— Ну-ка, Альб, поймай меня!

И он все бежит, бежит, в глазах мелькают пестрые цветы, и никак не может догнать неуловимый, чудесный, родной голое. Тогда он бросается на клумбу, ползет в джунглях цветов и плачет…

— Кто это поет? — спросил он отца, едва шевеля губами.

— Это? Разве ты не догадываешься? — Он тяжело опустился в качалку.

— Нет.

— Это поет Миджея.

Несколько минут они молчали. Почему так порывисто дышал отец? Его бледные руки нервно сжимали край стола. Заметив пристальный взгляд сына, он вдруг заявил нарочито равнодушным тоном:

— У девушки милый голос, не правда ли? А что касается Хи У-хромосом человека, то передай профессору Биркгоффу мое мнение: задача безнадежная. Я не понимаю, какой смысл ею заниматься.

— Какой смысл заниматься? — как эхо повторил Альб. — Странно. Всю жизнь ты только тем и занимался, что в деталях исследовал молекулярную структуру наследственного вещества. А теперь…

Отец прервал его резким движением руки.

— Существуют исследования, которые совершенно не оправданы… с этической и моральной точки зрения. И вообще, Альберт, я очень устал. Я хочу уснуть.

Покидая кабинет, Альберт заметил, что отец достал из кармана халата пузырек с лекарством и припал к нему губами. Наверное, он был очень болен, но старался не подавать вида. И еще Альберту стало ясно, что по какой-то непонятной причине отец просто не хочет, чтобы он исследовал химическую природу Х- и У-хромосом.

Альб вышел в парк и медленно побрел по сырым от вечерней росы, уже темным дорожкам к тому месту, откуда раздавалось пение Миджеи. Она сидела на каменной скамейке перед небольшим бассейном.

— О! — воскликнула она, когда Альб внезапно появился перед ней. — Боже, как вы меня напугали! Разве можно так, господин Альберт. Я не люблю, когда что-нибудь происходит внезапно.

Он сел рядом, и они долго молчали. Где-то шумела струя воды. Вдоль изгороди по асфальтовой дороге иногда пролетала автомашина.

— Миджея, тебе нравится у нас? — спросил Альберт.

— Очень. Вы знаете, я чувствую себя здесь как дома. По правде говоря, даже лучше, чем дома.

— А где ваш дом?

— В Кабле. Это отсюда сто километров на север. Но я не люблю Кабле. Когда отец и мать уехали в Австралию, мне там стало так тоскливо. Я очень благодарна вашему отцу за то, что он взял меня к себе…

«Кабле, Кабле…» Альб смутно вспоминал название местечка, оно как будто бы упоминалось в их доме.

— Вы любите своих отца и мать? — спросил он, сам не зная почему.

Некоторое время она не отвечала. Чувствовалось что ее смутил неожиданный вопрос.

— А разве можно не любить своих родителей?

В голосе Миджеи послышалась нотка горечи. Вдруг она засмеялась.

— Странно. Я никогда не задумывалась над тем, люблю ли я их. А теперь я поняла: я перестала их по-настоящему любить после того, как к нам зачастил ходить господин Хорш.

— А кто такой Хорш?

— Очень неприятный господин. Он похож на доктора. Наверное, он действительно доктор, потому что всякий раз, как он к нам приходил, он меня выслушивал, выстукивал и несколько раз брал кровь на исследование, хотя я была совершенно здорова. Мне было очень обидно, что мои папа и мама позволяли ему все это делать… Как будто бы то, что делал господин Хорш, их совсем не касалось. Они оставляли меня с ним наедине, а сами уходили. Он очень неприятный доктор, особенно когда улыбается.

Альберту стало жаль девочку, он тихонько обнял ее за плечи. Она доверчиво прижалась к нему и подетски пролепетала:

— Прохладно, Альб, правда?

— Правда, милая.

Она обвила своими тоненькими ручонками его шею и спрятала лицо у него на груди.

Казалось, Миджея обрела какой-то удивительный покой, полное забвение всех земных невзгод и страданий. Она глубоко вздохнула, потянулась, еще крепче обвила его шею. Альберт встал и понес ее, спящую, через парк к уже темному дому, чувствуя ее горячее дыхание у себя на щеке.

Профессору Биркгоффу Альберт ничего не рассказал о своей беседе с отцом. Трудности, связанные с изучением Х- и У-хромосом, предоставляли ему возможность придумать что-нибудь такое, что могло бы доказать, что Альберт тоже неплохой исследователь-биофизик.

Он по-новому переоборудовал лабораторию отца. По его заданию изготовили протонную пушку, которая позволяла бомбардировать протонами любой нуклеотид в молекулах ДНК и РНК.

Особенно много пришлось повозиться с «биологической колыбелью» — миниатюрной кварцевой кюветой, где в синтетической цитоплазме и в искусственных рибосомах совершался синтез белков.