В продолжение этих четырёх дней только один человек находился постоянно за спиной Магомета, как вечный советник и наперсник: это был не Халил, не Сагаиос, не мулла Курани, не дервиш Акшем-Сед-Дин, а князь Индии.

— Государь, — сказал он, когда султан объяснил ему, что хочет позвать на совет всех своих военачальников, — все люди любят блеск; умные люди легко подчиняются тому, что пленяет глаз, а дураки поддаются легко внешнему эффекту. Раджи в моём отечестве всегда руководствуются этой философией. Им часто приходится собирать совет из своих сановников, и они всегда украшают свою залу или палатку как можно богаче. Я нарочно говорю это, государь, чтобы ты мог, если желаешь, последовать их примеру.

Действительно, когда все военачальники вошли в палатку Магомета, то были поражены собранными в ней богатствами вокруг трона, на котором восседал султан. Но, приняв совет князя Индии, он, однако, настоял на одном.

— Я не хочу, чтобы они приняли меня за политика или дипломата, а желаю, чтобы я остался в их глазах воином. Поэтому по левую сторону моего трона встанут визири, придворные и все сановники, а по правую я помещу своего коня в роскошном уборе и с моим мечом на седле.

Как он сказал, так и сделал: военачальники, войдя в палатку, с изумлением увидели, что направо от трона, на богатом хорассанском шёлковом ковре, стоял конь падишаха.

Так как среди допущенных на военный совет военачальников находились не только магометане, но и христиане, а потому аргументы султана не могли всем понравиться, то им была дана аудиенция отдельно.

— Я вам доверяю, — сказал Магомет, обращаясь к христианам, — и жду от вас верной службы. Я сам буду следить за всеми вашими действиями и ценить вашу отвагу. Помните, что никогда воинам не предстояла такая богатая добыча, как вам. Городские стены, стоящие перед вами, скрывают вековые сокровища деньгами, драгоценностями и всякого рода имуществом — всё будет ваше, и также жители города. Я себе оставлю только церкви и дома. Если вы бедны, то можете разбогатеть, если вы богаты, то можете увеличить свои богатства, и всё, что вы возьмёте, будет вашим по закону, и никто не посмеет отнять у вас вашей добычи. Я клянусь своим словом. Встаньте и приготовьте всё для приступа, звёзды предвещают мне взятие Царьграда.

Совершенно иной была речь Магомета к мусульманам.

— Что висит на ваших перевязях? — спросил он, обращаясь к магометанам.

— Меч, — отвечали ему.

— Бог есть Бог, и нет Бога, кроме Бога! Аминь!— продолжал. — Бог вложил в землю железо, указал рудокопу, где его найти, и научил мастеров выделывать из железа те мечи, которые висят на ваших перевязях, потому что Богу необходимо орудие для кары тех, которые говорят, что Бог не один, что есть Бог-Сын и ещё Богородица. Те, которые это говорят, скрываются за стенами Константинополя, а мы пришли сюда, чтобы разнести эти стены и превратить их дворцы в гаремы. Для этой цели и у меня, и у вас висит на бедре меч. Аминь! Воля Божия, чтобы мы отняли у гяуров их богатства и их женщин. А всё, чего они лишатся, принадлежит нам, которым их богатства предназначены с самого начала сотворения мира. Такова воля Бога, и она будет исполнена, я клянусь в этом своим султанским словом. Аминь!

Двадцать седьмого мая с восхода до заката солнца Магомет не сходил с коня и посетил всех своих военачальников. У каждого из них он отделил особый отряд и таким образом составил резерв в сто тысяч человек.

— Напирайте изо всей силы на ворота, стоящие против вас, — говорил он одинаково всем, — пускайте вперёд охотников. Не жалейте людей: мертвецы наполнят ров; лестницы должны быть везде наготове. При звуке труб идите на приступ. Объявите всем, что первый, кто взойдёт на стену, будет назначен губернатором любой провинции. Нет Бога, кроме Бога, а я, Его слуга, действую Его именем.

Двадцать восьмого султан разослал по всем мусульманским отрядам дервишей, и они проповедями распалили воображение правоверных. Все солдатские палатки и шалаши были свалены в груды и, как только наступил ночной мрак, их подожгли, словно чудовищные костры; шатры же пашей и весь турецкий флот были блестяще иллюминованы. Таким образом, вся местность, занятая неприятелем, была залита огнём, от Влахерна до Семи Башен и от Семи Башен до Акрополя.

С городских стен осаждённые видели это грандиозное освещение и слышали громкие крики, песни, даже топот танцующих: так расходились мусульмане.

Поражённые громадным заревом, осветившим турецкий лагерь, тысячи византийцев высыпали на городскую стену, всё ещё убеждённые, что неприятель обратится в бегство благодаря чуду, совершенному Панагией. Но, слыша дикие крики и видя дикие пляски вокруг огней, они пришли в мрачное отчаяние.

— Это не люди, а дьяволы, — шептали они друг другу, — завтра мы погибнем. Господи, помилуй нас!..

Весь вечер Константин сидел у открытого окна комнаты своего дворца, которая выходила на южные городские ворота, и следил за движением турок. Этот благороднейший из византийских венценосцев потерял уже всякую надежду. Он был в полном вооружении, и меч стоял возле него. Преданные сподвижники временами являлись к нему и говорили вполголоса, но большей частью он оставался один.

Когда вошёл в комнату Франза и хотел, по обычаю, упасть ниц перед императором, то Константин остановил его.

— Теперь нам не до церемоний, — сказал он. — Ты всегда был преданным слугой, и, чтобы вознаградить тебя, я хоть па короткое время сделаю тебя равным себе. Говори стоя... Завтра последний день моей жизни... В смерти все равны...

Франза всё-таки опустился на колени и, взяв руку императора в стальной перчатке, поцеловал её.

— Никогда не было и не будет такого доброго повелителя, как ты, государь.