– Сенцов, ты почему показатели мне портишь?! Урод, я что тебе приказал? Чтобы каждый день не менее пяти раскрытых дел от каждого следователя ты подавал мне на подпись. А ты как работаешь?

– Кхы - кхы,- прокашлял Сенцов, - товарищ капитан я не могу применять физические меры воздействия, а просто так обвиняемые не хотят давать показания. Не буду же я, в самом деле, выколачивать из них признания. Выстойку (стоять на ногах, пока арестованный не подпишет протокол) к арестованным я применяю - это ведь между нами и начальством не возбраняется.

– Ах ты, оппортунист обделанный, что ты себе позволяешь? Как ты ведешь борьбу с врагами советской власти? Ты урод недальновидный вообще соображаешь, что тормозишь всю работу нашего горотдела. Да что там нашего, мне поручили в УНКВД Новосибирска к концу месяца раскрыть подпольную организацию контриков, церковников и прочих религиозных фанатиков. Сотни твоих коллег по районам добывали информацию, ловили террористов, доставляли их в Томск, а ты тут развозишь демагогию и поглаживаешь врагов народа по головке. Сенцов - ты сволочь! Ты не способен вести борьбу с контрреволюционными элементами. Ты саботируешь ответственные решения партии. Понимаешь, чем это может тебе обернуться? Я напишу на тебя рапорт и дам такую характеристику, что тебя изо всех органов будут гнать поганой метлой. Хочешь поменяться местами с арестованными?!

– Товарищ капитан, я сегодня же исправлю ситуацию.

– Каким образом? Ремнем отстегаешь двести подследственных?

– Как прикажете.

– Слюнтяй, тебе партия и народ доверили почетную миссию по освобождению Родины от контрреволюционной заразы, а ты их жалеешь. Товарищ Ежов знаешь, что сказал товарищу Миронову после совещания: "Если враг Советской власти держится на ногах - стреляй! А ты Сенцов мягкотелый, видать не проливал свою кровь в гражданскую, когда эта белая сволочь уничтожала лучших сынов нашего отечества.

– Иван Васильевич, я все понял, и обещаю справиться.

– Пойдем со мной, я покажу тебе, как работают настоящие следователи, как ведется допрос третьей степени (избиение арестованного; Новосибирск), и заметь: они в день разоблачают до десяти врагов народа - вот какими темпами ты должен работать, а методы ты сейчас увидишь.

Спустившись в подвал, Овчинников повел за собой Сенцова по мрачному коридору, по правой стороне которого располагались камеры, принимавшие от одного до двадцати человек. Ночью арестованным приходилось сидеть и спать поочередно, так как размеры камер не позволяли всем разом уместиться на трех, железных нарах. Днем подследственным категорически воспрещалось садиться, а тем более ложиться, того, кто нарушал распоряжение начальника тюрьмы, ждал карцер. Камеры и коридор не отапливались, только температура человеческих тел поддерживало тепло в помещениях.

Дойдя до конца подвала, Овчинников постучал по двери кулаком. Изнутри послышался шум открываемого засова и крупный, вспотевший мужчина в фартуке, отдав честь, запустил в допросную камеру офицеров. Это был сержант Латышев. Сенцов обратил внимание, что фартук и засученные до локтей рукава, были забрызганы кровью.

Перед столом на стуле сидел мужчина среднего возраста. Лицо его было избито, правое ухо кровоточило. С нижней губы тоненькой струйкой спускалась окровавленная слюна. Руки были стянуты назад сыромятным ремнем, а голова беспомощно свисала на грудь.

– Как дела, арестованный разоружился? (дал признательные показания) - спросил Овчинников второго "забойщика" в форме сотрудника НКВД, в звании лейтенанта, им оказался следователь Редькин.

– Пока упорствует, но ничего, сейчас он у нас заговорит. Можно продолжать допрос?

– По третьей степени сильно не усердствуйте, он еще должен дать показания на своих сотоварищей.

Следователь Редькин взял в руки большой, деревянный молоток и приставил его к руке арестованного, а сержант Латышев со всей силы ударил другим молотком по пальцам арестанта. Резкий крик огласил камеру, сменившийся нечеловеческим завыванием. Затем последовал удар молотком по плечу. Опять вскрик и арестованный замычал что-то невнятное, пуская кровавые пузыри изо рта.

– Подожди,- одернул Овчинников сержанта Латышева,- кажется, он что-то пытается сказать.

– Я все подпишу, только не бейте больше, - произнес арестованный с украинским акцентом.

– Ты признаешься, что состоял в контрреволюционной, кадетско-монархической, повстанческой организации?
– спросил Овчинников, садясь за стол напротив истязаемого. Он кивнул головой.- Не слышу!

– Признаю...

– Сколько человек состояло в вашей Кожевниковской группе?

– Не могу знать.

– Двенадцать, если быть точнее, - Овчинников сделал упор на количество людей.

– Да двенадцать.

– Кто был организатором, кому вы подчинялись?

– Я не знаю имен, мы люди маленькие.

– В ЗапСибкрае во главе вашей организацией стояли: бывший князь Волконский, князь Ширинский - Шахматов, Долгоруков, они связались с бывшим генералом Эскиным. Ты знаешь, их фамилии?
– продолжал подсовывать информацию Овчинников.

– Да, я знаю их имена, через своего человека именно им я доставлял данные о готовящемся мятеже в Кожевниковском районе.