Новые факультеты. Деканство

Открытие новых факультетов Саратовского университета задерживалось. Проектирование новых зданий прекратилось с началом войны 1914 года. Мы несколько раз ходатайствовали об открытии факультетов {493} . Физический институт был уже готов, помещение бывшей Фельдшерской школы у Царских ворот осталось за университетом, можно было при желании и ещё найти помещения, но дело не двигалось.

Когда организовалось Временное правительство, мы снова ходатайствовали, обращались к А. Ф. Керенскому, который возглавлял это правительство. И вот, наконец, с осени 1917 года новые факультеты были открыты {494} . Так как кафедры физико-математического факультета уже отчасти были налицо, нам было разрешено выбрать декана и секретаря факультета из своей среды.

В то время имелись следующие кафедры: физики (ею заведовал я), химии (Р. Ф. Холлман), зоологии (Б. И. Бируков), ботаники (Д. Э. Янишевский, а А. Я. Гордягин был уже переведён в Казань). На первом курсе естественного факультета читался также курс анатомии, однако профессор анатомии в состав членов физико-математического факультета не входил.

Деканом был выбран я, секретарём факультета – Р. Ф. Холлман {495} . Не хватало пока что профессоров математики, механики, второго физика (на кафедру теоретической физики), метеорологии; имелся только один профессор химии, а надо было ещё и органика. Я начал переписку по поводу приглашения математиков с моим бывшим учителем профессором Московского университета Д. Ф. Егоровым, который в то время являлся самым крупным математиком в Москве. Он порекомендовал нам прекрасных математиков – В. В. Голубева и И. И. Привалова. Они приехали в Саратов к началу второго семестра. Когда новые профессора начали читать, все сразу же по заслугам оценили прекрасных учёных и лекторов. Позже они сами привлекли на факультет Г. Н. Свешникова, тоже очень талантливого математика.

Не помню, объявляли ли мы конкурсы, но я независимо от этого обращался к Н. Д. Зелинскому (я был у него на квартире), и он рекомендовал на кафедру органической химии своего ученика (не могу вспомнить его фамилию), который долго, уже и после меня, оставался в Саратове {496} .

Желающих поступить на физико-математический факультет оказалось гораздо больше, чем мы с нашими весьма скромными средствами могли принять, и мне пришлось провести среди претендентов конкурс аттестатов, в результате чего на первом курсе подобрался отличный состав студентов {497} . Из этих студентов впоследствии получилось несколько профессоров. Когда они заканчивали своё обучение в университете, меня в Саратове уже не было, но желая, чтобы я всё-таки присутствовал на коллективном снимке выпускной группы, студенты схитрили и сзади на стену повесили над группой мой большой портрет [41] .

На посту ректора Саратовского университета {498}

Осенью, в сентябре 1918 года, предстояли перевыборы ректора. П. П. Заболотнов отказался от выставления своей кандидатуры. Ему было не под силу и не по характеру регулировать сложные взаимоотношения, которые возникли между университетской администрацией и новыми властями. Большая группа профессоров (теперь Совет состоял из профессоров всех факультетов, так как с осени 1917 года начали функционировать и физико-математический, и юридический, и филологический факультеты) выдвинули мою кандидатуру, но были и противники. Самым ярым среди них являлся мой большой приятель В. И. Скворцов, который якобы говорил: «Что вы делаете? Владимир Дмитриевич такой несдержанный человек, что в Совете полетят пух и перья!»

Не помню, кто был выставлен кандидатом от другой группы, но, во всяком случае, выбрали меня по-старинному, с баллотировкой шаров с очень большим преимуществом {499} . Я очень хорошо помню первый Совет, в котором я председательствовал. Помню даже, что для такого случая я надел только что купленную мной визитку и вообще чувствовал себя в этот день немного связанным: не то потому, что очутился в новом для себя положении, не то новой визиткой, которая была мне немного велика, но пригонять её было трудно, времена были тяжёлые. Так без подгонки я и проносил эту визитку много лет.

Несмотря на очень большие хозяйственные затруднения и сложные взаимоотношения с администрацией, мне удалось без всяких компромиссов довольно благополучно вести университетский корабль, охраняя его независимость, с одной стороны, и не впадая в особые конфликты с общей администрацией, с другой.

Так как при первом избрании на должность ректора я был избран не единогласно, то осенью 1919 года я потребовал «вотума доверия» и назначил новые выборы. На этот раз я был избран единогласно {500} . За 1919–1920 годы произошли большие изменения в жизни университета: в состав Правления и Совета вошли представители студенческих и городских организаций. Всё это совершалось довольно болезненно, но мне удалось провести эти революционные новшества без скандалов и удерживать руководящую роль за основным Советом и Правлением, состоящим из профессоров {501} .

С городскими и губернскими властями – горисполкомом, губисполкомом – отношения были корректные как между союзными великими державами, а с губоно, пожалуй, даже дружественные, в особенности когда там работал Ребельский, впоследствии известный лектор в Москве по вопросам организации работы студентов.

Времена были очень своеобразные, а иногда затруднительные. Ведь ректору приходилось заботиться обо всём хозяйстве, хозяйство же страны было в очень плохом состоянии. Кажется, в первый же год моего ректорства оказалось, что Саратов не имеет нефти, а все топки новых зданий были построены в расчёте на жидкое топливо. Не было и запасов дров. Совет, очень этим обеспокоенный, потребовал все топки переделать в экстренном порядке на дровяное отопление. Когда я доложил, что и дров в городе нет, то члены Совета ответили, что они сами пойдут в лес, что можно мобилизовать всех студентов и дрова будут заготовлены собственными силами.

Мне пришлось подчиниться требованию Совета, хотя я предвидел, что ничего из этого предприятия не выйдет. Мы получили разрешение затратить на переоборудование печей миллион рублей (это в 1918 году были ещё большие деньги), переделали все топки на дровяное отопление. Некоторые профессора действительно отправились в лес, на горы над Саратовом, и заготавливали там дрова, но придать этим заготовкам массового характера не удалось {502} .

Студентов отправить в лес, как это теперь делается, в 1918 году было невозможно, просто они не считали себя назначенными для работы в лесу и хотели заниматься науками, поэтому и не вышли на заготовку. Да и транспорта у нас не было, чтобы вывезти дрова из леса. Так на университетский двор и не было доставлено ни одного полена. Приспособления для дровяной топки простояли в течение зимы, а университет не отапливался {503} .