Поиск пристанища

Пока без аннотации. 

Том 2. Поиск пристанища

Пролог. Воспоминания

Керели обещали, что мы станем их наследниками: они передадут нам всё своё могущество. Но перед тем, как его получить, мы должны пройти тот же путь развития, который когда-то проделали те, кто был до нас. Чтобы не мешать молодой цивилизации, предтечи уничтожили практически все следы своего пребывания на этой планете — нашей новой родине. Керели сказали, что вернут каждому переселенцу молодость и здоровье, дадут по кольцу с серым камнем, которое на самом деле является прибором, позволяющим отличить безопасные продукты от ядовитых, и подарят в вечное пользование несколько вещей по нашему выбору. Ещё предтечи пообещали ответить на любые вопросы. Только время, отведённое на них, ограничено, да ответов всего три варианта: «да», «нет» или «вопрос поставлен некорректно». Всё оказалось не так просто. Керели о многом умолчали. Они почти ничего не сообщили о новом мире, в котором нам предстоит провести свою жизнь, и даже не спросили нашего согласия на переселение. Не сказали, что за дар молодости придётся заплатить прежними телами, в результате чего мы перестанем быть представителями Homo sapiens. Вернув здоровье, не снабдили никакой защитой для того, чтобы его уберечь. А предоставив выбор вещей, не предупредили, что не выдадут без специального заказа даже минимум необходимого. Но самое страшное не в этом. Керели обманули. Задавая вопросы, я узнала, что на самом деле нас разделят на три разумных вида, но их наследниками станет только один. Причём не мой. Сначала я пыталась вычислить, какой из двух оставшихся станет моим главным врагом, но потом поняла, что это сложное, если не безнадёжное занятие. У каждого из трёх видов открылись свои неприятные, и даже опасные для жизни и разума, особенности. Через несколько дней после того, как проснулась в новом мире, я чуть не загрызла другого человека. Что самое ужасное — тело действовало без участия сознания. Этот и ещё некоторые инстинкты моего вида оказались сильнее разума. Например, мне нельзя недоедать, иначе организм сам решит подкрепиться тем, что первым подвернётся под руку. Даже если этим «тем» окажется друг. К счастью, если питаться обильно и регулярно, то инстинкт жора спит. Представителей второго вида в джунглях поразила какая-то страшная болезнь, лишившая их человеческого рассудка и сильно изменившая внешность. Её жертв назвали троллями. Изуродованные разросшиеся тела, эмоционально неустойчивая психика, высокая агрессивность и потеря речи — всё это и многое другое вызвало конфликт между больными и третьим разумным видом. Но главной проблемой стало то, что в намечающейся войне нормальным людям вряд ли удастся победить. Тролли — слишком сильные противники, и победа в стычках обычно оставалась за ними. Часть людей третьего вида попыталась найти другой выход. Собравшись вместе, они решили сплавиться по течению широкой реки туда, где уже не встречаются тролли. Так можно было избежать опасности и выиграть время. Я присоединилась к собирающемуся каравану, выбрав для себя группу учёных, которых за принципиальное поведение прозвали «посвящёнными в упрямство». Несмотря ни на что, мы выжили. Прошли через боль, неудачи, труд, горькие ошибки и гибель близких. И постарались сохранить хоть что-то от гордого звания «человек».

День – вечер 124-х суток. Джунгли

Мы сделали это! Успели закончить опрос прежде, чем уплыть от царских людей. А это значит, что выборка будет хорошей и достоверной: ведь одно дело — меньше трёхсот респондентов, а совсем другое — более полутора тысяч. По такому количеству можно уже обоснованные выводы делать. Положив кусок коры с последними ответами в общую кучу, я оценила её размер. Широкая, высотой почти по грудь. Если не знать, что эти неровные, повреждённые жуками обломки — наши записи, то напрашивается мысль о запасе дров для долгого сплава. Тем более, что насекомые продолжают есть кору и защитить её от них не получается, из-за чего через неделю-две нацарапанное уже вряд ли удастся разобрать. Правильнее было бы перенести результаты в компьютер: так удобнее хранить, обрабатывать и совмещать с теми, которые получены от выложенной мною на форуме анкеты. Но, оценив фронт работ, я поняла: одной такую работу не потянуть, а привлечь других не получится. Или придётся сообщить остальным секрет о том, что мой кулон — не кулон, а компьютер. А я пока не готова к такому решению. Поскольку до вечера ещё осталось время, решила пополнить запасы продуктов. Да и прогуляться не помешает — хоть отдохну от неприязненных взглядов беженцев из цитадели. Покормив дочь, дождалась, пока она заснёт, положила в корзинку и плотно закрыла крышкой, чтобы защитить малышку от животных. Вдруг они, воспользовавшись тем, что меня нет, проберутся в комнатку на втором этаже плота? Закончив, сошла на берег и залезла на дерево. Усмехнулась: передвигаться поверху мне удобнее, чем по земле. Привычные движения приятно разогрели тело, и я ненадолго остановилась, повиснув на тонких ветках, чтобы насладиться ощущениями и с удовольствием потянуться. После нескольких часов на ногах здесь ещё более комфортно: даже усталость как будто отступила. Всё-таки это два разных мира: мир людей и мир природы. Вот и сейчас: внизу холодная война, а здесь простая, обычная жизнь во всей её красоте. Ещё вчера я заметила, что деревья стали расти реже, и теперь окончательно в этом убедилась. Нет, кроны разошлись не настолько, чтобы пропускать вниз намного больше света, но заметно при необходимости перебраться с одной на другую. Если раньше до ветвей соседнего растения удавалось просто дотянуться, то сейчас приходилось прыгать или спускаться ниже, туда, где молодые или более низкие деревья закрывали промежутки. Да и их видовой состав сменился. Не характерный для обычных джунглей, но и не подходящий для болотной местности. И, хотя всё ещё большую часть занимали привычные мне виды, почти треть деревьев оказались незнакомыми. Набрав как уже известных, так и новых фруктов, я спустилась на землю в поисках старого поваленного ствола, в коре и древесине которого можно найти вкусных и крупных личинок, и уже через несколько минут сковырнула первый слой трухлявой коры с «лесной столовой». Лакомясь и складывая излишки в до трети засыпанную трухлявыми обломками вторую, ещё не занятую ёмкость, услышала шорох и, насторожившись, юркнула в ближайшие заросли папоротников, где и притаилась, напряжённо прислушиваясь и приготовившись убегать на дерево. Но, убедившись, что это всего лишь женщина из нашего каравана с корзиной в руках, облегчённо вздохнула. Не заметив меня, она подошла к большой яме или, скорее, неглубокому оврагу, спустилась туда, но уже через пару минут выбралась обратно и быстрым шагом, почти бегом, удалилась в сторону лагеря. Мне показалось, что что-то внизу напугало женщину, поэтому я не спешила вылезать из укрытия. Подождав несколько минут и убедившись, что непосредственной опасности нет, осторожно подобралась поближе. В овраге всё выглядело спокойно, тёк мелкий ручей, чуть сбоку от которого возвышался свежий холмик из жухлой листвы, земли и застарелых ошмётков красного мха. Небольшой такой холмик, овальный, по размерам как раз подходит для детской могилы. Не выдержав, я решила подтвердить неприятные подозрения и, спустившись, разгребла верхний слой. В могилке лежал заживо погребённый ребёнок-полукровка и молча смотрел на меня своими молочными, ещё не определившегося цвета глазами. Я скрипнула зубами — вот что меня всегда раздражало, так это нежелание некоторых самим выполнять грязную работу. Решив избавиться от плода неестественной и, скорее всего, даже нежеланной связи, неужели они думают, что оставить новорождённого умирать от голода, холода и хищных животных гуманнее, чем собраться с волей и убить самим? И ведь потом, чаще всего, даже совестью не мучаются. Но я-то не могу оставить умирать медленной смертью беспомощное существо, тем более ребёнка. Зарезать или придушить? Я с сомнением покосилась на ручей. Или, как вариант, утопить? Нет, всё-таки, думаю, лучше задушить. Погладив мальчика по редким волосам, я положила руку ему на шею, но в последний момент остановилась. Он, конечно, худоват, но выглядит здоровым. Ни на монстра, ни на тролля не похож. Ну, отличается от лягушачье-человеческих детей того вида, к которому относится его мать, зато очень даже похож на земного ребёнка. Может, стоит дать ему шанс? Вдруг его отец до болезни хоть в чём-то был похож на Дмитрия? Отойдя от младенца и выбравшись из ямы, я задумалась. Если оставить ему жизнь, то как за ним ухаживать? Хватит ли у меня молока на двоих? Ещё поколебавшись, решила попробовать, и, спрыгнув обратно, взяла прохладное тельце на руки. Как много изменилось в душе после вторых родов: теперь я почти не способна воспринимать его человеческим ребёнком. Отогреваясь, мальчик пару раз неуверенно хныкнул, но, к моему облегчению, реветь не стал. Зато доказал, что он, в отличие от Рыси, способен оправляться самостоятельно. По крайней мере, по-маленькому. Ополоснулась сама и обмыла ребёнка в ручье, после чего обтёрла его мягкой травой. А ещё через несколько минут убедилась в том, что сосательный рефлекс развит нормально, и от моего молока мальчик нос не воротит. Пусть живет. У Рыси братишка будет. Выкинув собранных личинок, я постелила в корзинку травы и уложила туда младенца. На мгновение заколебалась, правильно ли поступаю, лишая других возможности самим решать — жить или умереть их ребёнку. Я ведь тоже когда-то делала такой выбор. И лично ликвидировала собственных детей-уродцев. Нет! Если мать способна выкинуть, но не способна подарить младенцу быструю смерть... нет, такая женщина не достойна права выбора. В лагерь я возвращалась понизу, опасаясь растрясти и без того настрадавшегося мальчика, и сразу же полезла к себе. Накормила Рысь и мальчика. Убедившись, что молока на двоих хватает, я провела необходимые гигиенические процедуры и, поставив рядом, крепко закрыла обе корзинки с младенцами. На мгновение подумала, не положить ли детей вместе — теплее будет, но тут же отбросила эту мысль: всё-таки мальчик больше моей Рыси почти в пять раз, вдруг случайно задавит. Потом снова поднялась в кроны и быстро заполнила корзины, предпочитая плоды покрупнее, поскольку время поджимает — тут уж не до разносолов. Благодаря непривередливости успела вернуться ещё до отплытия и решила в оставшееся время пройтись вдоль берега. Плот группы амазонок располагался по соседству с плавсредством махаонов. Да что там плоты, даже их сторожа сидели в обнимку и о чём-то увлечённо беседовали, перемежая разговор поцелуями. Забавно. Вот и верь после этого тому, что если мужчины и женщины решили сплавляться отдельно друг от друга, они непременно принадлежат к сексуальным меньшинствам. Решив не мешать романтической парочке, прошла мимо и невольно фыркнула себе под нос, когда, заметив нежеланного свидетеля, любовники резко отодвинулись друг от друга и обменялись нелестными прозвищами: — Кобель! — Колючка! И то, и другое прозвучало не сердито, а очень мирно и даже с долей нежности. Кого они хотят обмануть? Или вся их ругань уже стала просто чем-то вроде обязательного ритуала? — Что, неужели вы уже полностью собрались? — оторвал от раздумий вынырнувший из кустов Захар. — Кстати, поздравляю, я только сейчас узнал, что у тебя ребёнок родился. Брюнет улыбнулся, засунул руку себе под пышную бороду и вытащил скрытую под ней висящую на шее связку из трёх мелких грызунов, похожих на крыс. — Вот, возьми. Кушай хорошо, чтобы дочка росла сильной и здоровой. — Спасибо, — искренне поблагодарила я, принимая подарок. — Да, мы уже собрались. А как вы? — Нормально, — мужчина рассмеялся и почесал в голове, взъерошив кудрявые волосы, которые, вкупе с бородой, создавали чёткое впечатление гривы. — Столько дров собрали, что под их весом общага даже просела. — Неприятно, — сочувственно кивнула я, поглядев на большой сборный плот, на котором будут сплавляться несколько десятков человек. Да уж, сомневаюсь, что кто-то захочет путешествовать на полузатопленном плавсредстве и лежать практически в воде. — Выкинете часть? — Зачем? — искренне удивился Захар. — Просто привяжем к краям по периметру. Так и бортик будет, пираньи, даже если воду зачерпнём, не проберутся, и вес лишний уберём. Ну, пока. Быстро свернув разговор, гривастый поспешил в сторону и, проследив за ним взглядом, я поняла, что он увидел возвращающуюся из леса жену. Судя по тому, как Захар её встретил, забрал добычу и, быстро забросив её на плот, потянул Марфу в кусты со словами «ещё разок успеем», медовый месяц у них в самом разгаре. Стало грустно. Создаётся впечатление, что у всех... ну, пусть не у всех, но у многих в душе весна, романтика, любовь. А я до сих пор одна. Нет, потребности в сексе как таковом я не чувствовала, просто захотелось тоже к кому-то прижаться. А тут ещё, как назло, математик мимо пробежал. Делать ему нечего: как нарочно перед глазами мельтешит! Ну уж нет, не дождётся — если я и буду строить отношения, то только со своим видом. С трудом отвела взгляд от Игоря, развернулась и пошла в противоположном направлении. А потом горько рассмеялась. Как раз математик-то даже никаких поползновений в мою сторону не делал, так что незачем обманывать себя: он одинаково приветлив со всеми. Но легче обвинить в своих чувствах кого-то другого, чем признать тщетность надежд. Настроение окончательно испортилось. Проходя мимо плотов, сделала неприятное открытие: замеченная мной в лесу женщина оказалась из лагеря свободных. Значит, я зря надеялась, что после нашего разделения она останется здесь, и мне не придётся скрывать ребёнка. Бросила недовольный взгляд в сторону безответственной мамаши и невольно остановилась, удивлённая её поведением. Нет, ничего сверхъестественного, просто радостно кокетничает с соседями и искренне смеется каждой шутке. Или мне кажется, что искренне? Решив разрешить сомнения, я подошла к женщине: — Привет, я слышала, у тебя тоже ребёнок? Она удивлённо воззрилась на меня, на мгновение погрустнела, а потом уверенно потрясла головой. — Нет, ты ошибаешься. Я действительно вчера родила, но мёртвого младенца. Я внимательно посмотрела на женщину. Всё-таки иногда удобно, что люди ходят без одежды. Если она не врёт и действительно родила вчера, то ребёнка не кормили почти трое земных суток! По крайней мере, по её груди не похоже, чтобы кормили. И тогда становится понятно, почему мальчик худоват. Удивительно, что вообще ещё жив. — Прости, — я склонила голову, но не от чувства вины, а чтобы скрыть гнев, и поспешила вернуться на наш плот. Значит, ребёнок для неё уже мёртв. Тем лучше, ко мне никаких претензий предъявить не сможет. А мальчик... Дима... он выживет. Он должен выжить. Только когда мы вывели плот на середину реки и занялись повседневными делами, я смогла окончательно успокоиться.

