Забинтованные в клоки газет и скотч лежали сбитые памятники. Блестела река Москва, наглотавшаяся снега, подернутая с краю хрупким, но уже загрязнившимся льдом. Из глубин Слободы вился тонкий дым. У слободчан на поводу шли пятнистые свиньи и лохматые серобокие козы. Пара свиней возилась в снегу без присмотра. Голые и сырые, лежали в земле огурцы. Хребет у огуречной теплицы был переломлен.

— Нет, ну такого стерпеть нельзя, — Чеклинин негромко сказал сквозь зубы.

Трусливо оглядываясь, через деревья бежал человек. В его руках блестела позолоченная икона, которую Гортов видел в приемной у Илариона. Чеклинин кинулся ему наперерез и вот уже волочил того обратно, как санки, по снегу, схватив за ухо. Человек, уже без иконы, причитал.

— Падаль, ты что творишь? — Чеклинин навис над ним, прислонив к стене дома.

— А что? Я не знаю… — бормотал человек со снежной крупой в бороде, пытаясь освободиться. Он вдруг проворно перевернулся на колени и рванул в сторону ворот с низкого старта.

Чеклинин еще проворней вбил его ногой в землю. Схватил за большой палец, круто повернул, отчего человек, подпрыгнув, всем нервным телом оборотился с живота на спину так, что его лицо оказалось в сантиметрах от колена Чеклинина. Чеклинин ударил его ногой по касательной, в нос, схватил за волосы и швырнул, как мячиком, в стену. Кровь потекла с лица резко, конфузливо, как молоко из надорвавшегося пакета. Чеклинин деловито огляделся по сторонам, как будто собираясь справить нужду в публичном месте. Наклонился к нему. «Ну чего, ну чего?», — он потрепал его по щеке примиряюще. — «Зачем убегаешь, тварь?». Его страшный лоб стал напротив лба мародера — зарозовевшего, словно протертого наждачной бумагой. Тот что-то сказал, коротко, и Чеклинин что-то сказал в ответ.

«Только не лбом», — подумал Гортов. И тут случился удар. Лбом. А потом еще кулаком вослед. Лица у вора икон больше не было.

***

Чернорубашечник ждал возле причала. Напротив него стоял черный мешок, чем-то плотно наполненный. Чернорубашечник, с совсем еще юным и злым лицом, смотрел на реку. Между ним и Чеклининым с Гортовым рос бурьян, и они пробирались к реке, ломая высокие стебли. Тут и там валялись вросшие в землю плиты, из которых торчали куски арматуры.

— Радуйся, Гортов, — сказал Челинин. А Гортов не понимал, чем радоваться. У него насквозь вымокли ноги. Земля у берега была топкой, всюду был мусор, Гортов даже заметил в кустах обглоданный череп какого-то маленького животного. Чеклинин попробовал ступить в широкую лужу, но поморщился, одернул ногу.

— Давай, кати сюда, — крикнул он чернорубашечнику, и тот сначала пнул мешок, но тот не покатился, и он стал толкать его обеими руками, свалил в лужу, и Чеклинин, рыча, взвалил мокрый мешок на спину.

***

Они шли обратно вдвоем. Чеклинин нес мешок на плече, за ним плелся Гортов. Шагая, Гортов увяз ногами в траве. Вокруг обвился неизвестной породы стебель, страшный, как оголенный провод.

— Куда мы? — спросил Гортов.

— Прогуляемся, — сказал Чеклинин, не оборачиваясь.

Гортов увидел дощатое дряхлое здание с высокими дверьми. Всюду были кружки конского лохматого навоза. Может, это конюшня? Земля здесь была пожиже, нога уходила в нее почти всей подошвой. А снег все шел. Чеклинин сбросил мешок на землю возле распахнутого сарая.

***

Чеклинин черпал мокрую землю мелкими порциями и покрывал мешок. Он лежала в неглубокой яме, в луже рыжей воды. В одном месте мешок надорвался, и Гортов видел бледные длинные волосы, вывалившиеся из него. Гортов сидел на корточках рядом, обхватив голову.

— Но вы же сказали, что это шутки, — сказал Гортов.

— Жизнь — это сложная штука, — сказал Чеклинин, зачерпнув в этот раз земли с горкой. — Хочешь к ней?

Земля шлепалась как коровьи лепешки. Чеклинин снял куртку и время от времени отирал лоб, хотя почти не потел. Он помогал себе ногой, ссыпая с края землю. Потом все было закончено. Чеклинин чуть утрамбовал бугорок. Гортов присел. В виске билась огромная, горячая жила. Ему хотелось что-нибудь сделать, но он даже не мог пошевелить одновременно двумя пальцами. Пальцы гнулись по одному, как пластилиновые.

— О-о-ох, — вздохнул Гортов, дрожа губами. Чеклинин коротко посмотрел на него и опустил глаза, раздумчиво повращал основание черенка лопаты в ладони, потом отбросил в сторону и стал отряхиваться.

Гортов вдруг разревелся. Слезы опять потекли из глаз.

— Ну-ну, — Чеклинин, мягко улыбаясь, положил ему на плечо земляную большую ладонь, которая сама была как лопата. — Сейчас водочки выпьем. Все будет в порядке.

— Я убью вас! — вдруг заорал Гортов и бросился на него, пытаясь схватиться за шею. Он крепко вцепился в кадык, Чеклинин не ожидал, скривился, но тут же ударил его открытой ладонью по щекам, несколько раз. Лицо обожгло, будто к нему приложили нагретую сковородку. Гортов почувствовал, что части его лица отяжели, повисли. Что-то стало с губой, погнулся нос, щеки как-то опали, стали как приспустившиеся штаны.

— Приди в себя, Гортов, — и еще раз хлестнул.

Гортов все плакал, и снег шел. Они вернулись к бараку.

***

В бараке теперь совсем нигде не горел свет. Келья была пуста, куда-то пропали вещи, и только роутер одиноко мигал под столом, хищным большим насекомым.

Лежа в кушетке, Гортов снова был равнодушен. «Ну подумаешь, закопали. Бывает… Как говорится, "Мать сыра земля...". Зимой, правда, будет холодновато», — и дальше кроме тяжелой тупости ничего не было в его голове. Гортов ежился, представляя себя в земле, но мысль эта не пугала. Еще промелькнуло: «Сама виновата, что обманула. Тупая тварь. И пироги у ней были невкусные…», и дальше опять чернота, пустота.