Волчья жена. Глава 2
К вечеру небо захмурилось и пролилось мелким дождичком. Под ним мы с теткой и вернулись в избу. А в ней... Ни одного целого предмета не осталось! Знатно покуролесил Вацлав. Это он меня за навоз или за подленький удар со спины?
Мы убирались до поздней ночи, а потом спать легли, чтобы утром убытки посчитать, да претензию Князю предъявить. Говорить, понятное дело, Агнешка пойдет. Я Вацлава старостой боялась, а от Вацлава-Князя вообще поджилки ходуном ходят и если бы не обиды старые, да веселье его неуместное, то не сказала бы ему ничего вчера, а телочкой трехлеткой в спину пристроилась и пошла бы за ним, мыча!
У меня другие дела были. Перед отъездом страсть как хотелось к подруженьке наведаться, да поговорить с ней о девичьем.
В Сосновый Бор пробиралась огородами. Дом Вацлава семья дугами обошла и дыхание задерживала, чтобы не почуял, собака страшная, мое присутствие. Выдохнула, лишь когда через забор Ярминкиного дома перемахнула и в дверь постучалась.
Открыл ее отец.
Если я вчера все правильно поняла, то человек он, значит, за загривок не схватит и к Князю в виде подарка не потащить. Или...
– Здоровечка, вам дядька Играш. Мне б Ярмину увидеть, - а сама топчусь, с ноги на ногу переминаюсь. Щеки огнем горят.
А дядька смотрит с прищуром хитрым и молчит. Выдумывает чего-то.
Знает.
Ведь точно знает!
– Дядька Играш, да бросьте вы, - я поджала губы, - а то не понимаете, что ни корешки, ни вершки эти волчьи не нужны мне задаром. Вот уеду на четыре лета, а потом разведусь к медвежьей матери!
– Я махнула рукой.
– Умная девка, - одобрительно пробасил Ярминкин отец.
– Далеко пойдешь...
Угу, и надолго, и не знаю куда, но пойду точно. Главное, что одна пойду.
Дядька Играш пропустил меня в избу.
Я разулась в сенях пристроив свои старые башмаки рядом с новехонькими сапожками подруги. Сердце кольнула привычная зависть. У Ярминки все есть, даже я, а у меня тетка мертвая, да муж ненужный. Чего она на меня взъелась? Вот сейчас и выясним!
Подружка сидела в своем закутке возле столика с зеркалом, где ее крема да притирания стояли, и плакала, уронив хорошенькую головку на белы рученьки. Плакала горько, навзрыд, и судя по всему уже давно.
Жалко мне ее стало. А вдруг не со зла она? Вдруг счастья мне хотела? Ага, как же, его три воза и маленькую тележку! Чтобы счастье дарить, его сперва примерить надо, выкроить, да по фигуре сшить. Ярминка же не по мне скроенное счастьице всучить попыталась. Эх, хоть бы спросила...
– Пришла, - угрюмо хлюпнула носом подруга.
– Пришла, - я уперла руки в бока.
– Ну, рассказывай, какого Лешего ты мне наврала с три короба?
– Не врала я! Не врала! А если и врала, то самую толику, чтобы запрет обойти! Иначе бы ты на улицу не сунулась...
– Вооот!
– Перебила я ее.
– Оно мне надо было на улицу? Я тебе вот как скажу: мне та улица ночью в обнимку с волками не уперлась! Я же из-за тебя теперь...
– Я сунула ей окольцованную руку под нос.
– Ты хоть понимаешь, с кем меня столкнула? Я ж его... А он меня... А Агнешка... Ууу...
– Я сама расплакалась. Ведь не поревела толком сегодня, вот и накопилась. Повод? Да сколько угодно!
– Понимаю, все я понимаю. Думаешь я этого хотела?
– Всхлипывала девушка.
– Я же тебя с Михасем свести хотела! Он мне все уши про решал про тебя, помоги, мол, тебе же выгода будет, ну, я и помогла, а оно вон как обернулось!
– Одним махом Ярмина снесла со стола все баночки и мешочки.
– Выгода?
– Я нахмурилась.
– Какая-такая тебе от этого выгода?
– Слезы подозрительно быстро высохли. Прищурившись, я окинула злым взглядом подругу.
– Да я Вацлаву с младенчества в рот заглядываю! И так перед ним, и эдак, а он сквозь меня смотрит! А тут как узнала, что он в тебя втюрился, так чуть не померла от ревности!
– Взвизгнула девушка.
– И ведь что нашел непонятно, ты ж...
– Она посмотрела на меня, подыскивая слова.
– Ну ж, вылитая курица! Дохлая, ощипанная и... и...
– Ярмина отчаянно махнула рукой и вновь залилась слезами.
– Сама ты гусыня! Наглая, жадная, беспринципная!
– Я задохнулась от гнева.
– Ты бы не в рот ему заглядывала, а положила бы туда чего. Думаешь, не знаю из какого места у тебя руки растут? Да ты блины испечь не способна, про хлеб уж молчать буду. Вацлав тебя замуж не звал, чтобы от голода через седьмицу не сдохнуть, пока ты лицо отбеливаешь и веснушки отмачиваешь!
– Ууу...
– Бывшая подруга застучала кулаками по столу.
– Уйди, по-человечески тебя прошу, уходи! Видеть тебя не могу!