Вообще- то она провела весь вечер субботы за тем, чтобы основательно ознакомить меня с ее комнатой, водя при этом открытой книгой от одного угла к другому. Я прочитал четыре предсказания из печений счастья, который были приклеены к зеркалу, познакомился с ее золото рыбкой по имени Дадли, подивился доске, на которой она может писать, а затем снова стирать, и небольшим воспоминаниям о местах, которые она посетила вместе с матерью.

Ушелье Флум в Нью Хемпшире, фабрика мороженого Бена и Джерри, Бостон, статуя свободы. Единственной загвоздкой было то, что Делайла не могла присутствовать при создании картины, так как для этого книга должна быть закрытой, и я смогу встретиться с Рапскуллио в его убежище.

Поэтому Делайла настояла на том, чтобы я запомнил даже мельчайшие детали в комнате, чтобы все было перенесено на магический холст наиболее четко. Она не полагается на случай, как и я.

— Сколько лампочек здесь внутри?— допрашивает она меня.

— Три. Одна на письменном столе, другая прикреплена над кроватью и третья на комоде. И рядом с лампой на комоде стоят игрушечные часы, которые подарила тебе. Твоя мама на пятый день рождения. А в голове твоей кровати наклеена наклейка от Коко, нервной обезьяны, которую ты приклеила туда в три года и так и не смогла до конца отклеить. И в данный момент на комоде рядом с расческой лежат три пары сережек, которые ты не убрала в шкатулку для украшений, — я строю рожу. — Теперь ты мне веришь, что я готов?

— Полностью, — говорит она.

— Ну, хорошо, тогда я пошел.

— Подожди! — когда я поворачиваюсь к ней, она смотрит на меня и кусает нижнюю губу. — Что будет, если это не сработает?

Я вытягиваю руку вперед, как будто я мог бы прикоснуться к ней, но конечно это нереально. — А что, если сработает?

Она проводит пальцем по странице в непосредственной близости от меня. Мир вокруг меня начинает слегка искажаться. — До свидания, — говорит Делайла.

Пещеру Раскуллио не мешало бы основательно убрать. По углам висит паутина, и я практически уверен, что у меня под ногами промелькнула крыса, когда я вошел. — Есть, кто дома? — спрашиваю я бодро.

— Здесь внутри, — кричит Рускуллио. Когда я заворачиваю за угол, я нахожу его занятого тем, что он изучает бабочку, которая находится в банке из-под мармелада. В крышке проделаны дырки, но насекомое отчаянно бьется крыльями в стекло, пытаясь выбраться на свободу.

Я понимаю, каково это.

— Раскулио, — начинаю я. — Мне нужна твоя помощь.

— Я сейчас немного занят, Ваше...

— Это очень срочно.

Он ставит банку с бабочкой на стол. — Выкладывай, — говорит Раскуллио и складывает длинные тонкие руки.

— Я надеялся, ты смог бы кое-что нарисовать для меня. Один подарок.

— Подарок?

— Да, для моей подруги. Очень особенной подруги.

Лицо Раскуллио озаряется. — Тогда я тот самый, я как раз работаю над исследованием жука...

— Я думал немного о другом, — перебиваю я. — Это должно быть что-то романтическое.

Он потирает подбородок. — Посмотрим... — Раскуллио вытаскивает три полотна с изображением лица Серафимы из стопки у стены. — Можешь выбирать.

— Это вещь... она не для Серафимы.

Губы Раскуллио медленно растягиваются в двусмысленной улыбке. — Ого, — говорит он. — Наш маленький принц не упускает ни единой возможности.

— Ах. прекрати Раскуллио. Ты же знаешь, что мы с Серафимой никогда особо не подходили друг другу.

— И кто же эта счастливица? — спрашивает он.

— Ты ее не знаешь.

Он смеется. — Ну, учитывая то, как обозрим наш мир, это крайне маловероятно.

— Слушай,— говорю я. — Просто сделай мне это одолжение и тогда я сделаю для тебя все, что захочешь.

— Все? Он искоса поглядывает на меня.

Я медлю. — Ну конечно.

— Ты не мог бы мне... что-нибудь спеть?

Честно говоря, петь я умею примерно так же хорошо, как и рисовать. Но все-таки я киваю. Раскуллио разворачивается, убирает с дороги несколько полотен и начинает напевать мелодию, играя на древнем рояле.

Я прислушиваюсь к первым нотам. — Тебе это знакомо? — спрашивает он, преисполненный надежды.

— Да,— oоткашлявшись, я начинаю петь:

— For he’s a jolly good fellow, for he’s a jolly good fellow, for he’s a jolly good fellow … that nobody can deny.* 

(*Bobby Vinton — For He's A Jolly Good Fellow)

Когда я умолкаю и поднимаю взгляд, то вижу Раскуллио, вытирающего слезы. — Это было чудесно,— говорит он, сопя. 

— Эмм... спасибо.

Он отваливается.— Это не просто быть злодеем, знаешь ли.

Он осматривается еще раз, затем возвращает мне свое внимание.

— Итак, — говорит Раскуллио. — Собственная картина?

— Да, — начинаю я. — Она болжна быть нарисована на магическом холсте. На том, на котором ты оживил бабочку.