– Не сейчас.

В машине Глеб тоже молчал. И по пути к лифту, и в самом лифте, и даже когда в квартиру вошли… Ну а когда он все так же молча расстегнул рубашку и направился в ванную, я не выдержала:

– Глеб, ты что? Обиделся?

Замер. Обернулся. Окинул насмешливым взглядом и все-таки ушел.

Черт! И как это понимать? И что мне, по его мнению, следовало ответить Шершню? Друг? Да какой он, на фиг, друг? Парень? Ага, молодой человек лет так тридцати пяти на вид, а на деле – дедушка натуральный! Мой мужчина? Ну в случае наших отношений такая формулировка пошловато звучит, если честно. А назвать любовником – по сути верно, но еще пошлее, чем про мужчину.

Черт! Ну что за подлость? Что за невезуха? Надо было просто имя Алиске сказать и не мучиться.

Бойкот продолжался до утра, мы даже любовью занимались молча. Вернее, Глеб молчал, а я отчаянно пыталась соответствовать. Получалось не всегда – просто в этот раз зеленоглазый был не только изобретателен, но и невероятно нежен. Я чувствовала себя ангелом, причем не падшим, а наоборот – парящим, белокрылым, исполненным света и любви. Настоящей! И очень-очень чистой.

А утром пришел он. Тот который пушистый, из семейства псовых…

– Крис, я в шоке! – заявила мамулечка, едва я соизволила принять входящий вызов.

Мы как раз к офису подъезжали. Глеб невозмутимо пялился в планшет – все тот же форум читал. Водитель Гена столь же невозмутимо глядел на дорогу.

– Нет, я, конечно, очень за тебя рада, – продолжала мама. – И я ждала, и верила, и надеялась. И это все безумно романтично и необычно… Но черт вас подери, Крис! Почему я должна узнавать об этом из Вконтакте?!

– Узнавать о чем? – нахмурилась я.

– О том самом, – ответила родительница. – Глеба мне дай.

Я дала – а что? Мне не жалко.

– Да, Алина Юрьевна, – сказал тот, кто по-прежнему дулся и игнорил. Послушал, о чем мамулечка щебетала, тут же расцвел. – Спасибо, Алина Юрьевна. Конечно! А как иначе!

Мама еще что-то пела, Глеб продолжал улыбаться, Гена тоже заметно повеселел, и только мне не до смеха было.

– Глеб, что происходит? – строго вопросила я, чтобы тут же услышать:

– Да, уже рычит.

– Глеб! – вот теперь действительно рычу.

– Все, Алина Юрьевна, простите, Крис телефон вырывает.

Я? Да я даже не думала…

– Ага, ага… обязательно! Да, непременно! Удачи!

Трубку мне вернули с самым развеселым видом. Я выхватила телефон, но мама уже отключилась, так что пришлось перезванивать. Но едва послышались гудки вызова, шеф отнял телефон и этот самый вызов сбросил.

– Что за на фиг?! – не выдержала я.

– Приехали, – лаконично ответило начальство и покинуло салон, чтобы через пару секунд открыть мою дверь и подать руку.

– Глеб! – опять рычу, но куда злей, чем прежде. Нет, ну а что? У них с моей маман какие-то секреты, какие-то Вконтакты, а я, как лох, ничего не знаю и даже выяснить не могу, потому что кто-то… черт! – Глеб, телефон верни!

– Обязательно, розочка моя.

Ругаться здесь и сейчас было глупо – слишком хорошо помнила, чем ссоры на стоянке кончаются. Поэтому подала руку, выбралась из машины и, боднув шефа взглядом, повернулась к стеклянной вертушке. Повернулась и замерла. И на стоянке, и у входа в офис, было поразительно пусто. Будто вымерли все, даже охрана.

– Глеб, а что происходит?

– Понятия не имею, – отозвался зеленоглазый. А в интонациях звучало: да, розочка моя, я нагло вру и даже не пытаюсь скрыть сей вопиющий факт!

– Глеб…

– Или сама, или на моем плече, – заявило руководство, и легонечко шлепнуло по попе, подталкивая вперед.

Страха не было. Досада! Одна сплошная досада!

– Ну ладно, – процедила я и решительно направилась ко входу.

Догнали, за талию приобняли, даже в висок чмокнуть умудрились.

На ступени крыльца мы взошли вместе. Стеклянную вертушку тоже вместе миновали. И застыли как бывалые синхронистки, разом.

– По-здра-вля-ем! – невероятно громкий, слаженный, многоголосый вопль обрушился лавиной. А спустя миг вторая волна пошла, только уже не вопль, а Марш Мендельсона в исполнении маленького духового оркестра, который перед центральным ресепшеном расположился.

Мамочки! У меня галлюцинации или…

Или не было, зато было шампанское, которое лично я махнула сразу, залпом, и искренний возглас какой-то дамочки:

– Ой! А вино-то горькое!

– Горькое, – басисто согласился кто-то из мужчин.