Третья часть звоночка...
УК. Эпизод 1. Если считать, что новый год начинается не с первого января, а с какого-то заметного события, то 1935-й начал для меня свой отсчёт с двадцать второго числа своего первого месяца. Воспользовавшись тем, что Пётр Милов с семьёй перебрался в отдельную квартиру в Кожухово, получив её от ЦНИИМаш, куда его, после получения диплома, пригласили заведующим лабораторией электрогазосварки, я, прямо скажем, воровски залез в старый дом Полины подчистить тайники с разной мелочью вроде пластиковых карт, думая что там никого нет. Расчёт был верный, жена Акимова должна была быть на заводе, а малыши в детском саду. Но, мы предполагаем, а Господь располагает. Женщина оказалась дома и не одна, а в объятиях своего любимого супруга. Ввалился я, можно сказать, в самый пикантный момент. Гневу моему не было предела. Арестант, отправленный на МССЗ, по факту, совершил побег, а его конвоир боец Сафонов сидит в полуподвале и решает задачки по физике! Налицо грубейшее нарушение социалистической законности и воинской дисциплины. Да что там УК с уставом! Они меня ни в грош не ставят! Справедливости ради, следовало признать, что и моя вина в этой ситуации была. Ещё два месяца назад, после того, как на МССЗ доставили не инженера, а однофамильца из лагерной обслуги, приказал закрепить за каждым, кто работает "на выходе", персонального конвойного. Вот они и снюхались. Короткий допрос выявил, что я не до конца представлял себе глубину задницы, в которую попал. Акимов получал от сотрудничества понятно что, а в замен подрабатывал у Сафонова репетитором, готовя того к поступлению в институт. Мотив понятен, призывали в последнее время в основном пролетариев, людей к железу неравнодушных, а уж посмотрев, какие дела в моём КБ творятся, возжелал товарищ Сафонов быть инженером. Беда была в том, что образования было всего пять классов и дембель весной, времени на подготовку катастрофически не хватало, поэтому и был написан неделю назад рапорт на сверхсрочную. Помню, Косов, который, между прочим, должен был по негласному договору держать на контроле дисциплину, радовался. Двадцать три рапорта почти разом! А нужно от силы трое-пятеро. Можно привередничать и выбирать лучших! Залётчики, сами полностью раскаявшись, впрямую товарищей не выдали, но сложить два и два ничего не стоило. Это ж выходит, что в моём хозяйстве завёлся пушной зверёк! Косов, зараза, чем занимается?! Если б свалившаяся на меня проблема имела меньшие масштабы, я бы, пожалуй, мог рубануть сгоряча и наломать дров, но не в этом случае. Шутка ли, я мог разом лишиться всех наиболее продуктивно работающих сотрудников КБ с неминуемым срывом работ по "Фрунзе". Этого одного было более чем достаточно, чтоб получить по совокупности всех прегрешений перед советской властью в целом и отдельными её высокопоставленными представителями в частности высшую меру социальной защиты. А тут ещё и массовый сговор охраны лагеря с заключёнными. Отобрав у конвойного патроны и штык, которые мне, в принципе, не угрожали, но единственно для обозначения моего недоверия, я, тем не менее, заставил его нести свою винтовку самостоятельно, чтоб случайные прохожие не могли подумать, будто у нас что-то неладно. По прибытии в лагерь я сразу за воротами КПП объявил Сафонову трое суток ареста "за уклонение от установленного маршрута". Что было чистейшей правдой. Со старшим лейтенантом НКВД Косовым получился исключительно тяжёлый разговор. Вломившись в кабинет политрука, а именно на этой должности официально числился мой зам, ибо натурального заместителя мне по штату не полагалось, я застал его в состоянии, с моей точки зрения, ещё более постыдном, чем Женю Акимова. Весь его стол был завален черновиками, а толстая стопка переписанных набело листов лежала на краю, придавленная (о Боже!) табельным оружием. Сам старлей увлечённо марал очередную страницу. - Was ist das?
– этим вопросом я удивил сам себя, чего уж говорить о моём заместителе, который автоматом начал отвечать, - Das ist... - Вот ты и попался, шпиён немецкий! Уууу, контра! Донесение резиденту пишешь?!
– ничего такого я заранее не планировал, но тут меня просто понесло от всех переживаний. - Да ты что, Петрович! Вырвалось, вырвалось у меня!
– как баба затараторил обычно уверенный в себе старлей, - При главке вечерний факультатив по немецкому языку организовали, там на уроках только шпрехать разрешается, вот и вылетело! А это не донесение вовсе а проект Уголовного кодекса! - Тааак...
– протянул я, бегло глянув на лежащую сверху, страницу, прибрав заодно ствол. А пусть не разбрасывает! А то, что он себя сейчас не в своей тарелке чувствует, мне только на руку. Объяснений, в принципе, не требовалось. Судя по объёму готового чистовика, мой зам мучается законотворчеством с самой публикации для народного обсуждения проекта новой конституции в начале декабря. Картина маслом. Я выше крыши занят железом, мотаюсь по заводам-смежникам, среди которых первое место сейчас уверенно занимает Люберецкий электромеханический, политрук занят писаниной, командиры взводов ходят начкарами через двое суток на третьи с предшествующими подготовками к караулу и последующими выходными, в итоге личный состав предоставлен сам себе. С учётом всех обстоятельств, я, пожалуй, не прав. У меня, наоборот, всё благополучно! А ведь бойцы от упоения свободой могли б какую-нибудь "Аврору" к Кремлю подкатить и жахнуть! Это, как говорится, присказка, а вот потом началось. Рассказав Косову о случившемся, но умолчав о женщине, так как хотел разобраться с директором МССЗ Белобородовым, который единственно мог санкционировать её "отгул", келейно, я предложил ему тихо замять дело. Старлей же, не отрицая своей вины за состояние дисциплины и выражая готовность (вот дурак!) понести наказание, настаивал на ограниченном расследовании, только в отношении Акимова. Чтоб другим было неповадно. Вторым не менее важным аргументом было то, что совершенно скрыть произошедшее практически невозможно. С чистой совестью можно лишь стоять на том, что случай единичный, а более не знаем ничего. Тут было о чём задуматься. Если раньше все выдвигавшиеся обвинения в мой адрес были либо смутными догадками, либо просто притянуты за уши, то в этом случае мы имеем легко доказуемый "залёт". Легко потому, что если оговаривать охотников могло и не найтись, то чистую правду выложить - партия велела! Специфика эпохи, ничего не поделаешь. Такая концепция меня не устраивала категорически. Во-первых, я лишался ведущего специалиста с той же перспективой срыва сроков работ. Во-вторых, если хотя бы средненький следак начнёт крутить... В общем, сколько верёвочке ни виться, а конец найдётся. Риск в любом случае огромный, но лучше уж не давать формального повода к полномасштабному расследованию, ограничив всё дисциплинарным взысканием Сафонову. Уговоры не дали никакого результата, пришлось приказывать. Косов справедливо возразил, что контрреволюционных приказов выполнять не будет. Пришлось пригрозить сделать его крайним. Сработало! Репутация - великая вещь! Я двух наркомов внудел пережил, а тут какой-то старлей. Ради примерного наказания виновных, равно как и стремясь помочь им же в благом порыве приобретения знаний, мы свели всех написавших рапорта в первый взвод, добавив туда комсомольский актив во главе с самим комсоргом для полного укомплектования. Было объявлено, что взвод отныне именуется учебным и предназначен для выявления пятерых лучших, которые останутся на сверхсрочную. Для этого была создана специальная система обучения и зачётов, включавшая в себя и полную школьную программу по всем предметам. Ответственными преподавателями были назначены "подозреваемые" с другой стороны колючки. Так сказать, я перевёл стихийное незаконное движение в легальное русло. И сделал его до предела интенсивным. А чтоб жизнь вообще не казалась мёдом, наказал сам себя усиленной физподготовкой с новоявленными "академиками", а Косова - политинформацией, изучением уставов и законов СССР. В общем, к чему ребята стремились, то они и получили, да с разбега! Двум другим взводам тоже хулиганить стало просто некогда, потому, что первый заступал в караул исключительно в субботу. Эпизод 2. Двадцать третьего февраля мне представился случай легализовать свою "Сайгу". Ловкость рук и никакого "мошенства". Подобно угонщикам автомобилей более поздних времён, я воспользовался документами на реальную опытную самозарядку, первый образец-макет которой, изготовленный исключительно для проверки работоспособности автоматики, был гладкоствольным. Времени прошло достаточно, чтоб история подзабылась, а бумаги остались. У "Сайги" пришлось заменить пластиковые приклад, цевьё и пистолетную рукоятку на деревянные да изготовить металлический корпус нового магазина, переставив туда "потроха" родного. Дело оставалось за малым - продемонстрировать "подделку" людям. Шанс выпал в "День Красной Армии и Флота". Накануне дежурный принял телефонограмму из наркомата лёгкой промышленности. Дорогой дядюшка, Исидор Любимов, приглашал меня на охоту и велел прибыть к восьми утра к его "пентхаузу" на мясницкой. Без женщин и детей. В принципе, идея встретить праздник в чисто мужской компании за достойным её занятием мне понравилась. Вот только на кого именно охотиться собрался нарком Любимов мне не сообщили, забыв или посчитав несущественным, а перезванивать было как-то неудобно. Пришлось собираться по полной программе. Кроме обычного "бытового" комплекта, тёплой одежды, лыж и "Сайги", к которой у меня была только мелкая дробь, взял "мосинку" валяющегося в санчасти с простудой бойца. И к ней два десятка пулемётных патронов с пулей "Д", списанных на пристрелку оружия. Кто знает, как нынче наркомы развлекаются? Вдруг он за лосятиной собрался, или, того пуще, медведя поднять? Кроме Исидора Любимова в назначенное время меня прямо на улице и незабвенный Иван Кузьмич Кожанов, при машине, вооружённый и довольный собой. - Доброго утречка, товарищ флагман первого ранга! Поздравляю с праздником!
