Появилась Юлька только через неделю — пришла румяная, в платочке, который ей, к сожалению, тоже шёл.

— Оно того стоило, так прикольно с этой бородой, — выпалила юная жена, а потом добавила встревоженно: — Верка, не вздумай проболтаться про Вадима и остальных. Он верит, что первый. Расскажешь — убью.

— А как ты меня убьёшь? — спросила Стенина, в душе которой, как в клетке, билась разъярённая мышь.

— Дура ты, Верка, — мягко сказала новобрачная и поправила платочек, потому что он сполз куда-то на затылок.

Примерно через полгода после свадьбы Валечка пришёл к выводу, что правы были всё же не участники поисков, с которыми он провёл вместе несколько лет, а православная церковь, так и не признавшая обнаруженные в Поросёнковом логу скелеты останками царя Николая и его семьи. Разочарованный Валечка отнёс в музей копии документов, отдал туда свои любимые фотографии — портреты с нежными царевнами (только одну себе оставил — Татьяну). Трижды прошёл от Посадской до урочища Ганина Яма, после чего объявил Юльке, что хочет стать священником.

В это самое время о своём визите в Екатеринбург объявили наследники Романовых — то была европейская ветвь, на которой созрели вполне себе сочные плоды: две крупные, величественные женщины и мальчик в костюмчике, про которого шептали «наследник». В нём искали сходство с цесаревичем, правда, находили лишь самые доброжелательные и слабовидящие.

Встречали высочайших гостей частным образом, но всем миром — и даже всей войной. Естественным образом сложилось, что вопрос о транспорте для Романовых был задан криминальным авторитетам — те ответили, что подгонят столько чёрных «мерсов», сколько надо. Тот, кто отвечал за визит в Екатеринбург живых царских останков, не признал бы этот факт даже под дулом актуального для сего натюрморта калашникова. Не знали о нём, конечно же, и царственные дамы, и мальчик в костюмчике — вообще, об этом как бы не знали все.

Чёрные «мерсы» прибыли в Кольцово строго в назначенный час. Юлька застолбила удобное местечко среди встречающих — она была здесь не только благодаря журналистским, как тогда выражались, корочкам. Ей поручили напоминать всем, кто будет угощать Романовых, важный факт: одна из царственных дам терпеть не может продуктов, нарезанных соломкой. Или кубики, или кружочки, строго пояснили Юльке.

Гости с достоинством рассаживались по машинам — чёрные платья, чёрные тонированные стёкла и зелёный летний город с чёрным прошлым. Юлька попала в один из последних автомобилей кортежа. На заднем сиденье ворковали две тетушки из свиты, а за рулём сидел накачанный молодец, походивший, как решила Юлька, на усечённую пирамиду. Если её перевернуть, конечно. Плечи у молодца были широченные, руки походили на два дерева с пышными кронами разбитых кулаков — «мерседесов» руль выглядел в них блюдечком. Стенина вспомнила бы по этому поводу бедняжку Дафну с картины Поллайоло [7] — у той тоже были руки-деревья. Но Юлька ничего такого не подумала. Она вообще вдруг разучилась думать — не иначе тоже превращалась в дерево.

— Сссьте, — сказал молодец Юльке и тётушкам, которые сначала потрясённо замолчали, а потом залопотали по-испански хрипло и отчаянно. На испанском языке, должно быть, очень удобно ругаться.

— Юля, — представилась журналистка и решительно протянула руку водителю. Ладонь мгновенно исчезла в его кулачище — так камешек скрывается на дне.

Водителя звали, как убиенного наследника, — Алексей. Был он не из болтливых. Молчал, пока гостей возили по Екатеринбургу и показывали, где стоял дом инженера Ипатьева — его снесли шар-бабой в семьдесят седьмом году. Молчал, когда обедали, и Юлька тоже молчала — поэтому на гарнир к отбивным высокие гости получили картофель, наструганный соломкой.

Юлька была не виновата в том, что все мысли, какие были у неё до встречи с Алексеем, словно бы собрали в одном месте и вдарили по ним шар-бабой. Она даже сидеть не могла спокойно — сиденье под ней раскалилось, как электрический стул. Алексей молчал эффектно — иные даже говорить так не умеют, как он молчал. Это было молчание, полное намёков, обещаний и приятнейших сюрпризов.

Дамы из свиты ещё до обеда попросили, чтобы их пересадили в другую машину — обе начали коптиться и фрагментами подгорать в раскалённом воздухе этого страстного взаимного молчания.

Интересно, я его выдержу? — думала Юлька, глядя, как Алексей крутит одной левой «мерседесовское» блюдечко.

Валечка, наверное, был в храме. Юлька попыталась думать о муже, но у неё не получилось. Она хотела взять интервью у царственных особ — и не сумела найти в сумочке диктофон.

— Не могу больше, — пролепетала она, когда гостей высадили наконец в Малом Истоке и чёрные «мерседесы» рванули кто куда, как стая спугнутых ворон.

— Завтра приеду, — сказал Алексей, глядя на дорогу. — Сегодня не могу, а завтра приеду. Пиши телефон, созвонимся.

Юлька накорябала цифры на обратной стороне визитки. И пошла домой ждать звонка.

Дома сидел за столом муж — она совсем про него забыла. Ссутуленный, в кулаке — бородёшка, нюхает её, как букет (ладаном пахнет, после службы).

— Давай разведёмся, Валентин, — сказала Юлька. — По-моему, я тебя больше не люблю.

Муж выпустил из рук бороду. Что-то щёлкнуло в его лице, словно бы оно настроилось на новую программу. Юлька сразу поняла, что именно таким его лицо и сохранится в памяти, но даже эта мысль прошла как-то боком, мимо.