— Идите за нами, мистер Келлер, — сказал Траунс. — Я не хочу терять вас из вида.

— Никуда я не пойду, — попытался протестовать Келлер, но сдался и, постанывая, поплелся за неожиданными посетителями по лестнице вверх. — Ноги, — пожаловался он. — Дерьмовые, как жисть.

Квартира Пимлико состояла из жилой комнаты и кухни. В ней воняло прогорклым свиным жиром и беконом, и ее давненько не чистили. На полу валялась поношенная одежда. На туалетном столике, прямо перед расколотым зеркалом, стоял фаянсовый умывальник с затхлой водой и толстой линией грязи, окружавшей его изнутри. Рядом лежали опасная бритва и грязный кусок мыла. Провисшая незаправленная кровать, на стуле — непогашенные счета с местных собачьих бегов, под окном — выпуски Лидс Экзаминер.

Суинбёрн и Келлер остановились на площадке, а Бёртон и Траунс вошли в квартиру.

— Записная книжка! — воскликнул человек из Скотланд-Ярда, поднимая с кровати маленький переплетенный томик. Он тщательно перелистал ее, страница за страницей. — Ничего, кроме ставок на собак. Он был игрок, этот парень, Пимлико.

— Неудачник, вот кем он был, — сказал Келлер. — Терял каждый долбанный пенни, который зарабатывал. Всегда опаздывал с арендной платой.

— Кем он работал? — спросил Бёртон.

— На фабрике Прайд-Манучи, паковал паросипеды в ящики, которые потом посылали в Ковентри. Но ему дали под зад коленом пару недель назад, когда отловили на воровстве.

Брови Бёртона поднялись.

— Что произошло?

— Ерунда, забрался через окно в «Кошку и Скрипку», свистнул пару бутылок виски, и прыгнул прямо в руки фараонов. Просидел ночь на холодке.

Траунс нахмурился.

— Только одну ночь? За кражу в пабе?

— Ну.

— Где его держали?

— Полицейский участок на Фарроу-лайн.

Спустя пару минут детектив позвал Бёртона, который обыскивал кухню.

— Капитан, что скажешь?

Траунс указал на голые доски пола около окна. Бёртон подошел туда и увидел маленькое пятно от какой-то черноватой и волокнистой жидкости. Он присел на корточки, вынул из кармана карандаш, его концом поскреб высохшее вещество и поднес к носу.

И вздрогнул от отвращения.

— Воняет гнилыми зубами и еще чем-то. Мистер Келлер, Пимлико жевал табак?

— Не-а. Дымил Оденс Флейком, как и я.

Бёртон встал.

— Когда-то я изучал табачные запахи, — сказал он Траунсу. — Я уверен, что это прусский жевательный табак. В Англии достать почти невозможно.

— И ты думаешь, что его оставил этот иностранец? То есть наш убийца — немец?

— Да, по-моему.

Еще двадцать минут они обыскивали квартиру, но больше не нашли ничего полезного.

— Вот теперь, — сказал Транс, — мы покидаем вас, мистер Келлер.

— Да-а, и, надеюсь, больше никогда не увижу ваши рожи, — пробормотал хозяин дома.

Они уже спустились по лестнице, когда он добавил:

— Он все ждал, что ему переведут капусту, урод.

Траунс остановился.

— Что?

— Пимлико. Он все ждал капусту, говорил, что тогда заплатит мне должок за аренду.

— Деньги? Откуда?

— Хрен знает.

Оказавшись снаружи, человек из Ярда посмотрел на бледно-серое небо.

— Начиная с сегодняшнего дня, я официально в продолжительном отпуске, — сказал он, — но будь я проклят, если оставлю это так. — Он повернулся к Бёртону. — Следующая остановка — Фарроу-лайн. Я хочу знать, почему освободили Пимлико.

Они вернулись к винтостульям и поднялись в воздух. Опять пришлось остановиться и узнать у констебля куда лететь. Наконец, спустя четверть часа, они приземлились перед полицейским участком. Бёртон и Суинберн остались снаружи, Транс вошел внутрь. Он вышел через двадцать минут, в течении которых поэт обсуждал с другом свой последний проект «Аталанта в Калидоне».

— Я собираюсь усилить атеистическое чувство в поэме, в память старины Бендиша, — сказал он. — Он собирался вбить последние гвозди в гроб, который Дарвин построил для Бога.

— Том похвалил бы тебя, — ответил Бёртон. — При всех своих проказах, он высоко ценил тебя, Алджи, и обожал твою поэзию. Он был одним из самых преданных твоих защитников.

В глазах поэта появилась нехарактерная для него жестокость. — Ты помнишь, как я рассказывал тебе, что в юности мечтал стать офицером-кавалеристом?

— Да. Твой отец не разрешил тебе, и ты, решив доказать себе, что ты не трус, взобрался на Утес Калвера на острове Уайт.

— Точно, Ричард. Тогда я висел на скале на кончиках пальцев, и не боялся. С того случая я никогда не избегал вызова, не обращая внимая на опасность. Меня не пугает мысль о войне, встрече с врагом и схватки с ним. Как и у каждого поэта, корни моего творчества растут из столкновений и конфликтов.