– поприветствовал я наркома ВМФ "не по уставу", потому, как мы оба не в форме, заглушив двигатель "газика". - Взаимно! Здорово!
– энергия из морячка плескала через край.
– Рад видеть тебя, Семён Петрович! Эх бабахнем сегодня! Страшно сказать, на охоте с Гражданской не был! Да и там, больше, поневоле. Готов помочь трудовому крестьянству истреблением волков? - Волков?
– я немного смутился, зверь серьёзный, да и стая - это тебе не шутки. - Не журись! Народу много будет, помогут, - заметив мою реакцию ответил нарком.
– Вообще, это Орехово-Зуевские текстильщики Исидора пригласили. Стая у них в районе безобразничает, так чего начальству не сделать приятно, а? - А ваши как же? Сегодня день такой, поздравить всех надо, а нарком в лес сбежал. - Не дети, перебьются, - нахмурился Иван Кузьмич.
– Я телом мелкий и как Ворошилов пить не могу! Здоровье дороже! - А, все в сборе, как погляжу, - на улицу вышел и пожал нам руки одетый в овчинный тулуп главный организатор мероприятия.
– Нечего время терять, давайте грузиться. Для поездки был изначально запланирован "Тур" наркома ВМФ, так как он имел полный привод и мощный двенадцатицилиндровый мотор, в отличие от лимузина капитана лёгкой промышленности, а на моём "газике", хоть он, наверное, и был здесь лучшим по проходимости, везти двух наркомов было бы непредставительно. Пока складывали пожитки и оружие в салон "флагманского" автомобиля, Исидор Любимов, намеренно выставлял напоказ свою вертикалку, под конец не выдержав и откровенно похваставшись. По нынешним временам комбинированный "Меркель" со стволами 7,92 и 12 был, пожалуй, даже не предметом роскоши, а произведением искусства. Кожанов, отдав должное "немцу", не ударил в грязь лицом, продемонстрировав обычную боевую СВШ, но с подарочной пластиной на прикладе "от рабочих Тулы герою РККФ" и оптическим прицелом, что вызвало мой живейший интерес. Сам я участвовать в соревновании "у кого длиннее" не хотел, но подначки наркомов по поводу "мосинки" и предложения вооружить меня получше за свой счёт, заставили расчехлить "Сайгу", якобы "собственной работы". Судя по реакции наркомов, я их обошёл вчистую. Никакие мои заверения, кто как охотничий этот карабин можно принимать весьма условно, не помогли. Оба захотели точно такие же. Пришлось послать их в Тулу. Так как хозяин лимузина был небольшого роста, а сидения в машине не регулировались, пришлось мне поработать водителем. Конечно, у Кожанова был персональный шофёр, но именно сегодня нарком предпочёл преодолеть некоторые трудности и приехать на Мясницкую самостоятельно. А кандидатура Исидора Любимова как управляющего транспортным средством, вследствие малой практики и утреннего барского настроения, вообще не рассматривалась. Надо сказать, это меня ничуть не расстроило. Ехать за рулём "Тура" было настоящим удовольствием. Несмотря на вес, машина сидела на дороге, как влитая и легко управлялась на ходу, а табуны под капотом позволяли плавно, но энергично ускоряться и сбрасывать перед поворотами без использования тормозов, которые, из-за пневматической конструкции, были, единственный минус, резковаты. Про комфорт внутри и говорить не стоит, а вот "прибамбасы" я для себя отметил особо. Только мы уселись и тронулись, как Кожанов, сидевший спереди, откинув крышку бардачка и достав оттуда по отдельности огромные наушники и микрофон, щёлкнул тумблером скрывавшегося там же радиопередатчика. Меньше, чем за минуту прибор нагрелся и сигнальная лампа загорелась зелёным светом. Нарком, поставив переключатели на приёмнике и передатчике в одно положение, связался с дежурным по своему наркомату и, обменявшись числовыми паролями, поздравил своих подчинённых. Меня удивило, что Иван Кузьмич проделал всё лично, без какой-либо помощи специально обученного радиста. На выраженное мной восхищение его способностями он с удивлением ответил. - А что тут сложного? Пять фиксированных радиоканалов, выбрал нужный и всё, можно говорить. Если, конечно, дальше десяти километров не уехал. - И частота не плавает? Подстойка не нужна? - Связисты проверяют каждое утро, пока случаев, чтобы я без радио остался, не было. - Неужто, наши такие передатчики делают? - А что тут странного? Машины, трактора, подлодки, эсминцы, торпеды делаем, а радиостанции, выходит нам не по зубам? Недооцениваешь отечественную радиопромышленность, товарищ Любимов. Это в тебе твой "тяжелопромышленный шовинизм" говорит. Вот погоди, пожалуюсь товарищу Артюхиной, она тебя проработает, чтоб не задавался. Достанется не меньше, чем Серго...
– на этих словах Кожанов запнулся и резко сменил тему. - Как у тебя с машинами для "Фрунзе" дела? - Положа руку на сердце, плохо!
– не стал кривить я душой.
– С механикой туда-сюда, а с электротехникой вообще затык. Люберецкий электромеханический только-только дал первые образцы электромагнитных клапанов и датчиков оборотов вала. И то, и то ерунда. С клапаном в размер кулака ещё можно смириться, а вот с точностью плюс-минус пару сотен - никак! Я уж про главный прибор не говорю. Для него даже закон изменения подачи топлива, в зависимости от наддува, оборотов и нагрузки не определён! Кручу сейчас десяток двухцилиндровых блоков с ручной регулировкой для определения оптимальных параметров на всех режимах. Но, метод научного тыка требует времени. И не малого. Полагаю, рабочий образец дам к середине весны. 1936 года. Не раньше. Если голову не снимут. Во избежание трагического исхода предлагаю смириться с установкой пяти 16-16 в катерном варианте, с собственными компрессорами и обычными ТНВД, на один вал. Потребуется двадцать штук. Могу дать к концу мая. Если "Русский Дизель" не подведёт. - Везучий ты человек, Семён, - глядя в окно сказал нарком ВМФ.
