа на скунса.

— По крайней мере от неё не воняет как от некоторых.

Позади меня появляется Рашми. Она навещала Мередит: я слышала их приглушённые голоса сквозь стены.

— Восхитительные духи, Аманда. В следующий раз надушись ещё сильнее. Вдруг тебя ещё не унюхали в Лондоне.

Аманда огрызается:

— Хорошие очки.

— Не отрицаю, — невозмутимо отвечает Рашми, но я замечаю, что она задета. Её ногти цвета электрик, как и оправа очков.

Рашми поворачивается ко мне:

— Я живу на два этажа выше, комнате 601. Заходи, если что-нибудь понадобится. Увидимся на завтраке.

Значит, она меня не ненавидит! Или, возможно, она просто больше ненавидит Аманду. Так или иначе, я благодарна и кричу до свидания её удаляющейся фигуре. Она махает рукой и сталкивается с Нейтом у лестницы. Он приближается к нам в своей тихой дружелюбной манере.

— Ложитесь спать, леди?

Аманда сладко улыбается:

— Конечно.

— Вот и славно. Твой первый день прошёл хорошо, Анна?

Так непривычно, что здесь все уже знают твоё имя.

— Да. Спасибо, Нейт.

Он кивает, как будто я сказала что-то стоящее размышления, желает нам спокойной ночи и идёт к парням, которые болтают в другом конце коридора.

— Ненавижу, когда он так делает, — жалуется Аманда.

— Что?

— Нянчится с нами. Придурок.

Дверь ванной открывается, и крошечный рыжик проскакивает мимо Аманды, которая стоит словно Королева Порога. Девочка, должно быть, одиннадцатиклассница. Не помню, чтобы видела её во время урока английского.

— Боже, тебя там что, прорвало? — спрашивает Аманда. Бледная кожа девушки становится розовой.

— Она просто сходила в туалет, — говорю я.

Аманда скользит по плитке — пушистые фиолетовые тапочки шлёпают по пяткам — и с грохотом захлопывает дверь.

— Думаешь, мне не пофиг, скунсик? 

Одна неделя в школе, и я с головой окунулась в необычное международное обучение.

В программе профессора Коул нет классического Шекспира и Стейнбека, вместо них мы изучаем неанглоязычных писателей. Каждое утро мы обсуждаем «Как вода для шоколада», словно сидим в книжном клубе, а не на скучном обязательном уроке.

Так что с английским всё прекрасно.

С другой стороны, мой учитель французского явно некомпетентен. Как ещё объяснить тот факт, что несмотря на название нашего учебника «Французский, уровень 1», профессор Гиллет настаивает, чтобы мы говорили только на французском? А ещё она обращается ко мне дюжину раз за день. Я никогда не знаю ответа.

Дэйв прозвал её мадам Гильотина. В точку.

Дэйв уже брал этот курс, значит он полезен, но очевидно не настолько, раз парень провалил экзамены. У Дэйва косматые волосы, надутые губы и специфическая комбинация коричневой кожи и веснушек. Несколько девочек влюбились в него без памяти. А ещё мы вместе ходим на историю. Я с одинацетиклассниками, потому что выпускники обычно берут «основы государства», а я уже их изучила. Таким образом, я сижу между Дэйвом и Джошем.

В классе Джош ведёт себя как необщительный тихоня, но стоит только переступить порог, шутить он будет подобно Сент-Клеру. Легко понять, почему они такие хорошие друзья. Мередит говорит, они боготворят друг друга: Джош — за естественную харизму Сент-Клера, тот — за поразительный талант художника. Я редко вижу Джоша без кисти или альбома. Его работы невероятны — толстые смелые штрихи и маленькие изящные детали, — а пальцы всегда в пятнах от чернил.

Но самое значимое отличие в моей новой школе лежит за её пределами. О нем никогда не упомянут в глянцевых брошюрах. Я вот о чем: учёба в школе-интернате — это жизнь в школе. Мне не вырваться. Даже в спальне мои уши раздирает поп-музыка, удары по стиральным машинам и пьяные танцы на лестничной площадке. Мередит утверждает, что всё устаканится, как только пройдёт чувство новизны, но я пальцев не скрещиваю.

Как бы то ни было.

Сегодня пятничный вечер, и в общежитии Ламбер пусто. Мои одноклассники совершают набеги на бары, а я наслаждаюсь тишиной. Если закрыть глаза, можно представить, что я дома. За исключением оперетты. В большинство вечеров в ресторане напротив выступает оперная дива. Для обладательницы такого оглушительного голоса, она на удивление миниатюрная. А ещё она бреет брови и подрисовывает их карандашом. Словно статист из «Шоу ужасов Рокки Хоррора» [19] .