Оливер и Серафима. Серафима и Оливер. Звучит, вроде, неплохо.

— Я найду ее, — пообещал Оливер.

Фрамп посмотрел на него и заскулил.

— Беспокоиться будем потом, — прошептал Оливер в ответ.

От благодарности мужчина упал навзничь, и на секунду пола его плаща распахнулась, и Оливер увидел искаженное шрамами лицо, и Фрамп вновь залаял. В то время как отец девушки верноподнически пятился, Оливер тяжело опустился на трон, положил голову на руки и спросил себя, во что, во имя всего святого, он только что ввязался.

— Ни в коем случае, — провозгласила королева Морин. — Оливер, мир там снаружи опасен.

— Мир здесь внутри такой же, — заявил Оливер. — Я могу упасть с лестницы. Я могу отравиться за ужином.

Глаза королевы наполнились слезами.

— Оливер, это не штука. Ты можешь погибнуть.

— Я не отец.

Как только он произнес это, тут же пожалел о сказанном. Его мать опустила голову и вытерла слезы. — Я сделала все, чтобы тебя защитить, — причитала она. — И теперь ты хочешь подвергнуть себя опасности ради девушки, которую ты даже не знаешь?

— А что если нам предначертано познакомиться? — спросил Оливер. — Может, я полюблю ее, как ты полюбила отца? Разве любовь не стоит риска?

Королева подняла голову и посмотрела на сына.

— Я должна тебе кое— что рассказать, — ответила она.

В течение следующего часа, Оливер сидел не шелохнувшись и слушал, как его мать рассказывала о юноше по имени Рапскулио и о злом человеке, которым он стал, о драконе и феях, о дарах, которые были даны ему при рождении, и о том даре, что он не получил.

— Долгие годы я переживала, что Раскуллио однажды вернется, — призналась она. — Что он заберет у меня последнее доказательство любви твоего отца.

— Доказательство?

— Да, Оливер, доказательство, — объяснила королева. — Тебя.

Оливер покачал головой. — Это никак не связано с Раскуллио. Речь идет о девушке по

имени Серафима.

Королева Морин взяла сына за руку.

— Обещай, что ты не будешь бороться. Ни против кого— либо, ни против чего— либо.

— Даже, если бы и хотел, я, скорее всего, даже не знаю, как это делать, — усмехнувшись, Оливер покачал головой. — У меня, вообще— то, даже нет никакого плана действий.

— Оливер, у тебя много других талантов. Если это и сможет кто— то сделать, так это ты.

Его мать встала и сняла кожаную ленту, которую носила вокруг шеи.

— Но, в любом случае, ты должен взять это с собой.

Из корсета ее платья она вытащила маленький стеклянный шарик, который висел на подвесках ее ожерелья, и протянула его Оливеру.

— Это — компас, — сказал он.

Королева Морин кивнула. — Он принадлежал твоему отцу, — объяснила она. — А он получил его от меня. Компас передается в моей семье от поколения к поколению, — она посмотрела на своего сына. — Он не показывает путь на север, а указывает путь домой. Твой отец называл его талисманом.

Оливер подумал о своем смелом, отважном отце, как он едет верхом на коне с этой лентой вокруг шеи, чтобы сражаться с драконом. Да, компас привел его домой, но не живым. Он тяжело сглотнул и задался вопросом, как, ради всех благ, он должен спасти эту девушку, если у него даже нет меча. — Папа определенно никогда ничего не боялся, — наконец, тихо произнес он.

— "Испытывать страх, значит иметь что— то, к чему стоит возвращаться" — одно из любимых высказываний твоего отца, — объяснила ему мать. — И он всегда говорил мне, что беспрерывно боялся.

Оливер поцеловал ее в щеку и надел ленту с компасом через голову. Когда он выходил из Большого Зала через дверь, то поймал, себя на мысли, что его жизнь очень— очень скоро станет гораздо сложнее.

 Итак, только вы знаете, если говорят "Это было однажды...", то это — ложь.

Это произошло не один раз. И даже не два. Это происходило сотни раз, снова и снова, каждый раз, если кто— то раскрывал эту пыльную, старую книгу.

— Оливер, — говорит мой лучший друг. — Шах.

Я смотрю на шахматную доску, которая на самом деле не настоящая шахматная доска. Это только песок вечного морского берега, расчерченный на квадраты, а также несколько фей, который такие милые, что выполняют роль пешек, ферзей и королевы в игре.

Так как в этой сказке не упоминается шахматная доска, мы должны довольствоваться этим, и затем, конечно, мы должны стереть все следы, иначе кто— нибудь может прийти к мысли, что за этой историей спрятано что— то большее, чем он прочитал.