– В других условиях за такую подделку я б сам первый твоей крови потребовал. Но, к весне корпусные работы по "Фрунзе" закончены не будут. Новаторы-рационализаторы взялись делать були и третье дно сварными, да ещё дополнительное бронирование в подводной части включить в силовой набор. А корпус линкора из трёх разных по составу сталей собран, да ещё мороз, на котором, оказывается, варить вообще нельзя. В итоге работы на восемьдесят процентов выполнили, когда приёмка трещины в швах обнаружила. Всё насмарку. Переделывать будут летом, сейчас эти самые швы протачивают до чистого металла. Тут я не сдержался и тихонько с облегчением выдохнул. По всему выходило, что судьба подарила мне минимум полгода. - Радуешься, что громы-молнии не тебе достались?
– усмехнулся Иван Кузьмич.
– Напрасно. Надоели мне выкрутасы наркомата тяжёлой промышленности. 130-миллиметровые пушки для эсминцев, несмотря на ТТЗ, не универсальные и ресурс 100 выстрелов всего! Два года работы и такую ерунду мне впаривают! Зачем мне новая пушка, которая хуже старой Б-7? К чему оправдания, что из-за высоты линии огня зенитную стрельбу только в башне обеспечить можно? Этого что, сразу понять нельзя было? Теперь обещают башни, не раньше, чем через два года. А эсминцы мне чем вооружать? И так во всём! Повисла неловкая пауза, которую сам Кожанов, немного успокоившись, прервал. - Совнарком дал добро на предварительные натурные испытания дизель-гидравлической силовой установки. Как только лёд на Неве сойдёт, поставим на Адмиралтейский завод "Ворошилов". Это старорежимный недострой. Машины у него такие же, как на "Фрунзе". Заменим на паре валов турбины на дизеля и посмотрим, как это будет на ходу. Так что, будь добр, обеспечь. На упрощёнку глаза, так и быть, закрою. Всё таки, "Ворошилов" не линкор, на контроле в ЦК его не держат. Слушая Ивана Кузьмича, я напрягался всё больше. Дело в том, что он говорил именно то, что я хотел бы больше всего услышать. Возможно, за исключением полной отмены этой затеи высшего руководства. Вот только необходимости сообщать мне об этом именно здесь и сейчас, не было никакой. Наоборот, наркому было бы выгодно, чтоб я землю носом рыл, стараясь не прогневить ЦК. А происходящее было больше всего похоже, как на бойне успокаивают быка, прежде чем прирезать. Я весь внутренне подобрался, ожидая подвоха. Был бы передо мной Берия, о характере и поступках которого я знал что-то заранее, было б легче. Но с наркомом ВМФ всё моё знакомство опиралось исключительно на личный опыт. Без подсказок из несостоявшегося будущего. Хоть и был Кожанов чем-то похож на Ежова, но вот поведение их различалось кардинально. Взлетев высоко, Иван Кузьмич умудрился не оторваться от "земли", или, в его случае, "палубы", оставаясь всё тем же "матросским флагманом", близким и понятным любому военному моряку и пользующимся за это любовью и уважением. Военно-Морской Флот ставил в своей жизни на первое место и искренне старался подготовить его к грядущим испытаниям как можно лучше. Из известных исторических личностей, больше всего он, пожалуй, напоминал мне фельдмаршала Суворова. И при всём при этом, предвоенной чистки, видимо, не пережил. Не помню я его фамилию среди героев войны, да и после неё тоже. А человек такого калибра безвестно затеряться не должен был. Значит убрали недоброжелатели. Вот только кто? Ворошилов? Да, не может он смириться, что моряки от него сбежали, но тогда-то такого не было. Александр Васильевич, коли уж я его вспомнил, с перед самим императором встать за правду не сробел, за что и попал в опалу. Есть над чем подумать, стоит ли к такому человеку приближаться. Впрочем, особого выбора у меня нет, с сухопутными я в контрах, а дело делать надо. Общие противники сближают. Пока я развлекал себя такими размышлениями, умолкнувший было на несколько минут нарком, видимо, твёрдо решивший не дать нам умереть со скуки, снова подал голос. - А вот наркомат лёгкой промышленности для меня, как бальзам на душу. Всё что ни попросишь, дорогой Исидор Евстигнеевич предоставит. Если б ты знал, Семён, как Клим ругался, когда мы форму нового образца на две бригады морской пехоты получили. У него заявки годами не отовариваются. - Уж скажешь, тоже, годами, - насупился дядюшка.
– Не больше чем на шесть месяцев. И не от нас это зависит, а от сезона. Если они мне в ноябре заявки присылают на следующий год, а овец стригут в мае? Кстати, Семён, работает твоя идея. В степи дорог нет, но как просохнет, кати куда хочешь! Четыре-пять прицепов к "пятому" ЗИЛу и вперёд! Мы так уже считай, не только наш Туркестан в оборот взяли, но и Монголию, и Синьцзян. Но последнее не от автопоездов больше зависело, а от наведения порядка. Молодцы пограничники. Удобно всем получилось. Нам шерсть. А мы туда топливо, стройматериалы, корма какие, ну и так, поторговать мелочь разная. Был бы буржуем, эх я б развернулся там! Рефрижераторов бы! Не даёт ни госплан, ни наркомфин. Говорят, вы уж нас совсем стеклом и химией своей объели, у других наркоматов хлеб отбираете. - Хоть за дело пеняют-то?
– обернулся назад Кожанов.
– Успехи есть? - Не наседал бы ты на меня со стеклотканью, Иван Кузьмич! Одно расстройство от неё! Рассчитывай на ближайшее время на стекломочало. Не так аккуратно выходит, как племянник говорит, но бакелитовый саман неплох. Сам понимаешь, от смолы и все недостатки. Ты бы поискал по заграницам рецепты, а то своя разведка только у тебя. - Если что будет, сообщу обязательно, - кивнул Кожанов. Слушая этот разговор, я невольно обращал внимание, что, не имея "забугорных" образцов с готовыми названиями, наши люди вполне успешно подбирали свои, интуитивно понятные. Так, "мочало" не могло относиться ни к чему иному, кроме как к распылению жидкого горячего стекла сжатым воздухом, а "саман", естественно, предтеча всех композитов. - Ну, а с искусственным волокном... Вискоза и близко не стоит, к тому образцу. Чувствую, спросят меня за такой расход средств на сомнительное дело. Лабораторию по последнему слову химической науки оборудовали, средства только туда вливаем, а толку пока нет. Не могли обмануть нас? Может эти нити как-то естественным образом получаются? Не может такого быть? - Концов не найти, Исидор Евстигнеевич. Источник, после случая с Ежовым, сами немцы ликвидировали. Пробовали по наработанной им агентуре пройтись, так там островитяне нарисовались. Два провала. Такое впечатление, что им известно достаточно много. Пока выжидаем и смотрим. А сомнения насчёт сведений и у меня появились, Семён. Тот фторопласт, по твоей формуле, флотская лаборатория порохов и боевой химии, получила. Оказывается, это порошок! Да, скользкий. Но! Разлагается меньше чем при трёхстах градусах на ядовитые составляющие и при выстреле из пушки сгорит. Чистая деза! - Пусть дальше работают! Даже порошок - просто отличный результат! Его в трансмиссионную смазку хорошо добавлять! Ресурс в разы! И есть способ его получения в виде покрытий и крупных кусков. Это химическая и элктроизоляция, детали трущихся узлов. Пусть ищут!
