— Как это?! — удивился я.

— Сами крановщики, понятно, держали рот на замке, памятуя о подписке, — ухмыльнулся Отец. — Но мне крупно повезло, куратор нашего взвода однажды разоткровенничался со мной. Он был тертый калач, дважды Геморрой Труда, столько смен за рычагами крана отсидел, что считать задолбался. В других обстоятельствах, я бы из него лишнего слова клещами не вытащил, но был День Крановщика, считавшийся одним из самых торжественных праздников Красноблока, и наш куратор расслабился. Крепко выпил, я притащил в казарму канистру с самогоном. Твоя бабушка припасла ее на черный день. Как будто после Заколоченной лоджии не понимала, что в Красноблоке он давно настал. Или даже никогда не кончался…

***

— Сынок, — заявил крановщик, разделавшись примерно с третью канистры. — Ты нихуя не врубаешься в ситуацию. Первое, блядь, что ты можешь смело выкинуть к ебаной матери в Балласт, так это свои зыркалы. Как крановщику, они тебе нахуй не понадобятся. Будешь вкалывать вслепую, как крот,

— А как же рычаги? — ужаснулся я.

— Наощупь нашаришь, какие проблемы? Ты не бзди, наблатыкаешься. Главное — выполняй команды с земли, которые через наушники слышишь, и в ус не дуй.

— Представь мое потрясение, когда я это услышал, — продолжал отец. Было непохоже, что он врет, да и зачем. Оказалось, всякий раз перед рабочей сменой соглядатаи из КЖС напяливали ему на голову специальный колпак с прорезями для рта и ушей, чтобы не задохнуться и слушать рацию. Кабина крана была герметичной, а запас дыхательной смеси в баллоне подобран так, чтобы по притыку хватило на смену, плюс минус пару минут. Я, конечно, спросил, нельзя ли было снять колпак. Или хотя бы сдвинуть на затылок.

— Ты че, пиздаватый?! — взбеленился он, — как же его нахуй сдвинешь, если его на клею сажали, прямо на лысину, так что с волосами можешь тоже попрощаться, их тебе теперь до самой пенсии брить, а там уж вряд ли вырастут, даже если доживешь. Еще — под подбородком ремешок, специально для сильно любопытных, которые человеческого языка не понимают. А на ремешке целых три сургучных печати, как говорится, на хитрую жопу — болт с винтом, — хрипло рассмеявшись, куратор сделал большой глоток из канистры, обтер влажные от самогона губы мозолистой ладонью.

— Печати? Какие печати?!

— Известно, какие, сынок, — продолжая щериться, отвечал ветеран. — Первой ячейки КЖС, а также Идеологической и Оперативно-сексотской. Вот так вкалываешь как фафик, в поте лица, не видать ни рожна, воздуха — в обрез, так еще и трясись всю смену, чтобы ненароком эти ебаные печати не сковырнуть! А они, чтоб ты въехал, и сами, того и гляди, рассыпаться могли. Сургуч-то из старых запасов был, колкий до опиздинения, трофейный, его наши ополченцы с швабрского этажа привезли. Только соглядатаям было на это насрать. Не уберег печатей — пеняй на себя. Вылезаешь, бывало, из кабины, ни рук, ни ног, ни жопы не чувствуешь, а все равно колотишься, не дай Архитектор, какая закавыка с печатями. Как смена кончилась, соглядатаи на них, каждый в свою лупу таращились. И, чуть что не так…

— Ну и ну, — пробормотал Отец. И, поскольку ветеран-крановщик уже основательно захмелел, решился на следующий вопрос. Спросил, как же, в таком случае некоторым из крановщиков по слухам все же удалось сбежать в Западное крыло. Ведь, если на голову приклеен идиотский колпак, кабина герметизирована и заколочена гвоздями, а баллон с дыхательной смесью приварен к полу и его не выкорчуешь, попробуй, сбеги.

— Ну, во-первых, на высоте воздух не такой ядовитый, как внизу, — сказал ветеран, поглаживая канистру. — Сам-то я им дышать не пробовал, не к спеху мне было, из любимого Блока тикать. Но кореша рассказывали, было дело. Это раз. Кроме того, бегуны, ебать их в корму, специально тренировались задерживать дыхание. Типа как ныряльщики в глубоком бассейне. Выдавит, бывало, такая гнида ногами лист ДВП, который в кабине вместо стекла полагался, встанет на карачки, да как задаст стрекача прямо по стреле. Рискованно, конечно, с верхотуры ебанешься, костей не соберешь, но бегуны и на это были согласны, лишь бы в Западное крыло съебать…

— И много крановщиков таким макаром слиняло? — продолжал допытываться Отец.

— А ты как думал? — поморщился ветеран. — Иначе, с чего бы Комитету в каждую кабину по соглядатаю сажать?! Это прикинь, как непросто было! Кабины в двухместные пришлось переделывать. И баллоны побольше ставить, чтобы на двоих кислорода хватило…

— Скажите, а соглядатаям тоже крепили на голову колпак?

— Естественно, что крепили, — оживился ветеран. — Чем они лучше других жильцов?!

Неожиданно он насторожился и, как показалось Отцу, протрезвел.

— Че-то я не понял, курсант, — проскрипел он, поедая Отца красными слезящимися глазками. — Тебе вообще какой до этого интерес?

— Да никакого, — пробормотал Отец, сообразив, что слегка увлекся.

— Никакого?! — подозрительно прищурился крановщик. — Непохоже. Что-то ты дохуя вопросов задаешь!

— Да я просто интересуюсь, — пролепетал Отец, нутром почувствовав: запахло керосином.

— Просто интересуешься, блядь?! — прорычал ветеран, силясь встать. — Ты сюда учиться на крановщика пришел, ебаный урод, или вопросы пиздаватые задавать?! Пиздуй, блядь, к тесту на тупость готовься, то есть, на устойчивость, я хотел сказать! Дай-ка я только сперва фамилию твою запишу…