125 – 130-е сутки. Река — джунгли — река

Диму поносило. Хотя для земных грудничков расстройство желудка не редкость, но мы уже не люди. Да и в любом случае это нехорошо, особенно учитывая, что расслабило сильно. Опасаясь, что мальчик может пострадать от обезвоживания, я между кормлениями поила его тёплой кипячёной водой, но пока улучшений не наблюдалось. К тому же он мало спал для нормального младенца (примерно как взрослый человек) и редко плакал. Добрых две трети суток Дима почти неподвижно лежал и смотрел на мир, очень нервируя меня таким необычным поведением. Больше всего устрашало то, что было неясно, нормально оно или нет! Хорошо, что его недомогание не передалось дочери. Шерсть Рыси оставалась такой же густой и блестящей, а кожа — чистой, без раздражения или шелушения. Оправляться самостоятельно она ещё не могла, но стул был хороший, оформленный и не твёрдый. У дочери ещё не открылись ни глаза, ни уши, однако хватка с каждым днём становилась всё крепче. Иногда это даже создавало трудности: она не хотела отцепляться то от корзины, то от моих волос. А пока я разжимала ей одну руку или ногу, она вцеплялась покрепче тремя остальными конечностями. Накормив дочь, с трудом освободилась от её хватки и устроила Рысь в корзину, плотно закрыв крышкой — иначе она могла вылезти наружу, — после чего вновь обратила внимание на Диму. Всё-таки с мальчиком явно не всё в порядке. Несмотря на то, что ест он хорошо, сам какой-то вялый, что особенно заметно в сравнении с Рысью. Нет, если хочу сохранить ему жизнь, то затягивать не стоит — надо попросить совета, а то и помощи. Выбравшись на крышу, с удовольствием потянулась и подумала, что всё-таки правильно поступила, настояв на отдельном входе. Удобно, и даже как будто собственный балкончик есть. Пройдясь по застеленному длинными широкими листьями скату, легко спрыгнула вниз. Стоит поинтересоваться, как дела у экономиста — ведь у неё тоже полукровка, вдруг и проблемы схожие. — Лиля, как Лорд себя чувствует? — Зачем тебе? — без особого интереса спросила экономист, переплетая густую темно-русую косу, которая слегка отливала золотом на фоне красноватой кожи. А ведь и верно: как объяснить интерес, не раскрыв правду. Решив, что шила в мешке всё равно не утаить и хватит прятать детей (тем более, что запахи почти всех, кроме Дета с жёнами, уже совсем не раздражали) я спустила их вниз. Полукровка не вызвал большого интереса, зато посмотреть на дочь сбежались все. Даже меня оттеснили, закрыв Рысь своими спинами. В такие моменты особенно заметно, насколько я ниже остальных, как мужчин, так и женщин, и это неприятно. Потеряв терпение, потребовала, чтобы не создавали толпу и, проскользнув между расступившимися людьми, взяла малышку на руки. — Ух ты, какая обезьянка, — не удержался от комментария Росс. — Такая маленькая — не удивительно, что у тебя живот перед родами почти не увеличился... Погоди, а этот откуда? — наконец обратил зеленокожий внимание на Диму. — В лесу нашла. Его всё время поносит, и он слишком мало спит, — вздохнула я. — Лиля, у тебя ничего подобного не было? — Спит мой тоже мало, — кивнула женщина. — А стул нормальный. И, кажется, с ним что-то не так, по крайней мере, он с каждым днем всё менее подвижным становится. Хотя и так не слишком резвым был. Мать полукровки даже сейчас, в сложное для неё время, хорошо контролировала себя. Вот только в глубине серо-стальных глаз притаились усталость и беспокойство. Но они так и не выбрались наружу: выражение лица оставалось таким же строгим и холодным, как обычно. Лишь когда женщина склонилась к сыну, черты смягчились, а на губах появилась грустная улыбка. — Возможно, им чего-то не хватает или ваше молоко не подходит, — осмотрев наших сыновей, сказала Надя. Подумав, я предложила сравнить наше молоко хотя бы визуально. Лиля сначала отнеслась к этому негативно, но идеей загорелись почти все остальные посвящённые, так что, в конце концов, женщина сдалась, мы взяли по пробирке и сцедили немного интересующей нас жидкости. Молоко людей оказалось белое, чуть голубоватое, обычной консистенции, а оборотней, то есть моё — ржаво-коричневое и гуще. Естественно, прежде чем пробовать, оба образца проверили кольцом-анализатором. Камень окрасился в жёлтый цвет, символизируя о безвредности этих продуктов питания. После этого хирург забрал пробирки и долго рассматривал содержимое, в том числе и на просвет. Осторожно понюхал, а потом и немного отхлебнул. — Твоё жирнее, — констатировал Росс. — Может, в этом и дело, — предположила я. — Наверное, оно слишком жирное для Димы. Или... — я похолодела, только сейчас сообразив, что моё молоко может оказаться ядовитым для ребёнка. Ведь то, что оно съедобно для оборотней и для другого вида, в который входят люди из каравана, не гарантирует, что оно так же безопасно и для троллей! Но не просить же Лилю выкармливать двоих! Тем более что с её сыном тоже явно не всё в порядке. Потом я вспомнила, что заказала усовершенствованную версию кольца-определителя и, украдкой настроив его на троллей, снова прикоснулась к жидкости. С сердца будто свалилась тяжесть: молоко безопасно и для третьего разумного вида. — Пантера, а у тебя, часом, мастита нет? — вернувшись к разглядыванию пробирок, поинтересовался зеленокожий. — Нет. Да и откуда бы? — удивилась я. — Проверьте всё-таки, — посоветовал Росс. — Мало ли, очень уж у тебя молоко подозрительное. В том числе и на вкус. — Детям нравится, — обиженно буркнула я, но осмотра избегать не стала. — Все в порядке, — подтвердила мои слова Надя, тщательно ощупав грудь. — Ничего подозрительного. — Может, это что-то вроде молозива? — забрав пробирку у зеленокожего, я принюхалась — пахло нормально. И что Россу не нравится? И только отхлебнув, поняла, что. Вместо нормального вкуса моё молоко отдавало чем-то горьким и слегка кисловатым. Сливочная бурда какая-то, а не пища для младенца. Хотя мне всё равно нравится. И детям, судя по всему, тоже. — Ты прав, на вкус подозрительно, — вынужденно согласилась я и постаралась разглядеть остаток жидкости. К счастью, ни сгустков крови или гноя, ни даже слизи в пробирке не оказалось. — Может, это и не мастит, — задумчиво сказал Росс. — Но тогда это очень странное молоко. Ты ведь уже не первый день кормишь, молозиво даже если было, то давно кончилось. Я пожала плечами. Ну что тут сказать? — Ясно только то, что ничего не ясно, — вздохнула Надя. — Будем экспериментировать, — решительно тряхнула головой я. — Другого выхода у нас нет. Лиля согласилась, и следующие несколько дней мы пытались подобрать оптимальное питание для полукровок. Выяснилось, что Лорда от моего молока тоже несет, а Дима от Лилиного — слабеет. Поение кипячёной водой до кормления помогло решить проблему детской диареи, а Лиля приспособилась подкармливать своего пеной с мясного бульона, благодаря чему Лорд вроде бы слегка взбодрился. Но вскоре эффект сошёл на нет, да и у Димы тоже начала появляться вялость, и выяснилось, что и моё молоко, и подкормка пеной не останавливают дистрофию, поэтому мы с удвоенной энергией продолжали поиски решения. Каждый день наш караван совершал остановку на несколько часов для пополнения запасов продуктов. Я невольно отметила, насколько меньше стала конкуренция в связи с сильно сократившейся группой. Теперь можно не соперничать в скорости, а спокойно причалить, так же, не спеша, отправиться в лес и при этом не отказывать себе ни в качестве, ни в количестве добычи. Деревья стали заметно реже, в некоторых местах лучи солнца создавали кружевную тень от колеблющихся на слабом ветерке листьев. На третий вечер после того, как мы расстались с царским караваном, я в очередной раз спустилась вниз вместе с детьми и, вздохнув, вытащила стопку коры с ещё не обработанными результатами анкетирования. — Ты лучше сразу в компьютер заноси, так и считать легче будет, — посоветовал дежурящий Игорь. Я замерла, тяжёлой волной нахлынули уже подзабытые подозрения. За мной следят. Шпионят. А я-то им верила. Ну, почти верила. — Прости, что ты сказал, я не расслышала? Математик почесал в своей кудрявой каштановой шевелюре, а потом улыбнулся в бороду. Хорошее у него лицо, доброе, и глаза, хотя и чёрные, но ясные, смеющиеся. Не зная, и не заподозришь, что такой человек может следить и выведывать то, что хотелось сохранить в тайне. — Говорю, удобнее в компьютере обрабатывать, да и кора плот загромождать не будет. Я с трудом сдержала слезы и скрипнула зубами, чтобы не высказать вслух всё, что думаю про тех, кто без спроса лезет в чужую жизнь. — К тому же так вдвое быстрее получится, гораздо раньше закончим, — подойдя к костру, Игорь уселся и, покопавшись в стоге сена за спиной (служащим ему в качестве постели), вытащил ноутбук. Компьютер. У них. Выходит, они не за мной следили, а свою тайну открыть решили? Даже неудобно — ко мне со всей душой, а я их же подозреваю. — Откуда он взялся? — не сдержав любопытства, спросила я. — Дет подарил, когда лидером стал. Я облегчённо вздохнула. — Так что доставай свой и присоединяйся, — дружелюбно предложил Игорь. Всё-таки я не ошиблась в своих подозрениях! Неприятно и горько разочаровываться в людях. Но не стоит ухудшать ситуацию: ещё и отрицать очевидное. — Как вы узнали? — Не мы, а я, — скромно признался математик. — Просто никто из остальных наш опрос на форуме не выкладывал и «Пантерой» при этом не подписывался. Я почувствовала, как от стыда вспыхнули щеки. Всегда проще считать других подлыми злодеями, чем признавать свою глупость. Игорь прав: я проявила излишнюю самоуверенность, во-первых, подписываясь своим именем, а, во-вторых, выкладывая абсолютно идентичный опрос в общем доступе. Вот и какой смысл было заказывать у керелей анонимный интернет, если сама не предпринимаю ни малейших мер для страховки? Но кто мог знать, что у кого-то ещё есть не только компьютер, но и выход в сеть? Вроде же всю технику оборотни отобрали? Вспомнив об этом, замерла, напряжённо прислушиваясь к внутренним ощущениям. Никакого негатива, кроме разве что впечатления, что я в очередной раз осталась в дураках, но это к ноутбуку не относится. На мгновение проснулось разочарование: в глубине души я надеялась, что оборотни уничтожали технику из-за очередного инстинкта. Хотя, насколько помню, этим занимались мужчины моего вида. Так что версия не отпадает. Вернувшись в настоящее, я сняла кулон и включила компьютер. — Игорь, вы боялись, что я такая же, как те оборотни, что отбирали у людей технику? — решила окончательно прояснить ситуацию. — Было дело, — улыбнулся он. — Хотя ты же почти пустая пришла, так что верилось с трудом, но последнего компьютера лишаться не хотелось. — Но почему ты сейчас сказал? Если даже я скрываю присутствие у себя техники из страха, что могу её лишиться, то уж что говорить о них! — Ну, честно говоря, очень неудобно работать только пока тебя нет. — Да, понимаю, мне тоже. Я погрузилась в работу, но потом, не выдержав мук совести, возобновила разговор: — Прости, я должна была сказать раньше. — По какому такому закону ты «должна»? — рассмеялся Игорь. — Ничего, я думаю, и у нас ещё много сюрпризов, и тебе есть чем нас удивить. Его слова прозвучали так искренне, что сняли всю тяжесть с моей души. Действительно, я ведь не жду от них стопроцентной откровенности. И они от меня не ждут. — Игорь, я тебя люблю! — повинуясь внезапному порыву, я обняла математика. — Ты всё-таки замечательный. — Я тебя тоже, — он похлопал меня по спине. Его ответные объятья были исключительно братскими или дружескими, без малейшего намёка на отношения между полами, и это помогло избавиться от мимолётного смущения. Да, мы относимся к разным видам, и брака с ним мне не видать, но дружбу-то никто не отменял! Утром мы с Игорем шокировали остальных, дружно достав компьютеры и усевшись заносить результаты опроса. — Ну что, мы закончили подводить статистику, могу объявить результаты анкетирования! — радостно заявил математик ещё через день. По результатам опроса получалось, что все в той или иной степени помнят свою прошлую, земную, жизнь. Керели собирали людей в промежуток между две тысячи седьмым и две тысячи десятым годом. И те, кто попал в конец этого временного отрезка, ничего не слышали о загадочных исчезновениях или похищениях, точнее, не больше, чем обычно, и в основном из жёлтой прессы. Возраст «избранников» укладывался в промежуток от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет, все мы сохранили свой пол, но в той или иной степени изменили внешность. Почти все попаданцы — люди с высшим образованием, но успешно строивших карьеру и хорошо зарабатывавших на Земле можно пересчитать по пальцам. Причём из преуспевавших нет ни одного представителя торговой или административной сферы: пара фермеров (одним из которых, кстати, был Ясон), системный администратор, сантехник и несколько служащих. Больше девяноста процентов опрошенных на Земле страдали достаточно серьёзными, чтобы их не удавалось игнорировать, заболеваниями, примерно такая же часть людей зарабатывала на жизнь теоретической умственной, а не практической физической работой. Опрос, проведённый в Интернете, показал аналогичные результаты. — Тоже мне, «избранные». Вообще, такое впечатление, что керели специально набрали неудачников, — грустно подытожил инженер. — Ни здоровья у нас на Земле не было, ни хорошей карьеры. Так, волочились где-то на задворках, серые и неприметные, не способные выбиться в люди... — И ты? — не удержался от шпильки зеленокожий. — И я, — горько кивнул Сева, пригладив аккуратную чёрную бороду. — И ты. И все тут присутствующие. — Не способные или не желающие выбиваться в «люди»? — саркастически поднял бровь Илья. — Почему ты не допускаешь второе? — Потому что это всего лишь оправдание и утешение для слабаков! — отрезал инженер. — Любой способный преуспеть сделал бы это! — Даже против своих принципов, веры и чести? Сева, а ты смог бы идти к успеху по трупам? — Не перевирай ситуацию, в этом не было необходимости. — Ладно, не по трупам, но за чужой счёт. Согласен ли ты возвыситься за счёт лжи, обмана и предательства? — Не передёргивай! — взъярился Сева. — Ты просто не хочешь признать себя неудачником, поэтому и выдумываешь нелепые оправдания. Воцарилось напряжённое молчание. Мужчины вскочили и, тяжело дыша, сверлили друг друга сердитыми взглядами. Глядя на их позы, хоть картину рисуй: столкновение благородного пирата или графа и следователя или шпиона. Единственное, что не вписывается — так это нагота противников. Но всё равно впечатление оказалось настолько сильным, что невольно обращало на себя внимание. Нет, ну нашли из-за чего ссориться! Напряжение нарастало, и я решила высказать своё мнение, просто чтобы разрядить обстановку. — Я признаю, что на Земле была неспособна выдержать жёсткую конкуренцию. Но ничуть не стыжусь прошлой жизни, а, наоборот, горжусь. Понимая, что всё равно не способна занять первые места — не хватило бы ни сил, ни здоровья, — я, в отличие от «успешных», могла позволить себе гораздо реже идти против своей совести. Этот путь ничуть не хуже других. И пусть я с трудом могла себя обеспечить, но зато почти не приходилось лебезить, достаточно было простой вежливости и уважения... к тем, кого действительно уважала. Знаете, если бы я снова попала в те условия, то жила бы точно так же, как и тогда. Даже если бы могла выдержать конкуренцию, не стала бы рваться наверх, — я улыбнулась. — Но здесь — это не там. Здесь я считаю себя достаточно успешной, при том, что опять-таки не иду против своих принципов, — взглянув на спорщиков и убедившись, что эмоции схлынули, я радостно закончила: — Так что, мне кажется, одно другому не мешает. Наверняка среди нас есть и те, кто был неспособен, и те, кто не желал преуспевать на Земле, а, скорее всего, у многих сочетались обе эти причины. — А меня удивляет, что людям нравится здесь больше, чем на Земле, — перевела тему Надя. — И это несмотря на то, что почти все здесь или болели, или получали травмы разной степени тяжести, да и жизнь в целом гораздо опасней. — Мы и на Земле болели, — с готовностью поддержала инициативу подруги Юля. — А так... здесь не надо идти к девяти на работу и до пяти маяться всякой фигней, только потому, что аппаратура сломалась. Здесь всё проще... и как-то свободней, что ли. Не скажу, что намного опасней. Попробовал бы кто из нас вести такую вольную жизнь на Земле... в лучшем случае, в психушку бы заперли. Да и опять-таки здоровье бы не позволило, — вполголоса добавила она. Я кивнула — у меня нынешняя жизнь вызывала те же ощущения. Этой же ночью Надя родила симпатичного «лягушачьего» мальчика. Такой же пухленький, как и тот, первый, младенец в царском лагере, с перепонками между пальцами, слипшимися узкими ноздрями и третьим веком, которое периодически затягивало глаз мутной плёнкой. Впервые мне удалось непосредственно присутствовать при родах их вида. Они прошли хорошо, гораздо легче, чем у средней земной женщины, хотя и тяжелее, чем у меня.