– я испугался, что работы свернут. - Ты так уверенно говоришь, Семён Петрович, а ведь иных подтверждений этой информации нет. Всё с твоих слов. Разведка ничего не дала. И у меня создаётся нехорошее впечатление, что ты нам не доверяешь и придерживаешь информацию. При этом хочешь, чтоб мы верили тебе на слово. Или ты думаешь, что мне пороходелов-химиков озадачить нечем?
– наехал на меня нарком ВМФ. - Источник, как вы сами сказали, мёртв, а мне добавить нечего, - уйти "в отказ" было, в данном случае, единственно верным решением, но холодок между нами в этот момент перестал быть красивой фразой, кожа вдоль хребта пошла мурашками. - Ладно...
– сказал Кожанов, всем своим видом показывая, что дела обстоят как раз наоборот, и сменил тему.
– Мы тут с твоим дядей посовещались и вот что решили. Семён Петрович, не желаешь ли ты сделать карьеру в наркомате внутренних дел? - Желаю я или не желаю, в данном случае, не имеет никакого значения, - тут я даже позволил себе от души повеселиться.
– Берия не такой дурак, чтоб не только таскать чемодан без ручки, но ещё и набивать его камнями. Думаете, он не понимает, что рано или поздно уронит и отдавит себе ноги? - Никто и не говорит, что всё будет просто. Но у Лаврентия неустойчивое положение. Ежов, в своё время, провёл переаттестацию, чтоб расставить на ключевых постах своих людей или просто тех, кто был ему обязан всем. Фактически, сейчас Берия свой наркомат контролирует слабо и будет от этой слабости избавляться различными структурными изменениями. Для нас это шанс продвинуть тебя повыше. А точка опоры и влияния в НКВД исключительно важна. Хотя бы, как лишняя гарантия безопасности для нас всех. Позиция товарища Сталина по тебе, с августа не изменилась, хотя то предложение и было жестом отчаяния под прессом кадрового голода. Орджоникидзе и Киров тоже за тебя встанут в случае чего. Смело можем вопрос о твоём назначении хоть в ЦК продавливать. Лаврентий это понимает и артачиться не будет. Выслушав увещевания Кожанова я ответил категорическим отказом. Что значит "точка влияния"? Или в наркомате внудел от приказов к интригам перешли? Кто поддержит, кто не поддержит, продавить, сесть повыше - от всего этого меня буквально воротило. Как и от того, чтобы кого-то либо что-то контролировать, вместо того, чтобы делать самому. - Ты, надеюсь, не думаешь, что мы тебя сразу в кресло замнаркома посадим, раз уж от главного портфеля отказался?
– в разговор вступил Исидор Любимов, придвинувшись сзади чуть ли не к моему уху.
– Ты сначала до конца выслушай, а потом уж руби. В ближайшее время ваше ЭКУ переформируют в ГЭУ. Главное Экономическое Управление. Меркулов вместо ВРИО станет полновластным хозяином, а управлений станет четыре. Промышленности, Торговли и финансов, Транспорта, Сельского хозяйства. Понимаешь? Берия строит структуру по отраслевому принципу, вместо прежнего, целевого. Так вот, мы тебя продвинем на отдел в первом управлении. Отдел двигателей внутреннего сгорания. Твоё ненаглядное КБ при этом, при тебе же и останется. А возможности, представляешь, как возрастут? Все КБ, все заводы будут у тебя под контролем! Захваченный нарисованной перспективой, я упустил главное, спустя пять секунд, меня будто прострелило. Откуда они могут знать?! Вопрос, заданный в лоб заставил Кожанова отвернуться и сделать вид, что занят изучением пролетающего мимо подмосковного пейзажа. - Ты, товарищ флагман, давай, нос не вороти. Как вижу, у тебя он в пуху. Вы что, за Берией шпионите? С ума сошли?! Это ж и под попытку организации контрреволюционного переворота подвести можно! - Раздражаешь, товарищ Любимов, - в сердцах ответил нарком.
– Сидя в мазуте всё нос свой длинный высовываешь, а чуть что, так обратно нырнуть норовишь. Ты уж определись, пойдёшь в люди или нет. Шпионим? Не было б большого греха, если б так. Что Ягода, что Ежов - чекисты были так себе. Третий раз обжечься неохота. Но, всё санкционировано, не переживай. Наблюдали за ежовцами, хозяева кабинетов поменялись, а приказа сворачиваться не было. Забыли, наверное, так мы не напоминаем. - Берия не простит, - сказал я очевидное. - Плевать. Не до этого ему сейчас. А года через два мы тебя на первое управление поднимем, если молодцом будешь. Тут уж Исидора вообще не свалить, а об меня Лаврентий и сейчас зубы обломает. Оптимизма соучастников нашего заговора я отнюдь не разделял. Но уж больно приманка была вкусной. Контроль над всем двигателестроением! Я сам не заметил, как стал составлять планы на ближайшую перспективу. И мне было абсолютно всё равно, что коготок уже увяз. Просто потому, что времени сбыться мечтам "моих" наркомов не хватало. А война сама покажет, кто чего стоит и всех расставит по своим местам. Получив моё формальное согласие, наркомы-заговорщики успокоились, беседа потекла куда как благодушнее. Поговорили о бабах. И вообще и персонально о моей Полине, а потом о товарище Артюхиной. Жена отличилась тем, что стала козырять родственными связями, заставляя лабораторию работать сверхурочно. К тому же она без зазрения совести вынудила собственного начальника заняться репетиторством. В общем, сплетен до небес. Точнее до самого наркома лёгкой промышленности. Обещал разобраться и надрать задницу. Отговорили. Александра Фёдоровна же, расстроенная очередным провалом испытаний кислородных торпед, с пожаром ещё на этапе подготовки, решила лично разобраться, в чём причина. Торпеды были первым крупным успехом "шефа" точной промышленности и всё с ними связанное Артюхина принимала особенно близко к сердцу. Кожанов с восхищением рассказывал, как добрая, милая женщина, устроила такой аврал, что от военморов только перья летели. Чистота в торпедном хозяйстве, и не только, стала практически стерильной, а грязь под ногтями матроса становилась чуть ли не поводом к комсомольскому собранию. Инструкции по эксплуатации выполнялись неукоснительно. В итоге, впервые, нормально работающие по отдельности на стендах агрегаты, "спели хором" в стрельбе реальными торпедами. Кислородная, с японскими воздушными хитростями, 533-миллиметровая торпеда с 300-килограммовой инертной боеголовкой и турбинным двигателем, показала дальность в 75 кабельтовых и скорость 45 узлов. Большой шаг вперёд даже по сравнению с "фиумской" торпедой, которая на такой скорости шла только 22 кабельтовых. Работы предстоит ещё много - внести в конструкцию различные режимы хода на разную дальность, отработать контактный и электромагнитный взрыватели, увеличить мощность боеголовки и, возможно, установить систему маневрирования или самонаведения, но уже в таком, предельно упрощённом виде, торпеда рабочая, в отличие от капризной перекисной "сестры". Пошутив на тему того, что Александре Фёдоровне надо бы присвоить флагманское звание, раз уж она так хорошо справляется. Посетовав на то, что в Гражданскую могли и из бойцов и в начдивы шагнуть, если талант был, наркомы постепенно съехали на воспоминания. Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы где вместе рубились они. Пусть не вместе, но рядом. Исидор Любимов был начальником тыла фронта у Фрунзе в Туркестане, когда Кожанов десант в Энзели высаживал. Как водится, память сохраняла всё, но говорить хотелось о чём-то весёлом. Поэтому, спустя три часа после выезда из Москвы, вскоре после Полудня, проскочив Орехово-Зуево, мы въехали в большое село Губино и остановились у старообрядческой церкви, которая была открыта как ни в чём ни бывало. Видимо, староверам всё равно, никонианские гонения или большевистские. Жить-то надо. Тут же перед церковью уже собралась немаленькая толпа как людей, так и машин, и тракторов. Легковые "газики" привезли к месту сбора директоров текстильных фабрик района. А вот "шассики" СТЗ, поставленные передними колёсами на самодельные лыжи, были местными вездеходами. Именно на них, разместившись на грузовых платформах, нам предстояло двигаться дальше. Последние трое суток днём устойчиво держалась плюсовая температура, снег осел и уплотнился, напитавшись водой, поэтому лёгкие СТЗ двигались по целине уверено, проваливаясь сзади не больше чем на треть колеса и уверенно загребая мощными грунтозацепами стальных колёс. Выехав за околицу, мы немного спустились на поросшую кое-где чахлыми деревцами равнину, наводящую на мысль о болоте. Но, местные егеря чувствовали себя уверено и уже вскоре стали руководить расстановкой номеров, не делая различия между наркомом и простым колхозником, принявшим участие в волчьей облаве из-за того, что имел ружьё. Всего стрелков было около тридцати, расположившихся на дистанции от около пятидесяти метров по широкой дуге перед небольшим берёзовым леском. Именно там была замечена стая. Встав на место, я приготовил "сайгу", снарядив в магазин пять патронов с крупной картечью, выцыганенных у родственника, твёрдо решив стрелять только если зверь выйдет прямо на меня. Как-то не нравился мне такой способ охоты. Понимаю, так проще и быстрее всего избавить округу от хищников, но элемент состязания почти полностью отсутствует. Конечно, я не кержак, идущий на медведя с засапожником, но предпочёл бы действовать один или небольшой группой, выслеживать, устраивать засады, пытаться перехитрить зверя. А тут? Мы стоим, считай, в чистом поле. Ветер от нас к лесу, шума до небес. И подавляющее численное и качественное, как говорят военные, превосходство. Этой охоте вполне подходит эпитет "американская". Улыбнувшись своим рассуждениям, я не заметил, как пролетело время и загонщики, движущиеся через лес частью на лыжах, а то и прямо на тракторах, выгнали стаю на стрелков. Серые тени метнулись туда, где было пониже, стараясь скрыться в низинке, но там и снег был более влажный и тяжёлый, бежать было трудно. К моему удовлетворению, это происходило метрах в трёхстах от меня, за дальностью прицельного выстрела моего дробовика. Зато вокруг поднялась такая стрельба, что мне остро захотелось упасть и окопаться. Кожанов лупил чуть ли не очередями, попал или не попал, но два магазина он отсрелять успел. Дядюшка пальнул разок пулей и, перезаряжаясь, пару раз картечью. Остальные тоже от них не отставали. Подумалось, что шкуры теперь особой ценности представлять не будут. По итогам охоты, осмотрев туши, единодушно решили, что матёрую волчицу, главу стаи, подстрелил собственной персоной Исидор Евстигнеевич Любимов. Ещё одного крупного волка, "присудили" наркому ВМФ. А остальных троих по справедливости распределили между иными уважаемыми людьми. Пытались и меня наградить таким образом, но я, улыбнувшись про себя таким детским приёмам расположить к себе начальство, честно заявил, что не участвовал. Всего охота заняла два с половиной часа чистого времени и в животе уже начало урчать, поэтому праздничный обед в столовой Губинской текстильной фабрики был как нельзя кстати. Особым разнообразием меню не отличалось, суп, мясо, рыба, солёные огурцы и грибы, картошка, но было сытным, что по нынешним временам и являлось мерилом богатства стола. Пили много, благо поводов хоть отбавляй. Я, зная, что ещё нужно обратно ехать, воздерживался, чем вызывал нездоровый интерес. В конце концов, под предлогом, что каждый должен произнести тост, меня таки вынудили поднять бокал красного вина. Встав, я замялся, не находя, что сказать. Но вдруг мне на ум пришла интересная мысль и я, прокашлявшись, как мог выразительно, запел. Если на Родине вместе встречаются Несколько старых друзей. Всё что нам дорого припоминается, Песня бежит веселей. Встанем и чокнемся рюмками стоя мы, Выше бокалы с вином! Выпьем за Родину нашу привольную, Выпьем и снова нальём! Выпьем за русскую удаль кипучую, За богатырский народ. Выпьем за армию нашу могучую, Выпьем за доблестный флот! Последний куплет я просто опустил, не сумев сходу его изменить, чтоб не пугать никого "гвардией", но концовка получилась актуальной и, в целом, песня была принята исключительно хорошо. Немного недовольным был только Иван Кузьмич. - Почему это сначала армия, а потом только флот?
– было видно, что нарком уже слегка набрался. Праздновали наркомы в Губине, пока не стемнело. Я же, тишком сбежав, завернувшись в невостребованные сейчас тулупы, успел до отъезда выспаться в "Туре". Впрочем, оба моих попутчика прекрасно добрали своё в дороге. На подъезде к Москве, около девяти вечера, я разбудил просившего об этом Кожанова. Нарком связался по радио с дежурным по своему хозяйству и переменился в лице. Сон и хмель с него как рукой сняло. - Сам требует немедленно. - Что, даже не переоденешься? - Дежурному приказано доложить о передаче вызова. Едем в Кунцево, - принял решение флагман. - Меня по дороге домой завезите!
– засуетился проснувшийся от наших голосов Исидор Любимов, которому совсем не улыбалось, на ночь глядя, в непотребном виде, ехать по чужому вызову к фактическому главе государства. - Нарком с лимузина - мотору легче!
– грустно пошутил Кожанов, - Пять лишних минут нас не устроят. Проезжая Мясницкую, избавились от балласта и, знакомым с августа прошлого года маршрутом, я летел по ночной Москве, которая и не думала спать. Стоя на одном из перекрёстков, мы с Кожановым слышали, как из открытых окон ресторана неслось. - Мы парни танкисты и артиллеристы, мы верные силы Советской России!
– комсостав гулял, а я удивлялся, как быстро разошлась песня в народе. В Кунцево вышла заминка. В шлюзе охрана обратила внимание на сложенные в салоне машины длинные стволы. Пришлось ждать Власика, который, увидев меня на месте водителя, поморщился, но дал добро. Одновременно он же и успокоил Кожанова. - Что там?
