Но победить дракона не такая простая затея. Когда он увидел, как его верные подданные падали с коней и были разорваны на части огнедышащим чудовищем, Король Морис понял, что он должен взять все в свои руки.

Он схватил меч павшего рыцаря в левую руку, а свой сжал в правой руке, и начал сражаться с драконом.

Пока ночная тьма сгущалась, а под стенами замка бушевала битва, в муках Королева родила сына.

Согласно королевскому обычаю собрались все феи королевства, чтобы преподнести новорожденному свои дары. В сияющем свете кружили они над кроватью Королевы, которая, казалось, сходила с ума от боли и заботе о своем Муже.

Первая фея выпустила над кроватью облако светящегося тумана, такого яркого, что Королеве пришлось прикрыть глаза.

— Я дарю этому ребенку мудрость, — проговорила фея.

Вторая фея выпустила теплый луч, который окутал Королеву на ее ложе.

— Я дарю этому ребенку верность, — проговорила фея.

Третья фея хотела одарить малыша мужеством, потому что каждый королевский отпрыск нуждается в порядочной порции храбрости. Но только хотела она выпустить свой дар, как неожиданно Королева Морин села на кровати, и распахнула глаза от ужаса, ибо увидела она своего мужа на поле брани, в разъяренной пасти Дракона.

— Пожалуйста, — прокричала она. — Спасите его!

Феи в смятении смотрели друг на друга. Ребенок тихо лежал на подушках и не двигался. Уже много раз присутствовали феи при рождении детей, которым не суждено было сделать свой первый вдох.

Третья фея решила не дарить новорожденному задуманное раньше Мужество.

— Я дарю ему жизнь, — проговорила она, и слово это как желтый вихрь вылетело из ее губ и приземлилось на ладони. Поцеловав младенца, вложила она этот вихрь в рот ребенка.

В Королевстве есть легенда, будто принц Оливер в тот самый момент, когда Король Морис стонал в смертельной агонии, сделал свой первый крик.

* * *

Не так уж просто расти без отца. За шестнадцать лет своей жизни принцу Оливеру никогда не позволяли быть ребенком. Вместо того, чтобы играть в салочки, должен был, он выучить семнадцать языков. А вместо сказок на ночь, зубрил он наизусть книгу законов Королевства.

Оливер любил свою мать, но как бы он ни старался, ему не удавалось стать тем, кем ей бы хотелось. Иногда он слышал, как она говорила с кем— то в своих палатах, но когда он входил — она всегда была одна. Тогда она смотрела на его черные волосы и голубые глаза и замечала, как он вырос и как стал похож на своего отца, слезы наворачивались на ее глаза. Насколько он мог судить, между ним и его героически погибшим отцом было одно существенное различие: мужество. Чтобы сделать свою мать счастливой, всю свою юность пытался Оливер преуспеть во всем остальном.

Каждое утро проводил он суд, где крестьяне могли разрешить свои споры. Благодаря изобретенной им системе севооборота, кладовые королевства были полны даже в самые суровые холода.

Вместе с Орвилем, волшебником королевства, разработал он жаропрочную броню на случай, если вновь придется сразиться с Драконом (и это, несмотря на то, что он чуть чувств не лишился от страха, когда во время испытаний брони ему пришлось проходить сквозь костер). В шестнадцать лет он был в лучшем возрасте, чтобы занять трон, но ни его мать, ни его поданные не торопились. И как он мог их в этом обвинять: Король должен защищать свои владения. А Оливер вовсе не торопился вступить в битву.

Он знал, конечно, в чем была причина. Его собственный отец погиб с мечом в руке, а Оливер предпочел бы остаться в живых, и в этом меч был скорей помехой. Все было бы совсем по другому, если бы отец был жив и учил его фехтованию.

Но его мать не позволяла ему даже взять в руки кухонный нож. Единственное воспоминание Оливера о хоть каком— либо применении физической силы было, когда он, в возрасте десяти лет, вместе с его другом Фиггинсом, сыном придворного пекаря, боролись против пиратов и драконов. Но затем Фиггинс внезапно исчез.

В тайне Оливер предполагал, что он даже не смог сделать вид, как будто он борется.

После этого у Оливера был еще один друг, бродяжничая собака, которая появлялась во второй половине дня каждый день, после того как Фиггинс исчез.

Фрамп, так звали собаку, был действительно отличным попутчиком, но не мог научить Оливера фехтовать. Так и вырос Оливер с огромной тайной: В глубине души она даже радовался тому, что никогда не ездил верхом на битву или не соревновался в турнире, а так же не вступал ни с кем в сражение... потому что всегда ужасно этого боялся где— то глубоко внутри.

Тем не менее, эту тайну можно было сохранить только до тех пор, пока господствовал мир. Факт того, что дракон, который убил его отца, укрылся за горами и не давал о себе знать уже шестнадцать лет, не обозначал, что он никогда не вернется назад. И если бы это произошло, не помогли бы ни законы, ни языки, которыми Оливер владел, если только он не смог бы сделать их острыми как лезвие клинка.

Однажды, когда день Суда подходил к концу, Фрамп начал лаять. Оливер заметил в противоположном конце зала одинокую фигуру, с ног до головы укутанную в черные одежды. Мужчина упал на колени перед троном Оливера. — Ваше величество, — попросил он, — спасите ее.