131 – 132-е сутки. Река — джунгли

Во время завтрака Росс с удовольствием обсосал рыбью кость, почесал грудь и, потянувшись за добавкой, предложил: — Всё-таки стоит провериться на глистов. От неожиданной темы разговора Вера со Светой закашлялись. Зеленокожий хищно улыбнулся, слегка прищурив ядовито-жёлтые глаза и откровенно наслаждаясь реакцией на провокацию. Подождал наших комментариев, но уже вскоре, поняв, что никто не собирается поддерживать тему, облизнул жир с пальцев, пригладил бороду и продолжил: — Я это к чему: мы здесь уже давно, гигиена не на высоте, часто едим продукты немытыми, даже мясо сырым через раз потребляем. Наверняка в нас уже целый зоопарк живет, интересно же посмотреть на экспонаты. Этой фразой хирург опять заслужил возмущённые взгляды женщин, отчего снова расплылся в довольной улыбке. — Росс, давай чуть позже, а? — расплескав от смеха травяной отвар, предложил Илья, и зеленокожий неохотно согласился. После окончания завтрака Росс пристал к Наде с просьбой дать попользоваться микроскопом и, получив разрешение, радостно вытащил его под солнце. — Кто первый? — естественно, желающих не нашлось. — Ну и зря, — обиделся зеленокожий. — Тогда я сам первым буду. Занимаясь своими делами, я периодически поглядывала на хирурга. А он не терял времени даром. Сделав мазок, с интересом первооткрывателя разглядывал его под увеличением. Похоже, увиденное вначале шокировало исследователя, но вскоре Росс взял себя в руки, и на его лицо вернулась обычное, разве что немного более хищное, выражение. Он то и дело косился на нас и злорадно хмыкал. Ну и как тут можно остаться безразличной? — Что-то интересное? — не выдержала я. — Принеси свой образец для сравнения и посмотришь, — ехидно предложил он. Подумав, я согласилась, в глубине души надеясь, что естественный репеллент, защищающий мой вид от укусов насекомых, а также других агрессоров, работает не только на коже, и глистов у меня практически нет. Но, присоединившись к зеленокожему и изучив оба мазка, не смогла сдержать вздоха изумления, смешанного со страхом. Внутри нас обоих жил целый зоопарк, в этом Росс оказался прав. Даже если две трети оригинальных подозрительных вкраплений посчитать случайными, то, как минимум, семь (у Росса) и пять (у меня) видов червеобразной местной фауны чувствуют себя внутри наших организмов вполне комфортно. В этом не возникает никаких сомнений, ведь в кале хорошо видны не только яйца глист, но и большей частью очень мелкие, до миллиметра длиной, черви. Внимательное сравнение образцов показало, что ни один из видов этого типа у нас с Россом не пересекается; и у него, и у меня внутри живут как плоские, так и круглые и даже кольчатые представители червеобразной фауны. Кстати, у зеленокожего одним из поселившихся видов оказался тот самый, который послужил причиной непроходимости кишечника у Таля и Кесаря. В мазке обнаружилась единственная небольшая особь опасного типа: тонкая, как волос, беловатая, почти в два сантиметра длиной. Я украдкой взглянула на зеленокожего. Вроде бы такой же крепкий и, как и раньше, больше остальных учёных похожий на пещерного человека: высокий, широкий в плечах, зеленовато-жёлтая борода и волосы растрепались и немного напоминают гриву. Попахивает мужским потом, но ароматов болезни нет, да и живот не увеличен. Аппетит хороший, поведение бодрое и задиристое, как обычно — в общем, очень даже здоровым выглядит. Ладно, понадеюсь на то, что пока внешних симптомов непроходимости нет, а значит — беспокоиться рано. Отвернувшись от Росса, я вновь склонилась над окуляром. Кроме червей, удалось разглядеть что-то похожее на мелких земных ракообразных, подозрительные слегка шевелящиеся сферические образования и, конечно же, многочисленных одноклеточных, причём если в пробе зеленокожего общее количество живности являлось ещё приемлемым, то в моем кале она прямо-таки кишела. — Вот оно как, сыроедением заниматься, — не удержался от шпильки Росс. — У самого не намного лучше, — не осталась в долгу я. — Не скажи, всё-таки не настолько запущено. Кроме того, я тоже, мягко говоря, не всегда правила гигиены соблюдал... — откровенно признался хирург. Вскоре к нам присоединилась Надя, но её выдержки хватило ненадолго, и, поморщившись, терапевт вернулась к своему ребёнку. После неё желание посмотреть наши отходы жизнедеятельности под увеличением выразил Игорь, потом Сева. — Надо срочно потравить всю эту гадость! — решительно заявил последний. — А то нас заживо сожрут. — Не факт. Вдруг часть из них не паразиты, а симбионты, так сказать, микрофлора и микрофауна кишечника, — неуверенно предположила я. А собственно, почему бы и нет? Мы же уже не представители Homo sapiens и почти ничего не знаем о своих новых телах. — Ага, — Сева посмотрел на меня, как на идиотку. — Ты хоть чуть-чуть соображаешь? Глистов и этих... клещей симбионтами называть. Его категорический тон вызвал неприятие и даже гнев: — Почему нет? Гипотетически такое вполне возможно. — Потому, что это очевидно! — Не очевидно! Вот то, что ты себя отравишь раньше, чем глистов — это очевидно! Мы стояли и буравили друг друга яростными взглядами, но через некоторое время я взяла себя в руки и снисходительно пожала плечами: — Ладно, что с тебя взять, ты же не биолог. Раздражённо почесав грудь, Сева открыл рот, чтобы возразить, но не успел. — Сева, ты нормально себя чувствуешь? — озабоченно поинтересовалась Надя. — Прекрасно чувствую, а что? — слегка остыв, удивился он. — А ты, Росс? — Вроде да, — зеленокожий задумчиво прислушался к ощущениям. — У вас грудь не болит? — Нет, только чешется, — хором ответили парни и поражённо замолчали. — У меня тоже, — встревожено заметил Игорь, потерев кожу рядом с соском. Быстро выяснилось, что ни одного мужчину на нашем плоту эта напасть не обошла стороной. А вот у женщин подобных симптомов не наблюдалось. Испугавшись, что раздражение кожи может оказаться первым признаком какой-то нехорошей болезни, мы с Надей и Россом приступили к осмотру возможных пациентов. Ближе к полудню первые симптомы стали более заметны, а к вечеру окончательно оформились. Кожа в области груди мужчин слегка покраснела, молочные железы увеличились в размерах, соски набухли. У зеленокожего эти симптомы проявились несколько больше, чем у остальных представителей сильного пола. Я сосредоточенно наморщила лоб, осторожно ощупывая поражённую неизвестной болезнью область. Что-то мне это напоминает, но вот что? — Это, конечно, верх нетактичности и циничности — делать такое предположение, — задумчиво потянула Надя, в очередной раз осматривая напуганного Игоря. — Но, если бы вы не были мужчинами, я бы сказала... Я застыла, поражённая догадкой, а Росс захохотал так, что терапевт вздрогнула и замолчала, с укором глядя на зеленокожего. — Прелестно, просто прелестно! — Росс сел, вытирая слезы, выступившие от смеха. — Мужчины... — не договорив, зеленокожий снова нервно захохотал, не в силах перебороть себя. — Мужчины... Я посмотрела на красную, как рак, Надю и, не сдержавшись, хихикнула. — Что вы ржёте, как лошади?! — возмутился Сева. — Да, может, посвятите нас, неразумных? — присоединился к нему Игорь. — Минутку, — отсмеявшись, Росс решительно сдавил свою грудь, и оттуда брызнула тонкая белая струйка. Такой намёк поняли все. Большинство мужчин просто побледнели, но Сева не захотел признавать очевидное: — Чушь! У мужчин не бывает молока! — У человеческих мужчин, — поправила я. — А мы и есть люди! — упрямо сверкнул фиолетовыми глазами инженер. Уверенное заявление вызвало новый приступ смеха у зеленокожего. — Мы — люди, но не Homo sapiens, — мягко заметила Надя. — Нет! Не может быть! — Сева сжал кулаки и резко развернувшись, ушёл от нас на другую сторону плота. Остальные тоже устроились подальше друг от друга (насколько это возможно на ограниченном пространстве). Такие новости лучше всего переносить в одиночку. Даже Росс как-то резко успокоился и стал очень серьёзным, чуть ли не хмурым. — Интересно, почему молоко появилось именно сейчас? — сочувственно поглядев на переживающих мужчин, тихо спросила я Надю. — Если подумать, дети на плоту уже довольно давно. — Ну, может быть, для того, чтобы гормоны подействовали, нужно время, — пожала плечами терапевт. — Хотя нет, тогда бы вряд ли у всех одновременно возникло: первыми пострадали бы те, кто больше с детьми контактировали... — Может, оттого что вчера появился первый нормальный чистокровный ребёнок? — подумав, предположила я. — Не исключено, — улыбнувшись, счастливая мать подошла к сыну. — Но почему мы до сих пор ничего не слышали ни о чём подобном? Причина выяснилась на ближайшей же остановке. Подойдя к одной из общаг, мы с Надей поинтересовались, не происходило ли чего-нибудь странного с мужчинами после появления детей. Ответом послужил дружный смех. Впрочем, если присмотреться, то и такого доказательства не требовалось, ведь не все оставили длинные, скрывающие набухшую грудь бороды. Так что винить в отсутствии информации некого, кроме самих себя. Будь мы чуть внимательнее и занимаясь на кратких привалах не только сбором хвороста и пищи, уже давно заметили бы необычное изменение мужских организмов. — Ну, наконец-то и вы влились в общество кормящих пап, — поздравил Ясон. — Только тссс... Некоторые ещё не испытали на себе радость отцовства, не стоит им пока рассказывать. — Ах вы, жулики, — улыбнулась я. Однако отнюдь не все мужчины оказались способны спокойно воспринимать эту особенность своего организма. Пытаясь избавиться от «пагубного» влияния вида или, скорее, запаха маленьких детей, они организовали группу, которая избегала общаться с матерями и даже сплавлялась на отдельном плоту. К моему удивлению, таких принципиальных набралось немного, меньше двух десятков. Честно говоря, посмотрев на реакцию наших мужчин, я думала, что отделившихся окажется как минимум треть. Узнав об этой группе, Дет с Севой дружно решили перебраться к ним. — Это только временно, — пояснил наш лидер. — Просто мы мужчины, а мужчины не должны кормить детей своим молоком, — добавил Сева. — Земные мужчины, — тихо поправила я, глядя в спину удаляющимся парням. Подавив вздох, вернулась к своим. Ужасно, если группа развалится из-за такого пустяка. Хотя это для меня пустяк, а для них... Похоже, керели не потрудились подготовить мужскую психику к лактации. Впрочем, если они не собираются вечно бегать от других людей, то им придётся смириться. Смирилась же я со своей необычностью. — Думаю, они вернутся, — как будто в подтверждение моим мыслям сказал Илья. — Просто надо время, чтобы привыкнуть. — Полагаю, ты прав. Надо подождать, — кивнула я. Вера тоже согласилась, но всё равно, то и дело начинала искать взглядом небольшой и не слишком качественный плот решивших отделиться мужчин. А жены Дета и вовсе затосковали. — Девочки, ну что вы так огорчаетесь? — попытался отвлечь их Маркус. — Ведь у вас остались мы! Слова физика не разошлись с делом. Он и раньше никогда не упускал возможности высказать комплимент или подарить приятное внимание: помочь донести добычу, набрать воды или разломать хворост, а теперь и вовсе как с цепи сорвался. Казалось бы, две высказывающие ревность жены должны были бы слегка остудить пыл огненно-рыжего зеленоглазого ловеласа, но нет — энергии физика хватило и не обидеть своих женщин, и поухаживать за чужими. К чести Маркуса, он не высказывал пошлых намёков и не позволял себе лишнего, но всё равно некоторые комментарии вгоняли в краску, балансируя на самой грани дозволенного. Иногда мне начинало казаться, что ему безразлично, как выглядит женщина: он с одинаковой лёгкостью находил приятные слова для высоких и низких, стройных и полных и даже находящихся на сносях. Независимо ни от чего, Маркус умудрялся сделать так, чтобы каждая почувствовала себя желанной и красивой. Его поведение смущало, но очень поднимало настроение. Но только сейчас, наблюдая за резко повысившейся активностью физика, я поняла, почему Света и Вероника так легко примирились с существованием друг друга — одной жене за таким ловеласом уследить бы точно не удалось. Да и сейчас не факт, что у инженера любимую не сманит — вон как старается. Жены физика тоже сели рядом, и я невольно сравнила их с возможной конкуренткой. Если судить откровенно, по внешности Вера однозначно выигрывала у Вероники и даже могла поспорить со Светой. Одновременно она прекрасно вписалась бы в гарем Маркуса, не выбиваясь, а лишь дополнив его в качестве фигуристой, чуть полноватой блондинки. В отличие от жён физика: строгой, аристократичной Светы и слегка угловатой, как подросток, Вероники, Вера производила впечатление слабой и наивной — таких мужчины любят защищать и лелеять. И неважно, что под нежной оболочкой скрывается сильная женщина, тем более, что она ни разу не стремилась прямо диктовать свои условия, предпочитая мягко направлять действия представителей сильного пола в нужную ей сторону. Стараниями физика уже через пару часов Вера перестала переживать, что её красавец муж покинул плот, и вместе с остальными весело посмеивалась над заигрыванием Маркуса. Но всё равно, ни единым жестом не дала ему повода зайти дальше обычного. Честно говоря, этим она меня очень порадовала — если на плоту начнутся серьёзные семейные ссоры, то они сильно подпортят жизнь даже тем, кто не является их причиной. А вот жён Дета Маркусу так и не удалось отвлечь: они остались встревоженными и огорчёнными. Даже засиживаться с нами не стали, поспешив уйти наверх, отдыхать. — Такие красивые девушки — и такие грустные, — пожаловался нам физик. — Неправильно это, настолько из-за какого-то мужчины переживать. Тем более, что ничего страшного с ним не случилось. Перебесится и вернётся. — Да ладно тебе, — легкомысленно отмахнулась я. — Они недалёкие и так сильно влюблены в своего мужа, что для них Дет — царь и бог. Вот и не обращают на тебя внимания. — Всё равно любой девушке доброе слово приятно, — упрямо возразил Маркус. — Ладно, идём в морской бой сыграем, что ли? — добавил он, обращаясь в Вере. — Идём, — легко согласилась та, предварительно переглянувшись с жёнами физика и дождавшись их одобрительного кивка. — Не боитесь, что роман закрутит? — чуть позже поинтересовалась я у Светы. — Нет, — улыбнулась та. — У Веры всё слишком серьёзно с Севой, чтобы она начала смотреть на сторону. Да и наш не дурак и не подлец, так друга подставлять не станет. Я кивнула и посмотрела в сторону плота принципиальных мужчин. Глупо это — пытаться идти против своей природы, даже если она преподносит неприятные сюрпризы. Да и лактация — ещё не самое страшное. Ну, покормят детей — что в этом плохого? Зато и малыши гораздо сильнее к папам привяжутся. Всё-таки они поступили не слишком хорошо. Ладно, Сева: его жена вполне самодостаточная, довольно сильная женщина и спокойно переждет придурь супруга. Но Дет поступил очень некрасиво — приручил и покинул. Даже несмотря на нелестное мнение обо всех трёх его жёнах, мне было их жаль. Ну, глупые, и что? Он ведь сам их выбрал, своими ухаживаниями и заботой добившись того, что они даже не смотрят в сторону других мужчин. Причём, не только в качестве возможных любовников, а вообще не смотрят. Из-за этого им гораздо тяжелее перенести даже недолгую разлуку с любимым и единственным. Впрочем, Илья прав. В данной ситуации мы можем только ждать, пока первый шок пройдёт, и мужчины примут неизбежное. Ведь из-за такой мелочи они не перестанут быть представителями сильного пола.

