— Ты… — он тыкает в мою ногу пальцем, — …проспала.

Я снова сосредотачиваюсь на ноутбуке соседа.

— Ага. Ты повторяешься.

Он высвечивает кривую усмешку и пожимает плечами — то своеобразное движение, что превращает его из англичанина во француза.

— Эй, мы успели! И никто не пострадал.

Я достаю из рюкзака книгу «Твоё кино — отстой!», сборник лучших рецензий Роджера Эберта на худшие фильмы. Визуальный сигнал оставить меня в покое. Сент-Клер намёк понимает. Он откидывается на стул и стучит ногой по безобразному синему ковровому покрытию.

Чувствую себя виноватой за резкость. Если бы не он, я бы опоздала на самолёт. Пальцы Сент-Клера рассеяно барабанят по животу. Тёмные волосы сегодня растрепанней, чем обычно. Уверена, он проснулся ненамного раньше меня, но, как обычно, «взрыв на макаронной фабрике» ему очень идёт. С болезненным уколом я вспоминаю наши общие утренние часы. День благодарения, о котором мы до сих пор не говорим.

Скучающая женщина называет места для посадки, сначала на французском, потом на английском. Я решаю быть хорошей девочкой и откладываю книгу.

— Где наши места?

Он проверяет посадочный талон.

— Сорок пять G. Паспорт не забыла?

Снова ощупываю пальто.

— Не забыла.

— Хорошо.

И затем его рука ныряет в мой карман. Сердце останавливается, но он не замечает. Он достаёт мой паспорт и открывает.

ПОСТОЙТЕ. ПОЧЕМУ У НЕГО МОЙ ПАСПОРТ?

Его брови ползут вверх. Я пытаюсь вырвать паспорт, но Сент-Клер не даёт.

— Почему у тебя глаза перекошены? — смеётся он. — Делала операцию на глаза и не сказала?

— Верни!

Ещё одна неудачная попытка; меняю тактику и тянусь к его сиденью.

Вытаскиваю его паспорт.

— НЕТ!

Открываю его… и вижу малютку Сент-Клера.

— Дружище, сколько лет этой фотографии?

Он бросает мне паспорт и вырывает свой.

— Я учился в средней школе.

Прежде чем я успеваю ответить, объявляется наша посадка. Мы прижимаем паспорта к груди и встаём в очередь. Скучающая бортпроводница пропускает билет через машинку, надрывает, и Сент-Клер проходит вперёд. Наступает моя очередь.

— Идёт посадка рядов от сорокового до пятидесятого. Пожалуйста, оставайтесь на местах, пока я не назвала ваш ряд.

Она возвращает мне билет; её лакированные ноготки отпечатываются на бумаге.

— Что?! Я в сорок пятом…

А я нет. Вот, напечатанный жирными чернилами ряд. Тридцать третий. Я по глупости забыла, что мы не будем сидеть рядом, ведь мы не бронировали билеты вместе. Совпадение, что мы летим одним рейсом. Сент-Клер поджидает меня в конце коридора. Я беспомощно пожимаю плечами и протягиваю ему посадочный талон.

— Тридцать третий.

Он удивлён. Он тоже забыл.

Кто-то рычит на меня по-французски. Бизнесмен с безупречными чёрными волосами пытается протянуть билет бортпроводнице. Я бормочу извинения и отхожу в сторону. У Сент-Клера поникают плечи. Он машет на прощание и исчезает за углом.

Почему мы не можем сидеть вместе? Какой смысл в бронировании? Скучающая женщина называет мою секцию следующей, и я прокручиваю в голове страшные мысли об участи бортпроводницы, пока она пропускает билет через машинку. Хотя бы сижу у окна. Середина и проходы заняты бизнесменами. Я снова тянусь за своей книгой (полет будет долгим), как рядом с моим соседом заговаривают с вежливым английским акцентом.

— Прошу прощения, но не будете ли вы против поменяться со мной местами. Видите ли, я лечу с девушкой, и она беременна. Её немного укачивает в самолётах, и я подумал, что ей может понадобиться помощь, убрать волосы, когда… понимаете…

Сент-Клер любезно держит мешок для рвоты. Он раскачивается для пущего эффекта.

Мужчина вскакивает с сиденья, а моё лицо заливается румянцем. Беременная девушка?

— Спасибо. Моё место — сорок пять G.

Он опускается в освободившееся кресло и ждёт, пока мужчина исчезнет, прежде чем снова заговорить. Парень с другой стороны смотрит на нас с ужасом, но Сент-Клера это не заботит.

— Меня посадили с ужасной парочкой в одинаковых гавайских рубашках. Какой смысл страдать одному, если можно страдать вместе.

— Мне лестно, спасибо.

Но я смеюсь, и Сент-Клер выглядит довольным, пока мы не взлетаем. Он ногтями впивается в подлокотник, а лицо приобретает оттенок лаймового пирога. Я отвлекаю его историей о том, как я сломала руку, играя в Питера Пена. Оказалось, для полёта нужно что-то большее, чем просто загадать желание и выпрыгнуть из окна. Сент-Клер расслабляется, когда мы оказываемся выше облаков.