— Великий Бог! Я верую в Тебя, я верую в Твою книгу, я верую в Твоё слово! Я верую в надежду...

Не слыша, чтобы его слова повторялись князем, проводник с удивлением оглянулся и снова начал ту же молитву.

С трудом пересилив неожиданное отвращение к своему постоянному фарисейству, князь Индии и хотел уже повторить слова проводника, как неожиданно услышал болезненный стон безумного фанатика, лежавшего у его ног лицом кверху. Из двух ран на его лбу текла кровь.

— Бедняк умирает! — воскликнул князь.

— Аллах милосерд, будем молиться, — отвечал проводник, который не считал нужным отвлекаться от установленных обрядов, что бы ни случилось вокруг.

— Но он умрёт, если ему не окажут помощи.

— Когда мы кончим своё поклонение, то пошлём сюда носильщиков, которые его уберут.

Князь Индии нагнулся к упавшему паломнику. Он лежал на спине, лицом к небу, с закрытыми глазами и тихо стонал.

И князь Индии вдруг узнал его. Это был эмир. Переодевшийся в простые одежды, он вместе с другими паломниками подошёл к святыне и теперь лежал у камня, никем не узнанный.

— Это эмир эль-хаджи! — воскликнул князь Индии.

Вокруг воцарилась безмолвная тишина. Все правоверные видели ещё недавно этого юношу, сиявшим красотой и здоровьем, на прекрасном коне, в блестящем вооружении.

— Эмир эль-хаджи умирает! — быстро пронеслось из уст в уста, и все присутствующие стали повторять в один голос изречения из Корана, но ни один не протянул ему руки помощи.

Князь Индии нимало этому не удивился, так как правоверным нечего было жалеть молодого эмира, а, напротив, они завидовали, что он умирал по Божьему милосердию перед святыней и прямо перейдёт в рай, с венцом мученика на челе. В их глазах он был счастливейший из смертных, и уже врата рая скрипели на своих хрустальных петлях, а пророк выходил к нему навстречу в своей белой, лучезарной одежде.

— Эмир умирает от чумы! — с горечью воскликнул князь Индии.

Он ожидал, что толпа при этих словах бросится в бегство, но никто не двинулся с места.

— Клянусь Аллахом, — произнёс он ещё более громким голосом, — жёлтый воздух дунул на эмира и дышит на вас всех, бегите!

— Аминь, аминь!

— Мир тебе, князь мучеников!

— Счастливец ты, лев Аллаха!

Вот что послышалось ему в ответ.

Очевидно, эту толпу одушевляло нечто большее, чем фанатизм, и с такой верой, презиравшей болезнь и смерть, новому проповеднику тщетно было бы вступить в борьбу. Князь Индии тяжело вздохнул, махнул рукой и сделал знак своим слугам, чтобы они подняли лежавшего на земле эмира.

— Завтра я окончу своё поклонение, — сказал он своему проводнику, — а теперь веди меня домой.

Его приказание было немедленно исполнено.

К утру эмир, благодаря лечению князя, настолько оправился, что мог рассказать, что с ним приключилось.

Он понял, что заболел на другой день после свидания с князем Индии в Эль-Зарибе, но решил во что бы то ни стало исполнить поручение султана и передать его дары шерифу. Он боролся с одолевавшей его болезнью. Поэтому, получив даже расписку шерифа в приёме всех присланных ему предметов, он ещё сделал все необходимые распоряжения для устройства своего лагеря, и только когда вое благополучно было окончено, приказал посадить себя на лошадь, так как уже не имел сил вскочить в седло, и, убеждённый в своей близкой смерти, отправился в Каабу, чтобы умереть под сенью святыни.

Слушая его рассказ, князь Индии всё более и более убеждался в тщетности распространить проповедь новой религии среди народа, столь пламенно преданного своей вере. Ему оставалось теперь только поспешить в Константинополь, центр христианского движения. Там, может быть, ожидал его больший успех.

В конце следующей недели, совершив установленные два паломничества и убедившись, что эмир совершенно выздоравливает, он двинулся в путь и благополучно достиг Джедды, где его ждало судно для перехода через Красное море.

Чем более приближалось время, назначенное князем Индии для его приезда в Константинополь, тем нетерпеливее ждал его Уель, сын Иадая. Когда же наступил шестой месяц, в конце которого должно было совершиться желанное событие, то он стал считать дни, а за две недели уже начал по утрам ходить в Золотой Рог и спрашивать о прибывших из Египта судах. Однако всё было тщетно. Наступил последний день срока, а о князе Индии не было слуха. Уель уже начал отчаиваться, но Сиама спокойно оканчивал все приготовления к приёму своего господина, вполне убеждённый, что он явится в назначенное время.

Всё было готово с завидной точностью в новом доме князя Индии. Четыре комнаты нижнего этажа были приготовлены для трёх слуг, кроме Сиама, во втором находились три апартамента, соединённые дверями, завешенными портьерами из верблюжьей шерсти. Меблировка их была смешанная: римская, греческая и египетская. Средняя, и наибольшая, комната должна была составить гостиную и кабинет хозяина: на полу лежал тёмно-синий ковёр, посредине которого, на медном листе, стояла маленькая серебряная печка. Шёлковые диваны помещались вдоль стен, а посреди комнаты стояли низенькие стулья с изваяниями различных животных на ручках и ножках. В углах возвышались высокие серебряные треножники с лампами в помпейском стиле. Большое окно, наполненное цветущими растениями, освещало роскошный стол, на котором стояли металлические кубки, хрустальный графин с водой и стаканы, а под столом была растянута тигровая шкура. Стены были украшены новыми византийскими фресками. Во всей комнате стояло нежное благоухание.