Вечер 132-х – 141-е сутки. Река — степь

Вечером наш караван совершил незапланированную остановку по причине того, что во время заката солнца стал заметен едва показавшийся на западе над горизонтом уже знакомый, огромный желто-зеленоватый диск, за который и село дневное светило. По поводу восхода гигантской луны решили устроить небольшой праздник: высадились на берег, разожгли костры и удобно расселись или разлеглись вокруг, перекусывая и беседуя, обсуждая события, случившиеся после разделения с царскими людьми. Я узнала, что в первые несколько дней не обошлось без эксцессов: произошли две кражи и одно нападение; к счастью, жертва агрессоров выжила, а случайные свидетели оказались смелыми и принципиальными личностями, в результате чего всех преступников казнили. Причём однажды вор присвоил не такую уж ценную вещь, всего лишь корзину, но установленные свободными законы не рассматривают насколько велик убыток, а только фиксируют сам факт нарушения закона. После того, как все пятеро преступников понесли наказание, больше никто не решился нарушать общие правила, и новых проблем не возникало: то ли преступники убедились, что законы по-прежнему действуют, то ли людей такого склада просто не осталось. Совершенно неожиданным событием оказалось то, что в этот же вечер Сева вернулся к нам на плот. Он сообщил о своём решении резковато, деловым тоном, после чего сразу же заявил: — Мы должны дать нормальные названия нашим расам... ну, то есть нашим видам. Нормальные, научные названия. — А чем тебе «люди» не нравятся? — удивился Игорь. — Какое право мы имеем называть себя «людьми», а их, — инженер указал на меня, — «оборотнями»?! Какое право мы имеем называть «троллей» — «троллями», если сами являемся людьми не больше, чем они? Нет уж, давайте называть вещи своими именами. Или «людьми» являются все наши виды, или — никто! С нашей стороны будет верхом двуличности лишать права на принадлежность к человеческому роду тех, кто от него не дальше... или, точнее, настолько же далёк, как и мы сами. Так не может продолжаться. Мы все люди! Все, без исключения! Эмоциональная речь Севы вызвала у меня благодарную улыбку. Хотя, в своё время, мне и пришлось смириться с общепринятым названием «оборотни», тем не менее, оно до сих пор вызывало внутреннее недовольство. — Спасибо, — я вздохнула. — Но всех не переделать. — Всех и не надо, — решительно возразил инженер. — Но нашу группу — вполне возможно. Хотя бы латинские термины ввести — «Homo какой-нибудь-там». — Не пойдет, — возразила я. — Мы слишком сильно различаемся. Настолько, что, по-моему, относимся как минимум к разным родам, так что родовое название тоже должно быть разным. Сева смерил меня яростным взглядом: — Только из-за того, что мы биологически далеки друг от друга, ты готова лишить кого-то права называться человеком? — Нет, но... — я замолчала, не в силах придумать достойного аргумента. Ну, правда, не говорить же теперь, что в биологии так не принято. — А почему бы и нет, — поддержал идею инженера Игорь. — Что в этом такого страшного? — В крайнем случае, можно дать сложное, двойное, родовое название каждому из наших видов, — развила мысль Надя. — Тогда и «человек» в каждом названии будет присутствовать, и люди путаться не начнут. — Ну, не знаю, — недовольно, но не очень уверенно, пробурчала я. — Всё равно простое родовое название лучше. Несмотря на возражение, в глубине души я понимала, что в любом другом случае кто-то останется обиженным. Большинство остальных учёных высказались за двойную терминологию, после чего приступили к её обсуждению. Спор затянулся на несколько часов. В результате мы приняли решение троллям и их здоровым сородичам присвоить уже высказанное каким-то активистом и распространившееся в сети название «Homo alterus» — человек изменённый (автор термина не подозревал, что на планете не один, а три разумных вида и, соответственно, имел в виду всех переселённых). Больше других за то, чтобы назвать троллей «изменёнными», ратовали мы с Ильей, а Росс, Маркус и Сева активно возражали, желая, чтобы данный вариант достался их виду. После долгих споров «людей» назвали Homo oculeus. Идею подал Росс, вспомнив, что у его вида в лобной части, между полушариями мозга выступает округлое образование, по форме отдалённо напоминающее глаз. А вот на дословный перевод никто не согласился, в результате бытовым русским (а, точнее, керельским) термином назначили — «человек лесной». Я яростно отстояла право на красивое латинское название своего вида — Homo nebulosus — человек туманный, но вот на бытовое запала уже не хватило, в результате «перевод» звучал гораздо примитивнее и даже немного обидно — зверочеловек. После того, как мы определились с терминологией, всё вернулось на круги своя, даже Игорь продолжал говорить о моем виде, как об оборотнях, и лишь Сева непреклонно соблюдал установленные им самим правила. Причём, когда он говорил о каком-то конкретном виде, то использовал латинское название, а в других случаях отзывался обо всех одинаково, как о людях. Мало того, в разговоре инженер пытался и других приучить к этим терминам, но, быстро убедившись в бесплодности увещеваний, начал делать вид, что не понимает о ком речь, стоило кому-то сказать про оборотня или тролля. Вообще, после возвращения поведение инженера кардинально изменилось. Проснувшись, он разворачивал бурную деятельность: добровольно ломал хворост для костра, сделал два стеллажа и низкий столик на второй этаж; набрав на привале лозы, учился плести корзины; что-то старательно вырезал из дерева и бамбука и даже затеял ремонт крыши, хотя, на мой взгляд, она в этом ещё не нуждалась. Выбившись из сил, Сева смывал пот водой из плошки (купаться в реке он не рисковал, чтобы не стать добычей пираний) и отправлялся на заслуженный отдых. Инженер уставал настолько, что иногда с трудом добирался до своей постели. Но несмотря на это, как только у него появлялись хоть немного сил, всё начиналось сначала. Наконец, через три дня, за завтраком он торжественно объявил: — А у меня молоко пропало! — и взглядом призвал оценить его достижение. — Поздравляю, — неуверенно сказала я. — Ты ради этого всё время вкалывал? — поразился Росс. — Да я лучше детей кормить буду, чем так надрываться! Остальные промолчали, но на их лицах отразилось согласие с зеленокожим. — Теперь всё как раньше будет? — с надеждой предположил Игорь. — Почти, — улыбнулся Сева. — Как думаешь, у него от того, что он надрывается, молоко пропало? — обеспокоенно спросила я Надю, когда мы остались наедине. — Он себе-то не навредит? — Или от этого, или от стресса, — вздохнула собеседница. — Но его, похоже, не остановить. И действительно, инженер продолжал вести очень активный образ жизни, начав даже в свободное время выполнять разные физические упражнения. Только через неделю Маркусу удалось вернуть Севу к исконному роду занятий посвящённых. Оказалось, что наш инженер очень увлекающийся и азартный человек: занимаясь тем, что его действительно интересовало, он легко забывал даже о сне и пище, так что приходилось каждый раз обращать внимание на то, что неплохо бы отдохнуть и перекусить, и в ответ выслушивать обиженные комментарии. Увлёкшись творческим заданием, Сева расслабился, и молоко вновь появилось, но инженер настолько погрузился в мир идей, что его это уже не взволновало. Джунгли остались позади, теперь вокруг простиралось зелёное море травы, над которым изредка возвышались небольшие рощицы и отдельные деревья. Большую часть побережья покрывали заросли кустов, в том числе несколько видов с гибкими, хорошо подходящими для плетения прутьями. Папортошка в степной местности не росла, как, впрочем, и большинство других знакомых продуктов, зато мы каждый день обнаруживали что-то новое, так что в пищевом плане ситуация не ухудшилась. Непривычно яркий из-за отсутствия зелёной защиты свет наступающей «лунной ночи» причинял дискомфорт, поэтому многие сплавляющиеся на открытых плотах обзавелись шалашами или плетёными навесами. Не знаю, как на самом деле, а по моим субъективным ощущениям животных меньше не стало. В высокой, мне по пояс, волнующейся под ветром сочной растительности паслись травоядные, порой сбиваясь в стада до сотни и более голов. Различная мелкая дичь: грызуны, животные, напоминающие кроликов, птицы и рептилии — обеспечивали нам богатый рацион. Однажды во время сплава удалось хорошо рассмотреть крупных, отдалённо напоминающих волков, хищников: более крупных, чем на Земле, чуть уже, с длинными ногами, вытянутым телом и зеленоватой шерстью. Пару раз издалека удалось понаблюдать, как они охотятся: небольшими стаями, загоняя добычу. Передвигались легконогие хищники элегантно и стремительно, могли развить очень высокую скорость, так что даже создавалось ощущение, что они почти летят над травой. В отличие от джунглей, где камни встречались редко и те — сплошь обкатанные водой голыши, здесь попадались галечные пляжи, а порой даже удавалось найти отдельные валуны или крупные обломки с неровными краями. Хотя для меня это не имело почти никакого значения, но некоторые люди из каравана наверняка порадовались: ведь такие камни можно использовать в качестве какого-нибудь инструмента. Надя и Юля очень близко к сердцу восприняли проблемы с питанием полукровок и вместе с нами искали подходящие подкормки. А однажды вечером астроном посетовала, что троллей в последнее время по берегам не видно. — Не понимаю, чему ты расстраиваешься, — не отрываясь от компьютера, передёрнул плечами Игорь и, взяв ветку, выгреб из костра непропёкшуюся ящерицу. — Наоборот, хоть их опасаться не приходится. Юля дёрнула расчёску, вырывая у себя из рыжевато-каштановых волос небольшой колтун. Неодобрительно посмотрела, как математик на ощупь пытается развернуть широкий лист кувшинки, в котором