Смятение в собрании продолжалось. Видя невозможность дальнейшей проповеди, апостол вышел из ареопага. Скоро разошлось и все собрание, и каменные сиденья членов ареопага, столь же жесткие, как и их сердца, опять опустели. И так неужели бесплодно осталось слово апостола? Нет, живо и действенно слово Божие: оно глубоко запало в сердца некоторых из присутствовавших и принесло свои плоды.

«Некоторые мужи, пристав к Павлу, уверовали; между ними был Дионисий Ареопагит и женщина, именем Дамарь, и другие с ними». Это был первый трофей Евангелия в центре философского язычества. Такова была первая встреча Евангелия с языческой философией. Уже при первой встрече с ним дотоле непреоборимая владычица умов смутилась и сразу почувствовала грозную для себя силу неведомого пришельца. Но, смутившись, она не захотела сразу преклонить перед ним своего знамени. Еще целых пять веков она усиливалась поддерживать свое знамя во имя язычества и мудрости его, но червь времени неустанно точил древко этого знамени, и оно наконец рухнуло, склонившись к подножию креста.

Из Афин ап. Павел отправился в Коринф. При тогдашнем состоянии это был еще более знаменитый город, чем Афины, так как он именно считался главной римской резиденцией Греции. Омываемый двумя морями, с одной стороны Ионийским и с другой – Эгейским, Коринф соединял в себе пышную роскошь Азии с культурой Европы. С самой глубокой древности он славился своими искусствами и науками. Разрушенный в 146 г. до P. X. римским полководцем Муммием, он вновь построен был Цезарем и сделался столицей Ахаии, и к этому времени опять достиг своего прежнего блеска. Его прекрасный климат, богатства, стягивавшиеся с востока и запада, громадный наплыв иностранцев и купцов, все это содействовало чрезвычайной изнеженности и вместе распущенности нравов, которой известен был Коринф не только по всей Греции, но и по всему миру. Бесстыдный культ Афродиты находился там в полном процветании, и «коринфский образ жизни» вошел даже в пословицу для обозначения самой необузданной распущенности. Рядом с утонченным богатством уживалась самая жалкая бедность, которая тоже заражена была господствующими пороками, и народная масса Коринфа представляла собой ту страшную бездну безотрадного падения, до которой только может доходить человек. Чтобы основать церковь Христову в этом царстве греха и развращения, требовалось не только боговдохновенное слово такого проповедника, каким был ап. Павел, но и явно высшая помощь, нравственное чудо.

Со своей проповедью ап. Павел обращался здесь уже не к высшим образованным классам, которые в Афинах достаточно обнаружили свою закоснелость в мнимой философской мудрости, а к тем жалким подонкам общества, которые более всего нуждались в утешении Евангелия. Деятельность его началась среди мелких ремесленных классов, состоявших отчасти из иудеев, и первыми плодами проповеди было обращение к вере семейства Акилы и Прискиллы, которые, бежав из Рима вследствие указа императора Клавдия об изгнании иудеев, прибыли в Коринф и начали заниматься скромным ремеслом – делать палатки. Обращение этого семейства было великим благом для апостола. Он подружился с ними на всю жизнь, нашел у них помещение и даже работал вместе с ними, добывая себе этим насущный хлеб. По субботам он занимался проповедью в иудейской синагоге и приобрел еще нескольких последователей, и между ними Криспа, начальника синагоги. Но так как иудеи Коринфа вообще враждебно отнеслись к апостолу, то он, «отрясши одежды свои, сказал: кровь ваша на глазах ваших; я чист; отныне иду к язычникам». С этого времени он оставил синагогу и исключительно обращался с проповедью к язычникам, среди которых и имел значительный успех. Среди обращенных язычников были известные впоследствии Гаий и Стефан, отличавшиеся истинно христианским гостеприимством и любвеобильной благотворительностью (Рим 16:23; 1 Кор 16:15–17).

Местом своих собраний апостол избрал дом некоего Пуста, находившийся подле синагоги, и там был первый храм молитвы и собраний коринфских христиан. Враждебное отношение иудеев на время привело было апостола в уныние, и он хотел прекратить свою проповедь; но дух его подкреплен был ночным видением Господа, который сказал ему: «Не бойся, но говори и не умолкай; ибо Я с тобою, и никто тебе не сделает зла; потому что у Меня много людей в этом городе». Это видение успокоило и ободрило апостола, и он оставался в Коринфе полтора года, поучая его жителей слову Божию.