– кивнул нарком на открывающиеся ворота. - Гуляют. Признаюсь, мне было до жути интересно, что происходит внутри. В своё время успел нахвататься рассказов о полуночных пирах вождя со всевозможными излишествами. Однако, после личного общения со Сталиным, мне казалось, что всё изрядно преувеличено. К сожалению, в настоящий момент, я был ни кем иным, кроме как водителем и моё место было в караулке. А ведь я уже придумал, как четвёртый куплет переделать. Вместо "Встанем, товарищи, выпьем за гвардию" следовало пока петь "Вспомним товарищи Красную Гвардию". Ничего, в другой раз, а потом, как пойдёт. Но, я уж постараюсь, чтоб для "Волховской застольной" причин не появилось. Ближе к пяти часам утра, на наркомовском "Туре", я заявился к родному порогу. Полине, видимо, не спавшей и вышедшей на крыльцо в накинутом прямо на рубашку пальто, я устало сказал словами Маэстро. - Вот, принимай аппарат. Махнул не глядя. - Заходи уж, горе луковое. Вернулся сам и то ладно. Эпизод 3. Прошло две недели и предсказание о реформе ЭКУ НКВД сбылось. Восьмого марта, прямо в международный женский день, который кроме СССР нигде не праздновали, я был вызван на большое совещание, которое проводил лично товарищ Берия. Большинство участников мне были незнакомы, узнал только три-четыре лица, включая Меркулова. Лаврентий Павлович открыл совещание вступительной речью, посетовав на отставание роста потенциала ЭКУ по пресечению контрреволюционной деятельности в экономике от роста советского народного хозяйства. Выход он видел в масштабной реорганизации по отраслевому принципу. Теперь, в новом ГЭУ, уже не будет общих оперативного и следственного отделов, которые занимались и финансовыми преступлениями и вредительством на производстве. Наоборот, теперь будет много небольших отделов, "заточенных" на своё направление, а уж в них будут собственные оперативное, следственное и иные отделения, например техническое. Всё это должно было повысить эффективность борьбы с контрреволюцией, в конце концов, совсем её искоренив. Так на бумаге. Фактически же использовался и экстенсивный путь, чему свидетельством было количество присутствующих, каждый из которых был назначен, минимум, начальником отдела. Увеличение штатов, кроме замены кадров на "своих" людей, давало ещё и увеличение количества рабочих мест, пространство для карьерного роста для них же. Впрочем, был объявлен трёхмесячный организационный период, в ходе которого нужно было создать костяк ГЭУ НКВД, который наполнится летом, после партмобилизации выпускников советских вузов, партийных и комсомольских органов. Нечто подобное Берия провернул и в эталонной истории, значительно оздоровив наркомат внутренних дел. Далее нарком официально назначил начальником ГЭУ НКВД старшего майора ГБ Меркулова и предоставил ему слово. Всеволод Николаевич зачитал список назначений рангом пониже, осчастливив всех присутствующих, и призвал именами Маркса, Энгельса и Ленина, не ударить в грязь лицом, выявлять и душить любую вражескую деятельность в зародыше. Теперь я стал начальником "отдела двигателей внутреннего сгорания управления промышленности ГЭУ НКВД". Звучит внушительно и привлекательно, если не знать, что я ещё, по совместительству, начальник техотделения моего же отдела и начальник одного из КБ этого же теходеления. "Одного из" потому, что мне всучили ещё станкостроителей, которые пытаются воплотить в металле мои "изобретения". И на всё это хозяйство у меня младший лейтенант НКВД Сотников Сергей Иванович и два сержанта того же ведомства, Федосеенко и Иевлев. Наверняка все трое по гроб жизни обязаны Меркулову или кому-то из его команды. Умещаемся в одном кабинете. Места хватает с запасом. Пару-тройку столов ещё можно поставить смело. Скелетом назвать всё это язык не поворачивался, пожалуй, даже эпитет "зародыш" приукрасит нерадостную действительность. Чувство обманутого ожидания было таким острым, будто в детстве на день рождения, вместо подарка, просто погладили по голове. С другой стороны, того, что будет легко, мне никто не обещал. Переспав с мыслями о своей новой должности, с самого утра девятого марта побежал напрашиваться на доклад к начальнику управления. Какого чёрта?! Если Берия протаскивает свою команду, то почему мне нельзя поступать точно так же? Косов спит и видит, чтоб вернуться на следствие, а мне как раз нужен начальник этого отделения. Не могут выделить личный состав? Их есть у меня! Взвод академиков будет только рад остаться в кадрах в полном составе. А в моторах каждый из них разбирается получше некоторых старших майоров ГБ. Остальному со временем научатся. - Представляюсь по случаю назначения на должность начальника отдела ДВС!
– влетел я с утра пораньше в кабинет новоиспечённого начальника управления Кобулова через пустую приёмную в которой не было даже секретаря вслед за хозяином, которого я издали увидел в коридоре.
– Капитан государственной безопасности Любимов! - А, товарищ капитан. Здравствуй. Будем знакомы, поработаем, - снимая шинель и не приняв моего официального тона, ответил Богдан Захарович.
– Я-то вас хорошо знаю, хоть встречаться нам и не приходилось. С какими бедами ко мне ни свет ни заря? - У меня на весь отдел один младлей и два сержанта госбезопасности. Такими силами никакие задачи выполнять невозможно! Прошу усиления кадрами и имею кандидатуры, которые прошу рассмотреть. - Стало быть, хозяйство вчера приняли?
– Дружелюбно улыбнулся майор, садясь за стол и жестом предложив мне сделать то же самое. - Так точно! - Ну, вот и хорошо. Значит первый шаг, точнее первый пункт плана формирования вы выполнили, - по-доброму спокойно, тихо, но тем самым пробуждая какое-то неуютное чувство, будто находишься на приёме у врача-психиатра, сказал Кобулов.
– Будем и дальше вместе выполнять план начальника главка, утверждённый самим наркомом. Уверяю вас, невыполнимых задач перед вами никто ставить не собирается. Вы в отдел к себе заходили? - Нет ещё, - я невольно смутился, почувствовав, что сделал что-то не совсем правильно.
– Вас в коридоре увидел. - А если б зашли, то знали бы, что через час назначено совещание управления, где я доведу начальникам отделов ближайшие задачи. Там же у вас будет возможность задать интересующие вас вопросы и сделать инициативные предложения. У вас ещё есть время подготовиться. Намёк был более чем прозрачный и я, спросив разрешения, побежал к себе. Хоть и выпроводил меня начальник прямо сейчас, но надежду оставил. А вот времени нет. Если всё делать по уму, то мне, перво-наперво, нужен свой продуманный план действий. И не просто продуманный, а изложенный на бумаге. И не рукописью, а отпечатанный на машинке. Это раз. Пополнение личным составом. Расход, сколько и кого на какие должности. Характеристики на всех. Это два. - Здравствуйте товарищи!
– моё приветствие застало подчинённых в самых разных позах, но заставило, в силу своей официальности, вытянуться по стойке смирно. Не обошлось и без накладок, Иевлев уронил от неожиданности шинель, а Сотников, уронивший что-то под стол, пребольно ударился головой и его сморщенная физиономия говорила сейчас гораздо красноречивее всех слов. - Вольно, слушай приказ! Водители есть?
– с ходу взяв быка за рога я ошарашил подчинённых напором, что сыграло со мной злую шутку, так как личный состав зажался и, похоже, даже испугался излишне энергичного командира - Есть водители, спрашиваю? Чего молчим? Или всю оставшуюся жизнь свои таланты скрывать будете? - Есть. То есть я. В смысле, могу, но не очень чтобы уж, - как-то неуверенно признался сержант ГБ Федосеенко. И тут же получил ключи и приказ совершить на командирском "Газике" вояж до Нагатино и обратно. Привезя в отдел, все до единой, полученные там от Косова бумаги. Последнего я мог и по телефону заранее предупредить, поэтому на записках сэкономили и сержант побежал к не успевшему ещё остыть транспорту. - Теперь вы, сержант Иевлев. Сколько вам времени необходимо, чтобы добыть пишущую машинку? - Ну, товарищ капитан государственной безопасности, если заявку прямо сейчас составить и кое-где кое-кого подтолкнуть по-приятельски, так через неделю можно получать. - Отставить, - буркнул я, поняв свою ошибку. Правильно постановка задачи, дающая подчинённому максимум информации для её выполнения - уже половина успеха.
– Машинка нужна временно, до десяти ноль-ноль. - Разрешите я?
– выступил вперёд Сотников.
– Сержанта заберу, чтоб донести помог. - Добро, хоть и рассчитывал на тебя, что ты мне план накидать вчерне поможешь. Даю пятнадцать минут, больше не могу. - Есть! Есть!
