Шрифт:
Мы вышли в Балтийское море и, имея все время спокойную погоду, подошли к Зунду и прошли Копенгаген, не останавливаясь. На другой день в Каттегате мы встретили свежий… ветер и небольшое волнение; при слабой машине «Зари» мы еле продвигались вперед, паруса помогали мало; не желая терять времени, Н.Н.Коломейцов изменил курс и лег не на горизонт Скаттуденского маяка, а на Фридрихсгамн – небольшой датский порт на 0 (Ост – восток Н.Ч.) – берегу Ютландии, за мысами которого мы и стали рано утром. Здесь мы запаслись свежей провизией, немного отдохнули, ветер стих и отошел к…, и после полудня мы уже шли вдоль берега Ютландии. Под вечер, обогнув Скаген, вышли в Скагеррак и пошли к норвежскому берегу.
Режим у нас был следующий: стояли мы и команда на три вахты, причем Коломейцов стоял вахты с четырех до восьми утра и дня, а остальное время Матисен и я сменяли друг друга. Завтракали мы в 12, в три дня пили чай и в шесть вечера обедали. Стоянка на три вахты вообще нелегка, у нас на военных судах обыкновенно стоят на пять, при четырех уже жалуются на тяжесть вахтенной службы, но, простояв два арктических плавания на две вахты, я считаю, что при трех офицерах стоять вахты можно даже с командиром, так как через день представляется возможность спать и отдыхать целых восемь часов подряд.
Свободное от вахты время у меня уходило на всякие приспособления, разборку, укладку инструментов и другие подготовительные работы. Где можно, мы несли паруса, хотя погода мало благоприятствовала парусному плаванию, было большею частью тихо или не маловетрие от противных курсам румбов. Мы держались, чтобы иметь больше свободы для парусов, вдали от берегов».
Глава шестая. «ГРАНИЦЫ РОДИНЫ С ГРАНИЦАМИ ТВОРЕНЬЯ…»
В «академической надстройке» на корме тесная гидрологическая лаборатория Колчака соседствовала с научным кабинетом зоолога Бялыницкого-Бирули. С этим обстоятельным и добродушным белорусом у них с первых же дней похода установились самые дружеские отношения. Бируля обещал даже назвать какой-нибудь новый вид морского рачка именем своего соплавателя – «колчакиус».
– Нет уж, увольте меня от такой чести! – Отмахивался лейтенант от любезного предложения. – Назовите, лучше в честь Толля – «толлиус» или в честь Матисена. А я меньше чем на остров, не согласен.
Остров именем Колчака назвал сам барон Толль в знак признательности за неустанный и самоотверженный труд гидрографа и вахтенного офицера.
«Наш гидрограф Колчак, – отмечал он в своем дневнике, прекрасный специалист, преданный интересам экспедиции… Научная работа выполнялась им с большой энергией, несмотря на трудность соединять обязанности морского офицера с деятельностью ученого».
На проводах «Зари» был и поэт Константин Случевский-старший. Он был, пожалуй, первым из русских поэтов, писавших Север с натуры, ступив на его голые скалы.
И подумаешь, бросив на край этот взоры:Здесь когда-то, в огнях допотопной земли,Кто-то сыпал у моря высокие горы,И лежат они так, как когда-то легли!Случевский, поэт мистический, печальный, философический, подарил Толлю томик своих стихов. Его поэзия как нельзя лучше отвечала духу, увы, последней для барона экспедиции.
Сколько раз, разглядывая утесы нового острова, вспоминал Эдуард Васильевич эти совершенно «ландшафтные» строки:
Неприветливы, черны громоздятся уступы…То какой-то до века погасший костер,То каких-то мечтаний великие трупы,Чей-то каменный сон, наводнивший простор!Книжечка ходила по рукам. Случевский был незримым участником плавания. Колчак, всегда неравнодушный к образному слову, порой смотрел на льды и скалы сквозь призму поэта и призма эта замечательно дополняла подзорные трубы и экспедиционные бинокли:
Из тяжких недр земли насильственно изъяты,Над вечно бурною холодною волной,Мурмана дальнего гранитные палатыТысячеверстною воздвиглися стеной…– Такие строки мог написать только геолог! Восторгался Толль. – Право, он был прирожденным землеведом!
И читал в кают-компании за вечерним чаем на память:
И пробуравлены ледяными ветрами,И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов.Они ютят в себе скромнейших из сыновТвоих, о родина, богатая сынами.– Это о ком это он? О поморах? – Спрашивал Матисен.
– Да хоть о поморах, хоть о самоедах, о долганах, нганасанах… Лучше не скажешь – скромнейшие из сынов.
– Так оно так, да только шибко огненную воду любят. – Приземлял разговор Коломейцов.
– Да, вы послушайте, – восторгался обычно сдержанный барон, как замечательно сказано!
И заложив страницу пальцем подносил книгу поближе к керосиновой лампе:
Здесь русский человекПред правдой лицезреньяТого, что Божиим веленьем сведенаГраница родины с границами творенья…