готовилась рептилия, слегка обжигается и, всё так же уткнувшись в экран, остервенело трясёт рукой. — Отложи компьютер и ешь нормально, — сказала астроном. — Потом, — отмахнулся Игорь, наконец избавив ящерицу от оболочки, и с хрустом вгрызся в её хвост, роняя пепел и крошки на клавиатуру. — Нет, так не пойдёт, — астроном отложила гребень, встала и, укоризненно нависнув над математиком всем своим высоким дородным телом, осторожно, но решительно отобрала ноутбук. Сдула с него мусор, закрыла и отставила в сторону. — Несмотря на то, что Дет позволил тебе распоряжаться компьютером, это наша общественная собственность, — строго сказала она. — И ты, как и остальные, должен его беречь. Игорь сначала попытался что-то возразить, но потом опомнился и виновато кивнул: — Прости, слишком увлёкся. — Главное, учти на будущее, — весело сверкнула зелёными глазами Юля. — А изредка у всех бывает. Математик снова захрустел ящерицей, а потом удивлённо вскинул голову. — Погоди, а правда, почему ты вдруг жалеешь, что троллей тут нет? Я рассмеялась — до него, похоже, только сейчас дошла странность фразы астронома. — Игорь, никто тебя не слышит, — резко вклинился в разговор Сева. — Что ты сказал? Математик с преувеличенным горем закатил глаза. — Спрашиваю, почему вдруг сожаления об отсутствии людей изменённых, — поправился он, чтобы не ссориться с инженером. — Всё просто, — добродушно улыбнулась Юля. — Если бы здесь водились тро... люди изменённые, и у них уже были бы дети, мы бы с Ильёй попытались достать образец их молока. Вдруг так удастся определить чего не хватает полукровкам. Подавившись смешком, я поражённо замерла. Впрочем, подобная реакция была не только у меня, а почти у всех на нашем плоту. — Это шутка? — с непонятной надеждой спросила Надя. — Юля права, — серьёзно кивнул Илья. — Если увидим Homo alterus, то надо задержаться, пока я не схожу за их молоком. Но ты, — добавил химик, обращаясь к жене, — со мной не пойдешь. — Народ, а вы не дурите? — с сомнением потянул Дет. — Я понимаю, что вы знаете некий способ защититься от нападения изменённых. Даже допускаю, что он срабатывает почти всегда. Но неужели вы верите, что больные женщины так просто подпустят вас к своей груди? — Почему нет? — спокойно посмотрела в глаза лидеру Юля. — Да, думаю, что подпустят. Я молча переводила взгляд то на химика, то на его жену. Если внешность Ильи ещё позволяла предположить нечто подобное, то астроном казалась слишком простодушной и даже простоватой. Ан нет, в тихом омуте вон какие тайны скрываются... Даже Дет стушевался перед непоколебимой уверенностью этой пары и больше не возражал против вылазки. А вот у меня, несмотря ни на что, оставались сомнения. К счастью, троллей мы так ни разу и не встретили, поэтому Юле с Ильёй рисковать не пришлось. Пока химик следил за берегом в надежде увидеть врагов, из-за которых собственно и затеяли сплав, мы пытались решить проблему другими способами. И, в конце концов, после недели неудач, всё-таки смогли обнаружить, чего не хватает в нашем молоке полукровкам — сахаров. Регулярно подкармливая сиропом из сладких ягод или фруктов, когда их удавалось найти, мы добились того, что дети перестали слабеть. Спали они по-прежнему мало, впрочем, этим отличались все полукровки, которых матери решили оставить в живых. По молчаливой договорённости мы с Лилей часто клали их рядом, и они с интересом наблюдали за повседневной жизнью на плоту. Почти не капризничая, два мальчика быстро заслужили симпатию всех мужчин, Игорь даже выразил готовность участвовать в уходе за полукровками и кормить своим молоком, чем и занимался иногда, если мы хотели отдохнуть. Его помощь очень меня порадовала, потому что по мере того, как к Диме возвращались силы, увеличивался его аппетит, и я начала опасаться, что молока на двоих у меня всё же не хватит. Вера, Вероника и Света за это время разродились здоровыми чистокровными девочками. Удивительно, но дочь Вероники, в отличие от чернокожей рыжеволосой и оранжевоглазой матери, оказалась очень светленькой, с нежно-розовой кожей и льняными волосами. Цвет глаз пока не определился, они оставались голубовато-молочными, но и без этого понятно, что девочка получилась не в мать и не в отца. Слишком светленькая и без малейших признаков рыжего в волосах. — Ничего удивительного, — улыбнулась агроном, заметив моё недоумение. — Её отец был светлым. — А разве?.. — я подняла взгляд на мужа Вероники и осеклась, поняв, что могу спровоцировать ссору. Маркус рассмеялся: — Нет, моя огненная не подгуляла на стороне. Мы с ней познакомились, когда она была уже беременна. — Прошлого мужа убили тролли, — пояснила агроном. — И моего тоже, — неожиданно грустно добавила Света. — Они пытались задержать этих монстров, пока мы с Вероникой убегали. Спасли нас ценой своих жизней. Понимающе вздохнув, я замерла, краем глаза заметив на лице прислушивающейся к разговору Юли неподдельное сожаление и что-то ещё... Неодобрение? Обвинение? Взглянула внимательнее, но теперь мимика астронома не выражала ничего, кроме сочувствия. — Отцы моих дочерей — герои, — завершил тему Маркус. — Но я тоже их отец. И ничуть не меньше, чем те, прошлые. Чистокровные дети оказались гораздо капризнее полукровок, чуть что их не устраивало — начинались слезы и крики. Когда я находилась рядом, Рысь тоже могла покапризничать, но стоило её оставить одну — сразу затихала и засыпала. Честно говоря, иногда, сильно устав, я пользовалась этим приёмом, хотя обычно старалась не злоупотреблять и не лишать дочь материнского общества. На тринадцатый день жизни у Рыси открылись уши, а на пятнадцатый — глаза. В тот день она впервые подарила мне улыбку. Малышка по-прежнему большую часть времени спала, но в краткие периоды бодрствования начала ориентироваться, например, узнавать меня ещё до того, как я брала её на руки. Греясь в лучах утреннего солнца, я наблюдала за зеленокожим, который всё ещё не отказался от идеи изучить наш внутренний животный мир, и размышляла. У Росса живет тот же вид червей, который минимум два раза вызвал серьёзное, угрожающее жизни заболевание. У других «людей» нашего плота — тоже. Можно предположить, что большинство сплавляющихся заражены этим паразитом. Тогда почему дней через двадцать после отплытия все, имеющие некоторые, не слишком сильные, признаки болезни, поправились? Да, кстати, и цитадельские тоже перед разделением уже выглядели гораздо здоровее, чем когда только присоединились к каравану. Почему сейчас среди окружающих меня людей нет больных? Факт, конечно, радостный, но он означает, что одних глистов недостаточно для возникновения непроходимости кишечника. И у цитадельских, и в том лагере, к которому я присоединилась, наблюдалась нехватка продуктов питания. Голод вызывает ослабление организма, оно — болезнь. Это хорошо сочетается с тем фактом, что в нашем лагере голодание не вступило в полную силу, тогда как цитадельские действительно серьёзно от него пострадали — соответственно, и больных у них оказалось больше. Стоп, не получается. Насколько я помню, в нашем лагере были отдельные группы, поражённые сильнее остальных, и посвящённые в них не входили! Зато болели почти все махаоны и ещё кто-то. — Игорь, а ты случайно не знаешь, как махаоны жили до начала сплава? — Нормально, а что? — Нет, мне конкретно интересно: голодали ли, чем питались, какой лагерь устроили, болели ли... — Да нет, они совсем не голодали, потому что рыболовы отменные. И лагерь хороший был, чистый... — я махнула рукой, показывая, что можно не продолжать. Отменные рыболовы! Поскольку в лагере было не до разносолов, наверняка они питались преимущественно рыбой, как и цитадельские. И так же, как и цитадельские, страдали непроходимостью... — Росс! — от моего вопля зеленокожий вздрогнул и, оторвавшись от микроскопа, одарил меня недовольным взглядом. — Ты когда-то говорил, что ещё раньше кого-то оперировал из-за непроходимости. Вы были знакомы? — Да, и что? Зеленокожему явно не хотелось вспоминать о своей первой, неудачной операции, но, воодушевлённая идеей, я не обратила внимания на его нежелание развивать тему. — У меня такой вопрос: он случайно не отличался какими-то особыми пристрастиями в питании? — любую гипотезу лучше сначала подтвердить, а только потом высказывать. — Да, был у него заскок: он почти растительной пищи не ел. Всё мясо да рыба, рыба да мясо... как только не надоело. — Рыба! И махаоны, и цитадельские, и твой знакомый питались преимущественно рыбой! — радостно заявила я. — Так, может, дело не в глистах, а в рыбе? Или в несбалансированном питании. Ведь мы тоже рыбу едим и ничего, здоровы. — Ну, знаешь, ты осторожней с выражениями, а то я вообще её есть перестану, — честно предупредила прислушивающаяся к нашему разговору Юля. — Кстати, у меня есть идея насчёт репеллента, дурацкая, правда... — окрылённая успехом, начала я. — И? — заинтересовался Игорь. — Меня мухи не кусают. Если взять, например, немного моего пота и намазаться... — Мне кажется, это не выход, — неодобрительно покачала головой Надя. — А я согласен быть подопытным кроликом! — поддержал мою инициативу Игорь. Собрав немного пота, математик размазал его по своей ноге. От кровососов мои выделения действительно помогли отлично, вот только сами вызвали сильную аллергическую реакцию: уже через час кожа на ноге Игоря воспалилась и покрылась многочисленными мелкими пузырьками с прозрачной жидкостью. И математик пожаловался на жжение в пострадавшей области и даже лёгкий озноб. — Прости, я должна была думать раньше, что если мухи меня не едят, для этого должны быть весомые причины, — покаялась я. — Я сам вызвался, — утешил меня Игорь. — Жаль, но этот вариант репеллента нам однозначно не подходит. — Будем искать другие возможности, — закончила разговор Надя, обрабатывая ногу математика.