– и остатки моего воинства скрылись за дверью, а сам я сел набросать черновик. Прежде, чем бороться с чем-то или кем-то, надо узнать врага в лицо. В моём случае, это означало необходимость сбора, обработки и анализа информации со всех подконтрольных заводов и учреждений. Включая сюда как выписки из ведущихся местными чекистами дел, так и другие источники, включая рекламации организаций-эксплуататоров двигателей. Большое, как известно, видится издалека, поэтому таким способом можно выявить закономерности, которых не видно на каждом отдельно взятом предприятии. Если повеет чем-то интересным, то для дополнения и уточнения данных, потребуется вербовка агентов или внедрение своих людей в ключевых точках. Вот тут-то, здраво рассуждая, оперативники из пролетарской среды, с опытом общения с инженерами спецКБ, вооружённые дополнительными техническими знаниями, приходятся как нельзя лучше ко двору. Во всяком случае, предпочтительнее вчерашних студентов. На том и будем стоять. Таким образом, оперативное отделение, фактически - оперативно-аналитическое, в силу изначально ожидаемого большого объёма проходящей информации, спланируем самым многочисленным. Бойцов двадцать, всех кого можно, и Сотникова во главе. Всё равно будут работать под моим присмотром. В смысле не за работой я буду присматривать, а за людьми. Как говорится, ищем таланты. А вот следствие отдадим Косову. И бойцов пять ему в придачу. Пока длится оргпериод, можно затребовать любое, хоть первое попавшееся дело в центр для практики. Моему заму молодость вспомнить и молодых поднатаскать. А остатки "взвода академиков" в техотделение, обеспечивать и координировать работу спецКБ. И пойдут сюда самые-самые головастые, отличники точных наук. Чтоб не мотало их по всей стране и учиться дальше могли без препятствий. В итоге, начеркав едва три-четыре строки, я убедился, что дельных мыслей, в общем то, больше и нет. Мне б, дураку, не мучить память, вспоминая, какие моторы у нас "пошли", а какие "не пошли", какие "были бы желательны" в эталонной истории и не строить планы ускорить-протолкнуть-зарубить, а с умными людьми о вещах более актуальных посоветоваться. Так нет, вообразил себя уже серым кардиналом. А на проверку выходит, что кардиналить-то и нечем. - Разрешите?
– не дожидаясь ответа младлей Сотников распахнул дверь пошире и, не обращая на меня более никакого внимания, пропустил в кабинет девушку, взглянув на которую, я, признаюсь, расслабил челюсть и едва не пустил слюну. Тем более, что с женой, ввиду её загруженности учёбой, последнее время было как-то нечасто, во-первых, и без огонька, во-вторых.
– Проходите, Даша, знакомьтесь, это наш начальник отдела капитан Любимов, кавалер ордена Ленина, всесоюзно известный инженер-конструктор и вообще, человек всяческих положительных качеств, которому категорически требуется твоя срочная помощь. Выручай! - Очень приятно, - скромно произнесла одетая в строгое синее гражданское платье обладательница потрясающе гармоничной фигуры и волос цвета белого золота, собранных в пучок высоко на затылке, стеснительно опустив голубые глаза. Пока я, молча, ибо на язык пытались выскочить почему-то сплошные глупости, смотрел, как Даша идёт, нет, шествует вслед за приглашающим жестом младлея к свободному столу, в кабинет, пыхтя от натуги, ввалился Иевлев с тяжеленной печатной машинкой на руках, разрушив своим потным видом всё очарование. И, слава Богу. Теперь, глядя на окружающих меня людей, я подметил объединяющую всех, да и меня, скорее всего, судя по горящим ушам, тоже, особенность и в шутку обыграл её, обобщив всех одним эпитетом. - Ну, что, краснокожие, поработаем?
– чем загнал девушку и Сотникова в ещё большую краску, а Иевлев, даже обиделся, пробурчав под нос, что ему ни разу не до глупостей, за что был отведён в сторонку и озадачен походом в магазин. Сам признался, что созерцание прекрасного его не интересует. Как ни странно, эмоциональная встряска не только не отвлекла меня от работы, наоборот, добавила энергии и позитива, благодаря чему, мы, совместными усилиями, с шутками-прибаутками, составили документ в двух экземплярах, которые я тут же и подписал. Тут же и Федосеенко, совершенно вымотавшийся меньше чем за час, привёз характеристики. К сожалению, времени распределять кандидатов уже не было. Да и заниматься этим в спешке - дурной тон. Всё, что я мог, уже сделал и сейчас оставалось только одно - идти отстаивать свою позицию. Первое совещание "промышленного" управления началось с лекции Кобулова на тему общего состояния отечественной промышленности в разрезе чекистской работы на текущий период. - Как вы знаете, товарищи, индустриализация, проводимая под чутким руководством партии большевиков и товарища Сталина лично, двинула советскую промышленность вперёд семимильными шагами и нам, работникам наркомата внутренних дел, чрезвычайно важно не отставать. Ведь что означает наше отставание? Это значит, что враги советской власти смогут нанести вред отечественной промышленности. Конечно, это индустриализацию остановить всё равно не сможет, но темпы роста могут упасть. Таким образом, получается, что мы тянем назад. Этого допускать ни в коей мере нельзя, - здесь майор многозначительно помолчал, обведя всех присутствующих глазами, убеждаясь в том, что слушатели прониклись серьёзностью момента.
– В настоящее время, благодаря мудрому курсу партии на сплошное внедрение "параллельной" системы, нашим врагам стало трудно вредить непосредственно. Благодаря тому, что сами рабочие коллективы кровно заинтересованы в результате и эффективности работы, резко пошли на спад случаи умышленной порчи станков, умышленного брака, особенно, заведомо негодных инженерных проектов. Оно и понятно, в этом случае, либо вредители расплачиваются за содеянное из собственного кармана, либо рабочие сами находят врагов и своевременно сигнализируют в органы. Такое положение привело к тому, что некоторые наши товарищи расслабились, решив, что контрреволюция побеждена, другие, что ещё хуже, от безделья стали искать врагов там, где их нет. Сейчас мы разбираемся, товарищи ли они нам вообще, или это такая новая форма вражеской работы - обвинить честного человека и дискредитировать органы. Уже не раз были случаи, когда трудовые коллективы отстаивали таких мнимых "врагов", доказывая их невиновность. Надо ли говорить, какой вред наносят авторитету органов внутренних дел такие случаи? Имейте ввиду, и старший майор ГБ Меркулов, и комиссар ГБ первого ранга товарищ Берия, и сам товарищ Сталин требуют от нас не количества разоблачённых врагов, а порядка на вверенном нам участке работы. Все случаи превышения полномочий будут жёстко пресекаться. Историю Фриновского никому напоминать не надо? Кобулов опять поиграл с нами в гляделки, а, между тем, история вышла некрасивая. Бывший замнаркома НКВД попался на пытках и выбивании показаний в ходе расследования "армейских" дел. Но, от высокопоставленных военных ниточки потянулись в промышленность и тут нашла коса на камень. Хороший, оборотистый директор завода или грамотный главный инженер, да вообще любой "капитан" промышленности, по нынешним временам - великая ценность. Текучка в этом слое страшная и, чтобы усидеть на месте, надо справляться с делами, минимум, на "хорошо". Соответственно, терять такие кадры непонятно из-за чего, трудовые коллективы не захотели. В общем, когда арестованных было директоров выпустили, они первым делом начали писать жалобы в вышестоящие партийные органы и газеты, хай поднялся до небес. В итоге арестовали уже самого замнаркома и всех кто, как говорится, с ним "засветился". - Вижу, что вы понимаете меня правильно, товарищи. Вернёмся к главному. Хоть и кажется, что контрреволюционная деятельность в промышленности пошла на спад, это всего лишь иллюзия. Враг никуда не делся. Он существует. Пусть он сейчас обескуражен, но он ищет новые формы борьбы. Убедившись, что мы научились бороться с примитивным вредительством и отличать его от обычной глупости и криворукости, он пытается действовать на более высоком уровне. В последние случаи участились попытки разложения трудовых коллективов. Это может выливаться в сопротивление проводимой партией политики сплошной "параллельной системы". Такие случаи особенно характерны для молодых коллективов вновь построенных заводов с неотработанным, неустоявшимся производством. Обращаю особое внимание на нежелание некоторых заводов, занимающих исключительное положение монопольных производителей какого-либо вида продукции, переходить на выпуск новых образцов, вместо уже не нужных, устаревших. Под видом нежелания рабочих терпеть убытки в ходе освоения новых изделий советское правительство фактически шантажируется. Либо довольствуетесь старьём, расходуя народные средства на утиль, либо строите, минимум, ещё один завод в качестве соперника-противовеса, опять-таки разбазаривая ресурсы на излишек мощностей. В этих случаях организованной контрреволюционной работы доказать не удалось, но это совсем не значит, что её нет. Просто недостаточно упорно ищем. Надо либо найти, либо полностью исключить. В первом случае, сам факт разоблачения хоть одной такой организации даст нам могучий аргумент в борьбе за умы работников трудовых коллективов, сведя вражескую работу на этом направлении на нет. Не исключены и иные формы вредительства, с которыми мы ещё не сталкивались, в том числе и в вышестоящих эшелонах - планирующих и управляющих органах. Теперь перейдём к конкретике. Далее началась раздача ЦУ. Кобулов по отделам, перечислил кому, куда и какие дела с ведущие их следственные группы передаются, обратил внимание на важные направления, где следует развернуть или усилить оперативную работу, поставил или подтвердил задачи входящим в техотделения шарагам, оставив мой "моторный" на закуску. Несомненно, майор сделал это именно потому, что заведомо знал о моих инициативах. - Капитан государственной безопасности Любимов, в вашем секторе на текущий момент наши товарищи из местных подразделений справляются хорошо. Поэтому, никаких расследований в ближайшее время вам вести не придётся, но будьте готовы при нужде дать техническую консультацию. В особо сложном случае, если дело будет требовать большого объёма специфических знаний, тогда заберёте его в центр, а мы выделим вам резервную следственную группу. Будем надеяться, что таких несчастий с нами не случится, - двусмысленно пошутил Кобулов.