Но злоба иудеев не ослабевала и с течением времени распалялась до неистовства, особенно когда они видели свое бессилие выстоять против неотразимых доводов апостола, разрушавших самые кровные их убеждения и надежды. Они воспользовались первым случаем, чтобы только отомстить ненавистному проповеднику. В это время в Ахаию назначен был новый проконсул, Галлион, брат знаменитого философа Сенеки, и подобно ему – человек в высшей степени просвещенный и гуманный. Пользуясь его неопытностью и рассчитывая на некоторую безнаказанность, иудеи произвели мятеж, схватили ап. Павла и поволокли его на площадь, требуя от проконсула суда над ним по обвинению в том, что он «учит людей чтить Бога не по закону». Хотя император Клавдий и изгнал иудеев из Рима, но их религия была все-таки religio licita, т. е. дозволенной со стороны государства; но религия «этого человека», как настаивали они, хотя и могла сходить под названием иудейства, была совсем не иудейством. Это была фальшивая подделка под иудейство и, направляясь против Моисеева закона, тем самым становилась riligio illicita, недозволенной религией. Таково было обвинение, на котором с гвалтом настаивали иудеи, и лишь только оно выяснилось, ап. Павел готов был выступить на самозащиту. Но Галлион не намерен был утруждать себя выслушиванием этой беспорядочной процедуры. Вполне зная и уважая существующие законы и вместе с тем отличаясь чисто римской нелюбовью к льстиво-примирительному языку и еще более тем римским высокомерием к народу, который он, подобно своему брату, вероятно, ненавидел и презирал, он прекратил все это дело заявлением, что их обвинение против Павла, как нарушителя Моисеева или вообще какого бы то ни было закона, какой только он мог признавать, было крайне безосновательно. «Если бы тут было какое-нибудь гражданское преступление или противоправственное действие, то я имел бы причину вникнуть в дело и выслушать вас, но когда дело идет об учении, о простых именах и о вашем законе, то разбирайте сами; я не хочу быть судьею в этом». Потушив таким образом дело, Галлион приказал ликторам очистить суд, что они и сделали с примерным усердием, «прогнав их из судилища». Такой оборот дела ободрил городскую чернь, которая давно уже ненавидела иудеев за их отщепенство и бесчеловечное ростовщичество, и вот она схватила главного иудейского вожака, Сосфена, начальника синагоги, и тут же перед судилищем, на глазах Галлиона, подвергла его беспощадным побоям, и это был вполне заслуженный урок их собственному буйству и изуверству.

После нанесения такого удара иудейской дерзости для ап. Павла наступил период продолжительного покоя, и он в течение его продолжал не только проповедовать слово Божие в самом Коринфе, но и наблюдать за состоянием церквей в других городах. Его сотрудники то и дело посещали окрестные церкви и доносили ему о их религиозно-нравственном состоянии. Среди некоторых юных церквей, оставшихся без властного руководительства в вере, возникали различные недоумения, для разрешения которых требовалось авторитетное слово самого апостола; но так как сам он занят был проповедью в Коринфе, требовавшем его постоянного личного присутствия, то он для назидания другим церквам, прибег к тому способу, который впоследствии имел громадное значение для церкви, именно к письменности. И в Коринфе именно написаны им были первые послания. Поводом к ним был слух, дошедший до него из Фессалоники, что там среди христиан возникли недоумения касательно второго пришествия Господня и воскресения мертвых, и вот в разъяснение этих недоумений апостол и написал одно за другим два послания, известные под названием «первого и второго посланий к Фессалоникийцам». Так как написание этих посланий требовало значительного труда, то апостол обыкновенно не сам писал их, а диктовал писцу и собственноручно прибавлял лишь заключительное приветствие, которое и служило для христиан доказательством подлинности посланий. Так положено было начало боговдохновенным посланиям апостола народов.

Устроив все дела в Коринфе, апостол наконец оставил его, чтобы посетить Иерусалим к предстоявшему великому празднику Пятидесятницы. При отбытии из Коринфа он принял на себя обет назорейства и вместе с Акилой и Прискиллой отплыл в Ефес, знаменитый порт Средиземного моря, находившийся в постоянных торговых сношениях с Коринфом. Благочестивая чета осталась в Ефесе, где она могла рассчитывать на хороший заработок, а апостол отправился далее в Кесарию и Иерусалим и оттуда поспешил в Антиохию. Там он, среди своих возлюбленных собратий, провел несколько дней мира и радости, столь необходимых для него после перенесенных трудов и пережитых потрясений.

Но такой неутомимый деятель, каким был ап. Павел, не мог долго наслаждаться покоем. Его манил простор широкой деятельности, хотя бы и сопряженной с необычайными трудами и опасностями, и он, чувствуя на себе обязанность пастырского руководительства основанных им многочисленных церквей, за несколько дней отдыха составил план третьего великого миссионерского путешествия, именно с целью посетить все основанные им церкви. И вот он, «проведши в Антиохии несколько времени, вышел и проходил по порядку страну Галатийскую и Фригию, утверждая всех учеников». В Галатии он сделал распоряжение, чтобы по воскресным дням производились сборы милостыни в пользу бедных Иерусалима, и затем, обойдя окрестные церкви, направился в Ефес, который и избран был им на этот раз центром его апостольской деятельности. И лучше этого нельзя было избрать города, из которого бы Евангелие легко могло распространяться по всей Азии. Ефес, как столица Древней Ионии, был очагом той знаменитой ионийской цивилизации, которая по пересаждении ее в Грецию нашла высшее развитие в Афинах. Находясь неподалеку от залива Средиземного моря, между Смирной и Милетом, Ефес был тем знаменитым городом, где встречались между собой Восток и Запад, Азия и Европа, и множество торговых кораблей совершали постоянные рейсы между ним и Коринфом. Но несмотря на прилив в него западных воззрений, он сохранял с необычайной верностью религию древних азиатских богов, и самым почитаемым божеством его была Артемида.