142 – 143-и сутки. Степь — река

Однажды плоты пристали к длинному пляжу с красновато-рыжим песком. Побродив по зелёному морю и набрав трав, кореньев, ягод и других даров земли, а также поймав несколько крыс и пару ящериц, я возвращалась к плоту, когда заметила, как Вера с физиком и инженером ползают по пляжу и увлечённо спорят. Отнесла корзинки домой и подошла к троице, которая теперь пыталась выкопать яму. — Не помешаю? Или у вас секретное дело? — с сомнением посмотрев на проходящих мимо любопытствующих людей (какая уж тут секретность?), поинтересовалась я. — Тут, снизу, что-то похожее на глину есть, — поделился Маркус. — А я говорю, что это не глина, — упрямо возразила геолог. — Ха! — физик протянул мне горсть рыжей грязи. — Сама посмотри, — предложил он. На ощупь материал, в самом деле, очень напоминал глину. Да и по цвету такой, как надо. И лепить оказалось удобно, и кольцо не растрескивалось, когда я сворачивала в него раскатанную из земли колбаску. — Действительно, похоже, — согласилась я. Вера возмущённо фыркнула. — Что, и это на песок похоже? — раздражённо поинтересовалась она, пересыпая с ладони на ладонь горсть крупных и блестящих кирпичного цвета крупинок. — Не очень, но мало ли, — пожала плечами я. — Вдруг это из-за каких-то примесей. — Тоже мне, специалисты нашлись, — устало махнула на нас рукой геолог, выбросила песок и обтёрла руку о бедро. — Ну давайте проведем эксперименты, если на слово верить не хотите. Поскольку стоянка подходила к концу, мужчины поспешно накопали крупными раковинами и притащили на плот несколько корзин рыжей глины. Вера тоже не осталась в стороне, набрав немного песка и, напоследок, небольшую вязанку хвороста. — Только не вздумайте сразу же лепить, — предупредила она нас. — Точнее лепить можете, но не рассчитывайте, что хоть что-нибудь получится. В смысле — что-нибудь дельное. — Откуда такой пессимизм, красавица ты наша? — тут же попытался оспорить физик. — Если на вид — глина, на ощупь — глина, лепится как глина, то почему и на самом деле не может ей быть? — Я уже встречала очень похожую «глину», — вздохнула геолог. — Но толку с неё не было... — Не проверишь, не узнаешь, — улыбнулся Маркус. — А вреда в любом случае не будет. Видимо, решив разобраться со всем сразу, Вера достала ещё почти три десятка разных образцов. Каких только расцветок песка у неё не оказалось: почти белый, с полупрозрачными крупинками, несколько жёлтых, рыжих, красных и бурых с разными оттенками, тёмно-коричневый (почти чёрный) и даже жёлто-зеленоватый и отдающий в бирюзу. Но геолог не обошла вниманием и более мелкодисперсные структуры: в коллекции присутствовало несколько образцов глины, но, в отличие от песка, в основном красноватые или серые. Слепив из всех образцов глины небольшие шарики и колбаски, мужчины немного подсушили их в тени и на несколько часов положили запекаться в жаре костра. Сначала физик пытался воспротивиться, говоря, что без хорошей просушки все образцы растрескаются, но Вера только покачала головой. — Трещины не помешают проверить моё предположение. А пока, — она выбрала несколько крупных, около двух миллиметров в диаметре, песчинок и раздала всем желающим. — Ну и зачем мне это? — недоуменно пожал плечами Росс. — Всё равно в песках не разбираюсь. Наверное, надо попытаться расплавить — тогда будет ясно, тот или не тот. — Настолько, насколько надо — понимает почти любой, — улыбнулась геолог. — Вы их попробуйте на зуб. Как следует попробуйте. — Ух ты, у них что, вкус есть? — как ребёнок обрадовался Сева. Скептически оглядев песчинку, я осторожно положила её на язык. Покатала по нёбу, и, убедившись, что никакого особенного привкуса не чувствую, вопросительно взглянула на Веру. — Я сказала, «на зуб», — повторила она. Пожав плечами, осторожно прикусила крупинку. Ничего подозрительного. По команде геолога сжала сильнее. Потом ещё раз. Нет, не показалось, крупинка действительно слегка пружинит. Выплюнула песчинку и несколько раз сдавила пальцами — но так на ощупь она казалась твёрдой. Снова сжала зубами — чуть упругая. Прислушалась к ощущениям и бросилась к широкому листу с горкой насыпанного песка, чтобы попробовать другие крупинки: вдруг эта — исключение. Кстати, такие же сомнения возникли и у остальных. Только через несколько минут, пожевав несколько щепоток, Маркус расстроено кивнул: — Это не кремнезём. Тот должен быть твёрдым. Потом мы с азартом первооткрывателей перепробовали все без исключения песчаные образцы, и выяснилось, что необычная упругость характерна и для них. Только изредка попадались отдельные песчинки, не имеющие этого свойства, но их оказалось очень мало. Настолько, что перепробовав несколько миллилитров песка, Сева обнаружил только две твёрдые частицы. Заинтересовавшись необычным явлением, я даже попыталась погрызть камни, которыми было обложено кострище, и быстро поняла, что они тоже слегка пружинят. Причём, как и с песчинками, сжимая камень в руке, почувствовать ничего подозрительного не удавалось — только крепко сжимая челюсти. Параллельно удалось определить, что как ни кусай, материал не деформируется: на нём не остаётся следов зубов и даже малейших вмятин. Решив всё-таки добиться результата, физик с инженером соорудили нечто вроде примитивной наковальни из плоского камня и долго пытались расколоть или расплющить более мелкий, колотя по нему обухом топора. Но, несмотря на то, что при ударе с размаху камни тоже пружинили, ни деформировать, ни даже поцарапать их не удалось. Самым удивительным оказался тот факт, что, когда они взяли для исследования другой маленький камень, с щербинкой, и минут пятнадцать его истязали, то повреждение не только не увеличилось, а даже уменьшилось. Существующая ямка сгладилась и теперь её края стали округлыми, а углубление — меньше и как будто отшлифованным водой. Разошедшийся Сева предложил попробовать разрубить камень лезвием топора, но мы остановили инженера: вдруг необдуманные действия повредят не загадочному минералу, а драгоценному невосполнимому инструменту. — Мне вот что интересно, — пригладил бороду Маркус. — Если, пытаясь отколоть кусочек, мы не только потерпели неудачу, но и даже уменьшили уже существующее повреждение... то откуда оно появилось? Раз у этого камня был отломан кусочек, это значит, что в принципе такого результата достичь возможно. Но явно не за счёт ударов. Может, попробуем раскалить, а потом резко остудить? Новую идею восприняли на ура. Чтобы не ждать, мы просто выгребли на край костра несколько небольших раскалённых камней и полили их речной водой из папортофельной кожуры. Естественно, от них пошёл пар, но совсем немного, исчезнув гораздо быстрее, чем я ожидала. Физик взъерошил и без того встрёпанные волосы. — Не понимаю, — признался он. — Не мог же камень так быстро остыть? Илья поплевал себе на палец и осторожно прикоснулся к объекту исследования. Ещё раз. Осмелев, взял камень в руку. — Тёплый, но не горячий, — подтвердил очевидное он и дал остальным пощупать. — Хм... — потянул Сева. — Что-то мне это напоминает. Выкатив из огня ещё два камня, мужчина положил один на песок, а другой бросил в плошку с водой. Как и в прошлый раз пар перестал идти почти сразу, но инженер подождал около минуты, прежде чем коснуться воды и камня. Подумал, передал плошку физику и осторожно капнул на тот голыш, который оставил на песке. Потом взял его в руку. Трое мужчин обменялись понимающими взглядами. — И что мы раньше не подумали? — вздохнул Маркус. — Выходит, не было никакой надобности насыпать под кострище такой слой земли. — Почему? — заинтересованно спросила агроном. — По крайней мере, те камни, с которыми мы сейчас экспериментируем, обладают очень низкой теплопроводностью, — пояснил Илья. — В результате изоляторы из них хорошие, а вот... — химик рассмеялся. — Может, и к счастью, что никому из нас в голову не пришло пытаться сготовить пищу, бросая в посуду раскалённые камни — всё равно ничего дельного бы не вышло. — Это точно, — хмуро кивнул физик. — И если «глина» хотя бы в половину такая же, то запечь её не удастся. Сева посмотрел на прогревающиеся в костре «колбаски» и упрямо подкинул в него хвороста. — Вера, а почему ты думаешь, что и глина ненормальная? — чуть позже поинтересовалась я. — Есть причины, — нерадостно улыбнулась геолог. — Признаков, которые заставляют сомневаться, довольно много, но некоторые будут понятны только специалисту. Хотя кое-что легко проверить кому угодно. Например, попробовать её на вкус и пожевать. От неожиданности я фыркнула. Раньше мне казалось, что только мы, биологи, с точки зрения остальных отличаемся извращёнными пристрастиями и тянем в рот что попало. Ан нет, выходит, геологи ничем не лучше. С любопытством посмотрела на глину: никогда раньше её не пробовала. Смогу ли отличить от нормальной? Покосилась на остальных, пожала плечами и, убедившись в неядовитости рыжей массы, отщипнула немного. На пробу глина оказалась странной. Почти безвкусной, но как будто слегка бархатистой. И на зубах ощущения оставляла совсем не такие, как раньше, на Земле, попавшая на бутерброд почва. Хотя кто знает, какой должна быть правильная глина? Может, именно такой? Заметив, что Вера ожидает моей оценки, отплевалась, прополоскала рот и виновато развела руками: — Нет, я пас. На вкус не смогу отличить. Геолог понимающе улыбнулась. — Все в порядке, бывает. Честно говоря, я сама сначала в шоке была. Особенно, когда поняла, что почти все мои знания здесь ничего не стоят. Честно говоря, совсем этого не ожидала. По крайней мере, раньше, в прошлой жизни, я была убеждена, что и на других планетах действуют те же законы. — Может, они и действуют, — вздохнул Маркус. — Но кто сказал, что Земная цивилизация знала уже основы, а не просто смотрела поверхностно? Или что эта планета не является аномальной? Или, — голос физика окреп, а на лице появилось ехидное выражение, — что Земля и Солнечная система не были чем-то аномальным по сравнению с остальной галактикой? — Ты сам-то в это веришь? — нерадостно рассмеялся Сева. — Нет, не верю, — честно развел руками Маркус. — Но исключить такой вариант тоже нельзя. Ведь о других мирах мы судили по косвенным признакам. Несмотря на первоначальную неудачу, физик ещё несколько десятков раз нагревал камень, а потом поливал его водой в надежде, что поверхность всё-таки повредится, но так и не достиг успеха. Сева, подумав, обстучал ещё несколько каменных обломков и продемонстрировал нам, как бывшие не острыми, но грубыми грани от ударной нагрузки скруглились и даже как будто слегка оплавились. — В общем, так, каменных топоров нам не видать как собственных ушей, — констатировал он очевидную истину. — Как и другого инструмента. Особенно ударного. Да и камень так не обработать... — Ну, молотки, наверное, получилось бы делать, — попыталась утешить Вера. — Ага. Упругие молотки, — криво усмехнулся инженер. — Хотя, если всё-таки научиться работать с этим материалом, то режущий инструмент получить ещё есть шанс. Но как — другой вопрос. — А всё-таки, ведь каким-то образом они разламываются, иначе нормальных угловатых камней мы бы не находили, а встречались бы только округлые, — указал Маркус. — Но их разрушали явно не ударным способом и не нагреванием. Как тогда? — Будем искать, — пожал плечами Илья. Кроме прочего, физик с геологом решили измерить плотность разных песков. Для этого они насыпали их в колбы до половины, прогрели на огне до полного высушивания, остудили, взвесили, а потом долили воды до метки по объёму, тщательно перемешали, подождали, пока не выйдет весь воздух, и снова взвесили. Таким способом им удалось вычислить не только массу, но и объём песка (как разницу между объёмом колбы и количеством долитой воды). Эти опыты были мне менее интересны, но краем уха услышала, что Вера опять оказалась права — песок легче, чем должен был бы быть, являйся он кремниевым. — А знаете, мне кажется, в том, старом, предположении Ильи что-то есть, — признал Сева за ужином. — Минералы действительно не похожи на нормальные: слишком упругие, да и реагируют на удары очень странно. А вот органику чем-то напоминают. — Я бы не сказал, что очень напоминают, — не согласился физик. — Если это органические соединения, то всё равно необычные. В огне не обугливаются, да и свойства у них очень специфичные. — Да тут всё необычное, — вздохнула Вера. — Так что ничего удивительного. Народ замолчал, сосредоточенно жуя и выбирая косточки из дичи. Уже перед самым сном физик решил, что кусочки глины достаточно запеклись, и попытался вытащить колбаски из костра. Но стоило прикоснуться к ним палкой, как все фигурки рассыпались: не в пепел, но в пыль. — Что и следовало ожидать, — без малейшего удивления заявила Вера. — Если сейчас эту пыль смочить — она опять станет как глина и лепиться будет отменно. Сева прищурился и с любопытством посмотрел на жену: — Теперь я понимаю, почему ты мне жаловалась на сумасшедший мир. Прости, что раньше не принимал твои проблемы всерьёз. — Прощаю, — улыбнулась геолог. — Я бы и сама не поверила на слово. Через некоторое время азарт прошёл, и большая часть народа вернулась к своим делам. Только Маркус слепил из образцов ещё несколько шариков и фигурок, после чего поставил их сушиться в тени. — Хочешь попробовать ещё раз? — спросила я. — И это тоже, — кивнул он. — А ещё хочу проверить, что с ними станет, если их просто хорошо просушить на воздухе: тоже рассыплются или будут удерживать форму. Вера с радостью поддержала идею физика, заметив, что раньше такую проверку не удавалось провести из-за постоянных дождей, а теперь, в менее влажной местности, да и по окончанию их сезона — как раз самое время. Этой ночью остался дежурить Илья. Я забралась к себе, но ложиться не спешила: мне требовалось меньше времени на отдых, чем остальным и, воспользовавшись этим, решила заполнить дневник. Через некоторое время услышала внизу шевеление и с любопытством выглянула. Физику тоже не спалось, и он присоединился к дежурному у костра. Долго вертел в руках камень из загадочного материала. — Вот странно, — вполголоса поделился он с химиком. — Столько лет учился, работал, и вдруг раз — весь привычный мир летит в тартарары. Как будто керели нарочно поставили всё с ног на голову. — Не переживай, — попытался ободрить его Илья. — Я уверен, что не только у тебя, меня и Веры трудности. Они у всех нас. С другой стороны, не всё так уж безнадёжно, ведь какие-то наши знания пригодились. — Я не расстраиваюсь, а думаю, — мечтательно хмыкнул Маркус. — Кто знает, вдруг именно одна из загадочных особенностей этого мира помогла керелям стать могущественными межзвёздными путешественниками. Представляешь, какие возможности открываются перед нами в таком случае? Химик поперхнулся от неожиданности и отложил недоеденный хвост ящерицы: — А вдруг именно одна из этих странностей послужила причиной вымирания керелей? — Может, и так, — легко согласился физик. — Но одно другому не мешает. — Не обольщайся, — неодобрительно посмотрел на собеседника Илья. — Я и не обольщаюсь, — Маркус широко улыбнулся. — Я — радуюсь. Толку-то впадать в депрессию из-за того, что тут многое не так, как на Земле? Изменить-то мир мы пока всё равно не сможем. А значит — надо искать положительные моменты. Благо, они есть. Например — огромный простор для исследований. И шанс изучить другую планету. А ещё, если повезет, получить то могущество, которое было у керелей. — Идеалист, — Илья покачал головой и встал, чтобы проверить, правильно ли идёт плот. — Нет, просто оптимист, — радостно возразил ему физик, сладко потянулся и, ещё раз взглянув на камень, ушёл под крышу. Подождав несколько минут и убедившись, что больше ничего интересного не намечается, я тоже удалилась к себе.

