Он стал волноваться, когда Лена не ответила на его звонок. На один, на другой, на третий… Сбрасывала.

Дома ее не оказалось, обзванивая подруг, убедился, что и у них Лены нет. И тогда он вспомнил. Парк!

Он твердо был уверен в то, что поступает правильно, когда ехал туда за Леной, он знал, что поговорит с ней, объяснит, она должна будет его понять, она не глупа, и видит, во что превратилась их жизнь. Так продолжаться не может, не должно, им необходимо разойтись, разорвать круг, растянуть пружину, вырваться из плена оков, перешагнуть пропасть.

Они стали чужими, этого скрывать не стоит, их ничто больше не связывает, а существовать и дальше по одной крышей просто не имеет смысла. Нужно смириться, нужно расстаться… Это единственно верно.

Но когда он увидел ее сидящей на снегу, полураздетой, растрепанной, заплаканной… он едва не сошел с ума от страха. За нее. Что-то вмиг перевернулось в нем, сердце бешено заколотилось в виски, участилось дыхание, стало тяжелым, грубым, сиплым. И, казалось, что он сам умирает там, в этом парке на снегу.

Она звала его. Своего малыша. Билась и брыкалась, плакала навзрыд, кричала и звала малыша. Она не слышала Максима, заглатывала одну таблетку за другой, ругалась и плакала, рыдала и кричала.

И страх в нем смешался со злостью. Как она смеет думать о смерти? Когда она — жива!?

И он сказал ей то, что должен был сказать в тот момент. То, что она хотела, то, что ей нужно было от него услышать в тот момент.

— Я люблю тебя… — едва не задохнулся от этих слов, она комком горечи застряли в горле. — Все будет хорошо… Все будет хорошо…

И она успокоилась, замерла, застыла. Поверила.

Но хорошо так и не стало. Ни тогда, ни через пять лет, ни через девять. Хорошо так и не стало. Все лишь бежало по одной окружности, бессмысленно, нелепо, монотонно, продвигаясь не к центру, но к точке невозврата. Невозврата в то прошлое, где он еще мог ей пообещать и выполнить обещание, и где она — еще любила и могла ему все простить.

Ушло. Забылось. Растворилось, будто не было ничего. Не было его. Не было ее. Ничего больше не было.

Осталась только та самая окружность, которую нужно было разорвать в клочья, но ни у одного из них так и не хватило силы сделать это до того, когда все еще можно было изменить.

Деревня, в которую направлялась Лена, была небольшой и, хотя находилась на окраине, почти на отшибе около мелководной речушки, была довольно-таки цельным населенным пунктом. По крайней мере, так считали местные жители, которых насчитывалось, по самым лестным подсчетам, не более полутысячи человек. В таких деревнях обычно все друг друга знали, находясь в близком или дальнем родстве, а потому скрыть факт пребывания в поселке новичка не удалось бы и при желании. Это было делом получаса, не более, и новость о том, что в деревне появилась чужачка, облетит всю округу в считанные минуты.

Татьяна предупредила об этом девушку еще в поезде, когда они, миновав лесную полосу, усеянную багряно-желтой завесой листвы, поравнялись с вагонами, стоящими на путях депо, и медленно под гулкое рычание и стук колес подползли к бледно-серому зданию вокзала.

Выглянув в окно, Лена глубоко вздохнула, втягивая в себя воздух и ощущая, как сжимает грудь.

Что ее здесь ждет? Чужая, немноголюдная деревенька, затерявшаяся на карте России. Здесь она навсегда останется чужой. Правильно ли она поступила, решив уехать? Может быть, стоит бросить все, вернуться?…

— Ты моя! И моей останешься!..

— Уйди от него. Он не достоин тебя! Я все для тебя сделаю, только останься со мной!..

— Он никогда тебя не любил…

— Я тебя никуда не отпускаю! Не отпускаю, я сказал!..

Вздрогнув от пронзивших ее, будто электрическим зарядом, воспоминаний, Лена решительно поднялась со своего места и вслед за своей новой знакомой двинулась к выходу из вагона. Она сделает это. Выиграет. Выживет. Справится. И никто, никогда не сможет заставить ее, принудить… Никогда!..