Целую вечность.

Роф целую вечность прождал в потайной комнате, где пахло землей и специями. В окружавшей темноте, его мысли звучали громче крика, были четкими, подобно молниям, нестираемыми, словно надпись на камне.

И только он подумал, что ничего так и не произойдет, что он и его молчаливый компаньон навечно застряли во тьме, выражаясь буквально и фигурально, раздался скрежет, и скрытая панель начала отъезжать.

– Что бы ни произошло, – прошептал он Брату, – не вмешивайся. Таков мой приказ, и ты его выполнишь.

Ответ Торчера был не громче дыхания.

– Как пожелаете.

Факел отбрасывал слабый, мигающий свет, но его было более чем достаточно, чтобы Роф смог узнать мужчину: клерик, по иерархии находившийся на периферии двора... но его отец был целителем расы.

Хранителем трав и зелий.

Мужчина бормотал что-то шепотом:

– … сделать еще за ночь. Я не могу сделать невозможное…

Когда мужчина подошел к рабочему столу, тело Рофа среагировало самопроизвольно. Неуклюже выпрыгнул из тени, он схватил тонкое плечо, вкладывая всю свою силу в захват. В ответ раздался удивленный визг, но потом факел описал круг в воздухе, и Роф чуть не разжал руку, когда огонь мелькнул вблизи его глаз.

– Запри дверь! – крикнул Роф, пытаясь ухватить клерика за талию.

Хотя их нельзя было сравнить по размеру. Ведь Роф был в два раза крупнее, но одежды клерика были слишком гладкими, чтобы за них можно было тщательно ухватиться, и метавшуюся цель сложнее контролировать. А этот факел представлял опасность, когда оба пытались завладеть им: тени прыгали по стенам, котлу и столу, огонь обжигал руки Рофа, пока он силился…

А потом плащ, который он использовал, чтобы скрыть свою личность, охватил огонь.

Когда жуткий огонь рванул вверх по его боку, направляясь к волосам, он отскочил назад, судорожно пытаясь выхватить кинжал, чтобы разрезать ткань… но лезвие было под плащом. Он только чувствовал рукоять в ножнах.

Отпрыгивая назад, он начал стаскивать внушительную и тяжелую ткань через голову, но тут же отдернул руку, вскрикнув от боли. В следующее мгновение пламя охватило его всего, и хотя он пытался от него отмахнуться, оно напоминало осиное облако.

Он бился в судорогах, ослепленный агонией и жаром, уши оглушало, и он осознал…

Что не выберется из этого живым.

Рваное дыхание, сердце гулко бьется в груди, душа кричит от несправедливости происходящего, и он хотел бы быть другим мужчиной, владеющим мечом, а не пером, который мог бы ловко победить другого…

Спасение пришло сверху, дурное на вкус и запах… липкое, скорее влажное покрывало, нежели сама жидкость. Раздалось шипение, и от вони еще сильнее защипало глаза, но пламя исчезло, огонь потух, и паника пошла на убыль.

Торчер с грохотом отшвырнул тяжелый котел в сторону. – Не пейте, мой господин! Выплюньте, если что-то попало в рот!

Роф наклонился, сплевывая. А когда в его руки запихнули кусок ткани, он, наконец, смог вытереть глаза.

Упершись руками в бедра, он делал глубокие вдохи, в надежде, восстановить дыхание, и от усилий кружилась голова. А может, все дело было в дыме. Боли. Дряни, которую на него вылили.

Спустя мгновение он осознал, что появился надежный источник света и посмотрел в его сторону. Брат завладел факелом… и сразил клерика, мужчина лежал на земле, свернувшись, дергая ногами.

– Как ты… – Рофа прервал кашель. – Что ты сделал с ним?

– Перерезал сухожилия за коленями, чтобы он не смог убежать.

Роф отшатнулся. Но практическая польза была очевидна.

– Мой господин, он в вашем распоряжении, – сказал Торчер, отступая назад.

Роф посмотрел на клерика, и было сложно не сравнить спокойное поведение Брата и эффективность его действий с собственными бедственными попытками: для Торчера это было секундное дело.

Подойдя к пленнику, он перевернул клерика на спину и испытал удовольствие, когда мужские глаза округлились, узнав Рофа.