144-е сутки. Река — степь

Удобно устроившись на краю плота и подстерегая неосторожную рыбину, с удивлением отметила, что количество пираний в реке существенно снизилось. Раньше они плавали целыми группами, а теперь встречались исключительно одиночки и то редко. Если так дальше пойдет, то скоро не только я, но и обычный народ спокойно купаться сможет. Это плюс. А вот то, что лесной ландшафт исчез, мне не нравится и даже вызывает смутную тревогу. Наверное, слишком привыкла в новой жизни прятаться от опасности на дереве. Тем более, что лазить мне даже удобнее, чем ходить. А открытое пространство создаёт ощущение беззащитности. Единственное, что утешало — трава высокая и спрятаться в ней очень легко. Впервые я порадовалась своей природной особенности — ходить мне одинаково удобно и на двух, и на четырёх конечностях, а бегать — так и вовсе, опираясь на руки, легче. Из-за этого, когда спешу, становлюсь визуально ниже, и трава скрывает от лишних взглядов. Мелочь, а приятно. — Посмотри, что у меня есть! — прервал мои размышления Маркус. Вздохнув, погрозила уплывшей добыче кулаком и повернулась к физику. Он с гордостью продемонстрировал отрезок толстого стебля бамбука. — Ну и? Маркус зачерпнул стеблем воду: — Не протекает! — Мне нравится, — одобрила я, разглядывая дно из плотного пробкового слоя какой-то коры. — Как вам так заткнуть удалось, чтобы щелей не было? — Сначала как следует высушили дно, вырезав чуть большего, чем надо, размера, потом вставили и залили водой. Он разбух, и никаких щелей не осталось. Так что сильно высушивать этот сосуд не рекомендую. Жаль, такую кору мы только в джунглях видели, а здесь пока не нашли. Но ничего, у нас ещё на несколько труб хватит, — удостоверившись, что я достаточно оценила труды технического отдела, Маркус пошёл хвастаться остальным. — А ведь троллей уже почти месяц не видели, — задумчиво заметила Света, подошедшая к краю плота, чтобы порыбачить. Не отвечая, я выровняла дыхание и замерла: рядом показалась аппетитная добыча. Резкий удар костяным гарпуном — и вытянув на борт рыбу в локоть длиной, оглушила её и придавила рукой, чтобы извлечь оружие, не повредив. — Ты это к чему? Хочешь сказать, что мы уже уплыли достаточно далеко и пора остановиться? Энтузиазма эта мысль не вызывала. Я уже привыкла жить на плоту, да и с пропитанием и сбором материалов так не возникает никаких проблем: каждый раз причаливаем в новом, ещё не использованном людьми месте. Кроме того, окружающая природа не очень-то вдохновляла на основание постоянного селения: на мой взгляд, лучше остановиться там, где рядом лес. В нем и топлива больше, и пищи, и даже стройматериалов. И деревьев. Прищурившись, вспомнила, какое удивительное ощущение свободы, независимости и уверенности в своих силах появляется, стоит забраться в кроны. Нет, без леса мне будет тяжело. И дочери, когда она подрастёт, наверное, тоже. А ведь ещё где-то там, позади, остался большой (гораздо крупнее нашего) царский караван. Сейчас, во время сплава, свободным пищи вполне хватает, но если мы снова объединимся с царскими людьми, даже при продолжении сплава может начаться голод. А уж если остановимся рядом — его и вовсе не избежать. Пусть окружающая природа богатая, но её резерв не беспределен. Поэтому пока нет никакого резона прекращать сплав. По крайней мере, я к такому шагу ещё не готова. — Нет, думаю сейчас ещё не время, — вторя моим мыслям, покачала головой Света. — Надо выбрать более благоприятное место. Да и дополнительное расстояние между нами и троллями лишним не будет. — А почему тогда ты вообще об этом заговорила? — спросила я. — Вроде бы никто другой и не думает об остановке или поселении. — Вот именно это меня и беспокоит, — вздохнула экономист и замерла, заметив подплывающую рыбину. Продолжить разговор удалось только через несколько минут, после того, как я упустила очередную добычу, зато Света разжилась такой крупной особью, что нам пришлось прижимать её к плоту вдвоём. Больше, чем на дюжину килограммов, наверное, потянет. Оглушив угреподобную рыбу камнем и вытащив обломок гарпуна, мы оттащили её к костру и пошли обмыться от налипшей чешуи, слизи и крови. — Как я уже говорила, меня беспокоит именно то, что народ, обрадовавшись передышке, даже не хочет задумываться о том, что будет дальше, — чуть позже продолжила удачливая охотница, приматывая жилами новый наконечник к древку. — Пока мы плывем, у нас всего в достатке, но когда остановимся, ситуация может резко измениться. Или надо выбирать очень богатую местность, но и там разбегаться небольшими группами и уж ни в коем случае не объединяться с теми, кто отстал. Я кивнула. Действительно, если мне удалось избежать большей части неприятностей, скрывшись от них в верхнем ярусе леса, то представители лесных людей очень сильно пострадали от троллей. Наверняка они находились в постоянном страхе и напряжении. А сейчас, наконец почувствовав себя в безопасности, расслабились и просто гонят мысли о будущем, не желая даже думать о возможных проблемах. С другой стороны, люди не могут жить в вечном стрессе. Нужно и отдохнуть. — Не вижу в этом ничего плохого, — высказав мысли вслух, добавила я. — Не думаю, что народ совсем уж ни о чём не думает. — Да, в каком-то плане это даже хорошо, — кивнула Света. — Мне самой очень нравится нынешняя обстановка. После возрождения я только здесь почувствовала себя человеком, а не тварью дрожащей. Скажу больше. У меня создаётся очень приятное впечатление, что наш караван — это плавучее селение. Носитель цивилизации. И, если откровенно, именно с ним мне будет труднее всего расстаться. — Но вовсе не обязательно после завершения пути отказываться от того, что удалось достичь, — пожала плечами я. — Гораздо удобнее, когда есть закон и порядок. — Ты серьёзно считаешь, что после прибытия людям будет дело до чего-то, кроме собственного выживания? — горько усмехнулась экономист. — Остановившись, мы потеряем всё, что получили. Собеседница замолчала, проверила, насколько крепким получился костяной гарпун, после чего отложила его, поплескала себе в лицо водой из реки и решительно добавила: — Хватит об этом. Надо брать от жизни всё, пока можно. Тем более что тут не лучшее место для поселения, вот и думать о нём не буду. После чего быстро ушла к дочери. Я посмотрела ей вслед. Сама же подняла больную тему, и сама же прервала разговор. Что её так беспокоит? Ведь мы уже уплыли от троллей. В новом месте всё будет иначе, не так страшно и плохо, как раньше. Или у Светы есть основания чего-то опасаться? Да нет, не думаю. Скорее всего, просто память о прошлых неприятностях не даёт покоя. Остается надеяться, что время поможет вылечить душевные раны. На привале, после пополнения запасов, я отправилась поискать деликатесы и вскоре вышла на муравьиную тропу. Красновато-рыжие насекомые размером с таракана-прусака деловито бежали в одну сторону и возвращались с добычей — в другую. Крупные, аппетитные на вид и запах насекомые, к большому разочарованию, оказались ядовитыми. Зато пройдя вдоль их тропы, я добралась до небольшого оврага, заросшего мелкими кустарничками с чёрными сладкими, слегка терпкими ягодами. К сожалению, большая их часть ещё не дозрела, поэтому пришлось потратить немало времени, выбирая экземпляры покрупнее и послаще. Более плотные и терпкие съела на месте, а получше и послаще оставила, чтобы приготовить из них подкормку для Димы. На обратном пути заметила Надю, которая сидела у муравьиной тропы, ловила бегающих насекомых и с явным удовольствием ими лакомилась. Везет ей: для меня они, значит, ядовиты, а для неё так съедобны... На всякий случай я переключила кольцо-анализатор на вид Homo oculeus и, проверив пойманного насекомого, ахнула. Ядовито! Не смертельно, но... — Ты что делаешь?! Выплюнь немедленно, они же ядовитые! Жгучая брюнетка с укором посмотрела на меня большими синими глазами. — Ты чего кричишь? — спросила она, даже не подумав избавляться от очередной жертвы. — Всё в порядке. — Но они ведь ядовитые. — Не больше, чем многое другое, — терапевт улыбнулась. — Пантера, ты слышала на Земле, что можно отравиться ну, например, шоколадом? — Некачественным — конечно, — я ещё раз проверила насекомых на съедобность. Результаты остались прежними. — Даже качественным, смотря сколько съесть, — будто подтверждая свои слова, Надя аппетитно захрустела хитином муравья. — Ну, там ведь это «сколько» килограммами измеряется... Погоди, ты хочешь сказать, что красный цвет камня означает, что продукт практически не ядовит? — Нет, не это, — засмеялась Надя. — Что ты знаешь о кольце-анализаторе? — Оно позволяет разделить продукты на неядовитые, ядовитые, но не смертельные, и смертельно ядовитые, — не понимая, к чему такой странный вопрос, ответила я. — А ещё оно самоподзаряжающееся и с гарантией должно работать больше тысячи местных лет... — Ух ты, а я и не знала, — заинтересовалась Надя. — Спросить забыла, а сами керели не сообщили. А от чего оно заряжается? А то я уже пару месяцев боюсь, что вот-вот батарейка сядет, пореже пользоваться стараюсь. — Не смогла выяснить, как именно, но точно знаю, что просто носить кольцо с собой вполне достаточно для сохранения работоспособности, если, конечно, оно не будет уничтожено физически, — я улыбнулась. — Когда я керелям вопросы задавала, то на меня такая паранойя нашла, везде второе дно мерещилось. А тебе? — Иногда, — кивнула Надя. — Тем более что кое о чём они точно нам не сказали. Меня как будто окатили ледяной водой, по спине пробежали мурашки. Неужели она знает, что выживет только кто-то один? — О чём? — осторожно уточнила я. — Ты в курсе, что кольцо-анализатор имеет два режима работы, о втором из которых керели скромно умолчали? — Два? — облегчённо вздохнув, я растерянно посмотрела на кольцо. Странно, а в инструкциях о втором режиме ничего написано не было. Впрочем, как и о первом. А ведь точно, в полученных руководствах указывалось, как использовать только дополнительные надстройки к моему кольцу, а об основной функции вообще ничего не упоминалось. Тогда это мне не показалось странным, но теперь... — Так вот, к чему я про шоколад говорила. Многие отравляющие вещества в небольшой дозе безопасны. На Земле мы часто ели продукты, содержащие яды, главное — чтобы не передозировать, и чтобы яд не накопился в организме. На первом, общем, режиме кольцо работает так: продукты, которые можно потреблять в любых количествах и как хочешь часто, относятся к неядовитым, к ядовитым керели отнесли те, что могут вызвать нарушение жизнедеятельности, но вряд ли приведут к смерти, и к смертельным — все остальные. То есть, в этом режиме кольцо, например, посчитает ядовитыми земную петрушку, укроп, шоколад, кофе и вино. А водку, соль, горький миндаль и многие приправы кольцо вообще классифицировало бы как смертельно опасные продукты. — Соль? — Да. В чистом виде смертельную дозу соли съесть не так трудно, как может показаться. Поэтому хлеб, например, кольцо посчитало бы съедобным, а соль — жутким ядом. — Вот это да, — я схватилась за голову. То-то мне казалось странным, что почти не встречается съедобных пряных травок. Выходит, многое из того, что брезгливо и опасливо отбрасывала, годится в пищу. — Почему ты раньше не сказала? — Лучше спроси, почему сейчас не скрыла. Думаю, чем меньше будет тайн внутри наших маленьких групп, там лучше мы сможем доверять друг другу. Честно говоря, уверена, что не только я уточняла эту деталь, но, как видишь, ни здесь, ни в Интернете слух о втором режиме ещё не прошёл. — И правда, — я задумалась, но потом вернулась к разговору. — Так чем отличается второй режим? — Переключается так, — Надя медленно продемонстрировала определённую серию надавливаний на металл рядом с камнем. — А теперь смотри, — она поймала муравья и на мгновение прикоснулась к нему камнем кольца. После мгновенного потемнения камень окрасился, но не как обычно: ярко-зелёный центр окружало фиолетовое кольцо. — Керели использовали радужную шкалу: центр от фиолетового — безвредного, до красного — смертельно ядовитого, и окружность тоже от фиолетового, при котором даже присутствующие в продукте яды совсем не накапливаются в организме, до красного — когда они практически не выводятся. В простом режиме считаются съедобными только те продукты, которые при полном анализе ни по одной шкале не выходят за синюю грань. То есть уже голубые по съедобности считаются ядовитыми. А на самом деле спокойно есть можно до зелёного цвета, хотя лучше, конечно, уже не объедаться. А чай я себе иногда заваривала вообще до жёлтых по ядовитости, — Надя замолчала, задумчиво глядя на муравьёв. — Всё равно я собиралась рассказать об этом в ближайшее время, так почему бы и не сейчас, — добавила она себе под нос. Переключив своё кольцо, я снова проанализировала муравьёв и, выяснив, что для меня они вообще голубые по съедобности, присоединилась к трапезе. Возвращались мы вместе и, подойдя к плоту, обнаружили на нем наших мужчин, которые собрались в круг и, заинтересованно глядя чуть вниз, о чём-то увлечённо спорили. — У меня — длиннее! — категорично заявил Сева, сделав странный жест рукой. — Зато у меня — толще, — возразил Илья. — Ну, это как посмотреть, — ехидно потянул зеленокожий. Я остановилась: может не стоит смущать мужчин своим присутствием? Хотя о каком смущении может идти речь, если мы целыми днями щеголяем друг перед другом голыми телами. — Нет, так нечестно, если уж меряться, так в одних местах, я тоже могу утолщение найти! — вмешался Маркус. — Зато у меня в бугорках, а у вас гладкие! — А у меня... — Игорь на мгновение задумался. — А у меня зато красивее. И блестит сильнее. О, девочки, идите сюда. Вот скажите, у меня красивее, чем у них? Мы с нездоровым любопытством присоединились к мужчинам. Оказалось, что они обсуждают не своё мужское достоинство, как я сначала подумала, а добытых на стоянке змей. Не выдержав, рассмеялась: как всё-таки важен для мужского пола элемент игры. — Ну, так красивее? — настойчиво повторил математик, демонстрируя изящный экземпляр рептилии с зелёной чешуей с синими вкраплениями и металлическим блеском. — Красивее, красивее, — хором сказали мы и снова прыснули, вызвав недоумение и даже обиду на мужских лицах. Но уже вскоре, поняв, что нас так рассмешило, они присоединились к общему веселью.

