Чувствуя, как в ушах закипает пар, а глаза наполняются кровью, Михаил Степанович сел прямо на снег и принялся стаскивать бесполезные лыжи с мохнатых унтов. Заевшее, как назло, крепление обжигало пальцы металлическим холодом, скользило, царапалось, но открываться не желало. И тогда, плюнув на свою обычную сдержанность, Серебров с мясом вырвал застежку, со злостью сорвал крепление с ноги и, запустив его в засыпанный густым снегом кустарник, громко и с наслаждением выматерился. Поспешно содрав с себя вторую лыжу, Серебров вскочил на ноги и в голос заорал, вместе с паром и криком выпуская наружу все скопившееся за день раздражение. Перепуганные ревом неведомого животного, с окрестных деревьев в воздух сорвались несколько птиц. Невозмутимый Буян продолжал деловито обнюхивать ничем не примечательную березу.

После крика значительно попустило. Дышать стало легче, да и в голове прояснилось, и Михаил Степанович трезво оценил свое положение: глубоко в лесу, надвигается ночь, лыжи сломаны. С тоской вздохнув, он напряг глаза и попытался разглядеть в опускающихся сумерках место, куда улетело злосчастное крепление… однако вместо этого увидел кое-что необычное. Прямо на него, медленно, но верно наползал снежный холмик, точно плугом разваливая искрящийся снег по обе стороны от себя. Складывалось ощущение, что нечто передвигается прямо под настом, ввинчиваясь в него на манер крота, разрывающего землю. Определенно, так оно и было – кто-то копошился в сугробах, не зная, что рядом находится двуногий хищник с карабином!

Недобро улыбаясь, Серебров тихонько снял со спины «Сайгу», упер прикладом в плечо и прицелился. Кто бы там ни был, а упускать свое охотник не собирался. Первая попавшаяся за сегодня дичь должна была не только оправдать вылазку, но и принять на себя остатки раздражения. Заинтересованный поведением хозяина Буян задрал лапу, быстро помочился на черно-белый ствол и бодро потрусил к Сереброву. Остановившись рядом с обутыми в унты ногами, он некоторое время крутил лобастой башкой и шевелил мокрым черным носом, принюхиваясь. А затем вдруг широко расставил лапы, по-бычьи наклонил голову и, сверкнув длинными клыками, угрожающе зарычал.

Шерсть на его загривке встопорщилась острыми иголками, а в клокотании послышалась такая ненависть и злоба, что Сереброва проняло до самой макушки. Он вдруг ясно и отчетливо подумал: а почему, собственно, он решил, что существо под снегом не подозревает о его присутствии? После такого крика его бы и глухой заяц услышал, не то что… Кто? Охотник вдруг осознал, что понятия не имеет, какое животное может себя вот так странно вести.

Двигающийся снежный холм замер, не дойдя до человека с собакой каких-то трех метров. Буян продолжал рычать все громче и злее. Серебров, боясь опустить ружье, поспешно вытирал о предплечье внезапно вспотевший лоб. Холм не двигался.

Ждать неизвестно чего было невыносимо. Если бы не рык Буяна, страх бы уже давным-давно ушел, уступив место глухому стыду. Но матерый пес продолжал глухо ворчать, а когти его врезались в утоптанный снег, делая боевую стойку более уверенной и непоколебимой. Буян готовился к драке. Серебров тоже готовился, правда, все еще не понимал к чему. Напряженный указательный палец нервно поглаживал изогнутый клык спускового крючка. Достаточно было крохотного усилия и сотой доли секунды, чтобы нарезное жерло вытошнило огнем и смертью…

Сотой доли не хватило.

Равно как не хватило и целой секунды.

Снежный горб вспучился, взорвался мощным фонтаном снега прямо в лицо Сереброву, залепляя глаза, сбивая прицел, дезориентируя. Он скорее почувствовал, чем действительно увидел, как из сугроба вынырнуло бледное и отчего-то совершенно безволосое тельце. В невероятном прыжке, с легкостью преодолев трехметровую отметку, оно с силой врезалось в грудь охотника, опрокидывая его на спину. Серебров грохнулся на снег, показав темнеющему небу подошвы унтов. «Сайга», недовольно рявкнув куда-то в сторону леса, отлетела, едва не выломав руку.

Извиваясь всем телом в попытке сбросить с себя невидимого зверя, охотник смахнул с лица липкий снег и впервые увидел это… Увидел и замер, придавленный парализующим, отнимающим волю к сопротивлению страхом. Верхом на нем, скаля два ряда мелких, но острых зубов, сидел ребенок. Тощий, синий от холода, невероятно уродливый, но все же ребенок. Серебров нипочем не смог бы ответить, откуда у него взялась такая уверенность. Было в оскаленной морде что-то такое… какая-то черта, общая для всех детенышей, от котят до крокодилов, от человека до волка.

Оцепенение прошло, когда существо взмахнуло рукой, и грудь охотника взорвалась от острой режущей боли. В прорехи куртки, уже набухающие от крови, радостно метнулся ледяной зимний воздух, и давление на грудь тут же исчезло. Лишь мгновение спустя, услышав за спиной яростное рычание, переполненное злобой и тщательно сдерживаемой болью, он осознал, что существо целилось ему в горло и не попало лишь по одной причине – лохматой, сорокакилограммовой причине, которая, судя по звукам, в данный момент насмерть билась за своего хозяина.