145 – 152-е сутки. Река — степь — река

Узнав о существовании второго режима кольца-анализатора, я стала пользоваться исключительно им. Если раньше огромное количество ядовитых растений и животных вызывало удивление, то теперь, наоборот, оказалось, что практически всё в той или иной степени является съедобным. Вскоре выяснилась ещё одна особенность кольца — оно всегда анализировало продукт целиком: ткнув камнем в лист растения, получаешь оценку ядовитости не отдельного органа, а всего, что к нему крепится, то есть целого куста вместе с древесиной и корнями. Открытие произошло случайно: проверив фрукт, упавший с одиночного дерева, и убедившись в его съедобности, я залезла наверх и, заполняя корзину, случайно прикоснулась камнем к ещё не сорванному плоду. Прибор просигналил о «жёлтой» ядовитости растения, а когда я, спустившись, принялась проверять собранные фрукты, чтобы рассортировать на хорошие и несъедобные, то все они отразились на кольце, как качественные «синие» продукты. Подробная проверка показала, что листья дерева тоже съедобны, хотя и не такие безопасные, а вот оторванная и очищенная от листьев веточка — аж оранжевая. Подумав, что эти сведения не очень тайные и легко выводятся эмпирическим путём, я сообщила об открытии всем посвящённым, ну, кроме Детовских жён, разумеется. А чуть позже Росс проговорился, что он уже знал об этой особенности кольца-анализатора, но не соизволил просветить остальных. Однажды я заметила, что стоит Веронике или Свете вспомнить отцов своих дочерей, как Юля старается либо уйти на другую сторону плота, либо перевести разговор на иную тему (обычно на физика) или как-то ещё отвлечь. Судя по всему, когда-то мне не показалось её недовольство, хотя явно она больше ни разу его не показывала. Зато пару раз намекала, что не стоит ворошить прошлое, и отцом надо считать Маркуса, а не тех, кто зачал. После одного из таких случаев, я отозвала астронома в сторону: — В чём всё-таки дело? Ты знала их прежних мужей? — Нет, — Юля оглянулась на физика с жёнами и, убедившись, что они заняты своими делами, вполголоса добавила: — В отличие от прошлых, Маркус их не бросил. — Но ведь и они не бросили, а погибли, — возразила я. — Погибнуть ради кого-то гораздо легче, чем жить ради него, — сказала, как отрезала, астроном. — Думаю, в смерти мужчин была немалая доля их собственной вины. Женщина помолчала, глядя на спустившееся к водопою стадо рогатых копытных. — Хотя, нет, не уверена, что именно вины. Может, они по жизни были такие слепые или глупые, — добавила она чуть позже. Я неодобрительно встряхнулась. Причём тут глупость? Или, по мнению астронома, мужчины должны были спасаться сами, бросив жён на произвол судьбы? — Они защищали своих любимых. Что в этом плохого? В чём ты их обвиняешь? Юля поморщилась и тяжело вздохнула. — А вот тут ты ошибаешься, — её голос прозвучал твёрдо, без капли сомнения в своей правоте. — Я и сама контактировала с троллями, и встречала многих, которые с ними сталкивались. Условно этих людей можно разделить на два основных типа. Одни оказались с теми, кто заболел, в одной группе — у них фактически не было шансов, если не успели уйти до того, как тролли стали параноиками. Другие — жили отдельно и сталкивались с изменёнными людьми относительно редко. Вот эта часть людей могла выжить даже без большого везения или тайных знаний. У них почти всегда была возможность не вступать в битву, а уйти. Разумеется, в случае, если во главе стоял разум, а не жадность или сиюминутные эмоции. — Да? — скептически потянула я, вспоминая, что Дет когда-то тоже говорил нечто подобное. — Без сомнений, — кивнула астроном. — Если, когда заметишь тролля, бросить вещи и бежать, то тролль всегда обращает внимание не на человека, а на имущество. Насколько мне известно, иначе бывало, только если до этого убегающий напал на тролля, стукнул его или ранил. А если выбор стоит не между обидчиком и предметом, а между возможной жертвой и вещью — тролли предпочитают имущество человеку. Хотя кто-то рассказывал, что если оставить вещь как приманку, а самому не сбежать, а затаиться, то нападение всё равно будет, — женщина помолчала, о чём-то глубоко задумавшись, а потом добавила: — В идеале, конечно, надо не просто бросить вещи, а рассыпать их, раскидать по сторонам — тогда велик шанс, что тролли и заберут совсем немного. Но разговор не об этом, — оборвала она сама себя. — Так вот, жизнь при встрече с троллями сохранить не настолько сложно. А их мужья защищали не столько своих женщин, сколько богатство. Они — не смельчаки и герои, а либо дураки, либо трусы! Меня поразила тихая ярость в голосе Юли. Не просто ярость, а почти ненависть. — Считаешь, они пеклись о подругах? Ха! — горько усмехнулась астроном. — Только о себе! Они даже не подумали, что будет с их детьми и их женщинами — ведь и те, и другие лишились сразу и защитников, и имущества. Вот и выходит, что их бывшие предпочли лёгкий путь — или пан или пропал. Боялись выживать почти без всего, приспосабливаться, опасались, что без начальных богатств мало чего стоят, — Юля несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, после чего уже спокойнее добавила: — Они были бы героями, если бы выжили и не бросили свои семьи. А так — нет в их гибели ничего героического. Безрассудная, глупая смерть. Не зная, что ответить, я неопределённо пожала плечами. С одной стороны, в чём-то астроном права — если подумать, то в действиях прошлых мужей нет подвига. С другой — и обвинять без серьёзной причины тех, кто отдал свою жизнь, лично у меня язык не поворачивается. Ведь неизвестно, как конкретно и в каких обстоятельствах произошла встреча с троллями. Хотя всё равно, если был хоть малейший шанс выжить... Своей гибелью они не облегчили жизнь другим людям, а только усложнили. Но что толку думать о прошлом, ведь всё равно погибшие уже заплатили за ошибку своими жизнями... Хотя прямо я не поддержала Юлю, но теперь, поняв, что ею движет, тоже старалась проследить, чтобы Света с Вероникой пореже вспоминали настоящих отцов своих детей. Теперь у них есть Маркус. И хотя не стоит говорить о погибших плохо, на пьедестал возводить тоже нельзя. Они остались в прошлом, а его не следует ворошить без особой нужды. Фигурки из местной глины, которые стояли в тени, за это время так и не высохли полностью, оставаясь достаточно влажными, чтобы сохранить пластичность. Даже когда Маркус разложил фигурки под горячие солнечно-лунные лучи, это не помогло. Точнее говоря, реакция была, но странная. На жаре самый верхний тонкий слой подсох и как будто чуть распушился, в результате чего поделки из глины стали легче скатываться с наклонной поверхности и на ощупь казались чуть шелковистыми. А стоило убрать фигурки в тень, как через четверть часа «глина» снова становилась слегка влажной и пушистость пропадала. После целой серии опытов физик заявил, что пока для полного высушивания нашёл только один способ — нагревание, причём достаточно сильное. Но при нём фигурка уже не сохраняла форму, а рассыпалась в пыль. Ради интереса физик собрал получившийся порошок в отдельную сухую плошку, поставил в тень, и меньше чем через полдня он снова превратился в слегка влажную глину (судя по всему, впитав водяной пар из воздуха). — Мне вот что интересно, — прокомментировал результат Маркус. — Ладно здесь, рядом река и влажность воздуха достаточно высокая, но сохранит ли эта субстанция аналогичные свойства в сухой атмосфере? И, если нет, то какая минимальная влажность нужна, чтобы пыль смогла превратиться в глину? Но для проведения подобных исследований не оказалось подходящего оборудования и условий, поэтому мужчины отложили их на неопределённое срок, пока не появится возможность. — А ведь, если подумать, эта «глина» — в каком-то плане очень ценна, — напоследок поделилась с нами Вероника. — Особенно, если растения из неё воду смогут извлекать — никакого полива не нужно будет. Во время остановок я пару раз обращала внимание на Марка. Вроде бы уже давно находимся в пределах видимости друг друга, но за это время у меня так и не появилось к нему, как к представителю противоположного пола, интереса — только как к сородичу. Может, всё дело во внешности? Марк намного крупнее даже самых больших мужчин лесных людей: сантиметров на восемьдесят выше и чуть ли не в два раза шире в плечах. А если учесть длинные, до колен, руки с большими кистями, густую серебристо-каштановую шерсть-гриву на голове и плечах, поросший такой же длинной шерстью равнобедренный треугольник на спине, спускающийся вершиной к короткому мохнатому хвосту, несколько вытянутые вперёд челюсти и стиль передвижения — не человеческий, а обезьяний — создаётся образ гориллы-переростка или действительно какого-то полуобращённого оборотня. Такое существо трудно представить в виде мужа или героя-любовника. Я грустно усмехнулась. Уж кому-кому, а мне-то как раз не стоило бы придавать его внешности столько внимания — сама не намного лучше. Разве что волосы вместо гривы, на теле шерсти нет, челюсти вперёд не вытянуты, да размер гораздо меньше. Даже если на цыпочки встану, всё равно ниже всех взрослых людей в караване, не говоря уж о Марке — тот, по сравнению со мной, вообще гигант. Но всё равно — больше похожа на лысую четырёхрукую обезьяну, чем на человека. Недаром учёные настаивали на том, чтобы назвать мой вид зверолюдьми. Мы на самом деле слишком сильно отличаемся от остальных. Но всё равно, даже несмотря на отсутствие полового интереса к Марку, он остается единственным моим сородичем в караване. И единственной возможной парой. Ни у него, ни у меня нет других вариантов (кроме как остаться холостыми), если, разумеется, мы не встретим других зверолюдей. Думаю, Марк тоже прекрасно понимает, что выбор невелик. Ведь у него сложились очень неплохие отношения и с царем, и с его людьми — он вполне мог задержаться с большим караваном. Даже с учётом некоторого числа агрессоров — мог. На такого монстра нападать не станут — не дураки. Марк о чём-то весело разговаривал с людьми с плота-общаги, на котором поселился. Засмеялся и, зачерпнув горстью воды из реки, брызнул на собеседницу. Стало грустно. Марк ко мне тоже никакого сексуального интереса не испытывает. Может, так происходит как раз потому, что мы оба слишком не похожи на людей Земли? Хотя нет. Марк сам признался Дету, что его влекло к погибшей знакомой оборотнице. А ведь она была такая же мелкая и отличалась от землянки не меньше меня. Значит причина не в этом. Впрочем, мало толку переживать из-за такой ерунды. Нас никто не гонит, не толкает друг к другу, так что и беспокоиться не стоит. Время покажет, сложится или нет. А спешить не следует. — Хочешь сойтись с ним поближе? — негромко поинтересовался подошедший Дет. Я вздохнула и отвернулась: — Даже не знаю. С подозрением взглянула на лидера нашей группы, но в его серых глазах не промелькнуло даже тени насмешки или неодобрения. Хотя, раз на Земле он был профессиональным психиатром, то наверняка мог хорошо контролировать эмоции. Думаю, что и здесь умеет не хуже. Но, с другой стороны, мне нечего стыдиться. Да и нет причин бояться насмешек. — Опасаюсь, но одновременно понимаю, что подобных мне слишком мало и надо бы держаться друг друга, — добавила я в ответ на невысказанный вопрос блондина. — Да, в чём-то ты права, — согласился он. — Кстати, ты думала над тем, старым вопросом? Он ведь всё ещё остаётся актуальным и будет таким как минимум несколько лет. У меня не возникло даже малейших сомнений насчёт того, что имеет в виду Дет. Тем более, что к поднятому им вопросу о том, есть ли у меня глобальные цели, мысленно возвращалась много раз. — Думала и часто. — Нашла ответ? Если не хочешь, то можешь не озвучивать, просто скажи «да» или «нет», — добавил лидер. — Да, хотя и не уверена, что ответ полный. И что он не изменится со временем. — Хорошо, — блондин слегка склонил голову. — Не буду настаивать на том, чтобы ты сообщила мне, но на всякий случай посоветую учесть, что зверолюдей только двое. — Учту, — раздражённо отрезала я и отправилась собрать траву на подстилку. Вот не понимаю, зачем лидер пытается указать на без того очевидное? Неужели считает такой дурой? Набрав большую охапку свежего сена, потащила его к плоту. По пути пару раз останавливалась, чтобы передохнуть. Другие люди тоже уже возвращались с добычи, начиная потихоньку готовить плоты к отплытию. С тех пор, как мы расстались с царским караваном, установилась очень комфортная, спокойная обстановка (скорее всего из-за того, что теперь продуктов с лихвой хватало на всех). Но теперь, задумавшись о неприятном, я смотрела на других людей внимательнее и, уже в конце пути, случайно встретилась с полным недоверия взглядом одной из проходящих мимо женщин. По спине пробежал зябкий холодок, и сразу стало понятно, что имел в виду Дет. После того, как караван вернулся на середину реки, я поднялась к себе. Лидер оказался прав: я слишком расслабилась и с готовностью откинула тяжёлые мысли. Думая о будущем, нельзя забывать и о прошлом. А в нём одни представители моего вида занимались грабежом, а другие — воевали на стороне троллей. За редким исключением, люди из каравана не видели ничего хорошего от зверолюдей. Да, они разрешили мне сплавляться с ними, приняли Марка и не поставили нам в вину ни наше прошлое, ни поступки наших собратьев. Но это не значит, что об этих деяниях забыли. А следовательно — стоит мне или Марку оступиться, как хрупкий мир может рухнуть. В идеале надо не просто сохранить равновесие, а заслужить уважение и вернуть доверие к нашему виду. Но возможно ли такое без демонстративной работы на публику, выпячивания своей полезности и преувеличения положительных черт? Вряд ли. А разводить рекламу я не хочу. Пытаться показать себя лучше, чем есть на самом деле — тупиковый путь. Даже если в начале он даст положительный результат, то потом, рано или поздно, правда всё равно раскроется и тогда доверия уже не будет. Нет, это не выход. Лучше оставаться такой, как есть — настоящей. И не лгать ни себе, ни другим. По крайней мере, постараться не лгать. Такой путь медленней и не факт, что даст положительный результат, но он же поможет удержаться на ногах и уменьшит шанс скатиться вниз. В конце концов, не только у меня есть тёмные тайны. Одни убивали, другие (Росс, а может и кто ещё) промышляли людоедством. На крайний случай всегда останется ещё один вариант: уйти от людей и пытаться построить что-то самой. Но его буду использовать, только если не найду другого выхода.