– Вашей главной заботой должна стать организация эффективной работы всех трёх ваших спецКБ. Кадров для укомплектования техотделения вам выделили, конечно, в обрез, но зато опытных именно в таком деле. В КБ, которое занимается сердечниками для пуль, дела идут хорошо. А вот то, у которого шестерёнки, что-то никак не справляется с заданием. Обратите на него особое внимание. Никакой работы спустя рукава, а тем более, саботажа! О вашем "родном", дизельном КБ, вы лучше меня знаете. Найдите возможность ускориться и уплотниться. От наркомата ВМФ поступил заказ на прежний адрес, нужен особый двигатель для речных катеров и мониторов. Его надо дать в минимально возможные сроки, так как он задерживает проектирование и строительство уже запланированных кораблей. - У меня складывается впечатление, товарищ майор государственной безопасности, что вы мне не доверяете. - Напротив!
– даже встрепенулся Кобулов.
– Мы вам, товарищ капитан, очень, очень доверяем! Мы вам доверяем именно то, в чём вы очень хорошо разбираетесь. Но, к сожалению, в следственной и оперативной работе вашего опыта недостаточно. Вам надо сначала осмотреться, поучиться, а не бежать впереди паровоза. К счастью, сейчас мы можем дать вам такую возможность. - Как учиться, ничего не делая? Вы что, лекции мне читать будете? К тому же, у меня в поле зрения есть отличный сотрудник с богатым опытом следствия. Это старший лейтенант Косов. Считаю, что он достоин должности начальника отделения. Кроме того, у меня есть целый взвод бойцов, желающих остаться в органах, которых готовлю я лично. Ими можно укомплектовать отдел уже сейчас, приступив к полноценной работе по всем направлениям. В крайнем случае, вы, как было сказано, всегда можете помочь резервной группой. - Как вы не понимаете, что мы как раз стремимся уйти от зачисления в органы НКВД всех подряд. Подождите лета. Тогда пополним ваш отдел за счёт комсомольского актива выпускников технических вузов, - предпочтя не заметить Косова, повторил Кобулов слова наркома во время вступительной речи. - Мои бойцы - не "кто попало"! На любом этапе нашей работы они будут находиться в естественной, привычной для них среде. Они могут поддержать разговор и знают подход и к рабочим, и к руководству заводов, и к инженерному составу. А в мотора они, наблюдая за их созданием, подозреваю, разберутся получше студентов-выпускников не имеющих ещё практики. И, повторяю, их можно привлечь немедленно! Вот, я и план работы и укомплектования составил. - Мне нравится ваша хватка, товарищ Любимов!
– похвалил меня хитрый армянин.
– Давайте сюда ваш план. Я его рассмотрю, представлю начальнику главка и, если он не будет возражать, согласую с основным планом формирования управления. Всё, товарищи, все свободны, приступайте к работе. В кабинете раздался звук двигающихся стульев и даже если бы я что-то хотел сказать, меня бы попросту не услышали. Или сделали вид, что не слышат. Глядя на происходящее, я пришёл к выводу, что меня просто-напросто задвигают. Назначили, несмотря на нежелание прямых руководителей, начальником отдела? Можно попрыгать от радости. Но по факту ничего не изменилось! Как ковырялся в своих любимых железках, так и буду ковыряться. А для гарантии, чтоб мыслей дурных не возникало, нагрузки добавили. В принципе, если засунуть амбиции подальше, то жить можно и так. До первого крупного ЧП в подконтрольном секторе, после которого крайним, как пить дать, сделают именно меня. Последствия могут быть самыми плачевными, по минимум - разжалуют обратно в начальники КБ и вся эта история с моим назначением обернётся пшиком. Эпизод 4. Время идёт, дело стоит. Две недели прошло с тех пор, как я подал Кобулову свою записку, но воз и ныне там. Большие совещания в управлении проходят еженедельно, в прочих случаях начальник приглашает только тех, кого непосредственно дело касается. Так вот, меня ни разу не пригласил. Он вообще будто делает вид, что меня и моего отдела не существует. Каждые семь дней, когда от моего присутствия не отвертеться, задаю вопрос насчёт укомплектования отдела. Ответ один и тот же - рассматривается наверху, ждите. Обращаться напрямую к начальнику главка субординация не позволяет, а разрешения спрашивать бесполезно. Не то чтобы я совсем ничего не делал. Попробовал попросить совета у Кожанова, заглянув вечерком к нему домой. В конце концов, это он меня в это дело втравил, с дядюшкой на пару. Заодно и от последнего "заказа" попытался отбояриться. Получилось не очень удачно. Чуть не разругался с наркомом ВМФ на почве речных мониторов в пух и прах. А началось всё именно с движков, которые ему хотелось иметь плоскими, чтобы даже в машинном отделении самого мелкосидящего корабля располагались ниже ватерлинии. В отношении бронекатеров это понять можно, но ведь воевали в "эталонной" истории БКА с ГАМ-34! И совсем неплохо! Терять время на работу, без которой можно обойтись, не хотелось. А уж когда мне Кожанов сказал про мониторы, то я высказал крамольную мысль, что они не стоят тратившихся на них денег. Нужны обычные плавбатареи с возможно более мощными или дальнобойными пушками! - Товарищ главнокомандующий флагман, - с подначкой, но фактически верно, не придерёшься, начал я высказывать свою точку зрения, - вы, как моряк, представляете себе броненосец в узком проливе с мелями и минами, берега которого утыканы вражескими батареями? Это же кошмар любого адмирала! Вспомните Дарданеллы! Почему для реки, когда ситуация совпадает в точности, критерии другие? А стада танков с пушечным вооружением по берегам? Ваши мониторы получаются всего лишь огромной, маломаневренной и легкоуязвимой мишенью. Они обречены погибнуть, не нанеся противнику вреда, потому, что умный враг не даст себя обнаружить и будет бить из-за укрытия или вызовет авиацию. Единственный способ для крупных речных боевых кораблей выжить - это держаться подальше от линии фронта. Река - это вам не море, где с корабля никуда не денешься. Надо решительно отказаться от стереотипа и руководить боем с берега. Корректировать огонь должны группы морской пехоты, оснащённой самыми совершенными приборами артиллерийской разведки и наводки, на бронированной вездеходной амфибийной технике, способной действовать вдоль рек, в том числе и в заболоченной местности. Вот куда надо средства вкладывать, а не в бесполезные утюги вроде "Ударного"! Я это к тому, что плавбатареям ни броня, ни плоские дизеля не нужны. Они вообще несамоходные могут быть! - Складно говоришь, - качнул головой Кожанов, - вот только на КВЖД получилось как раз наоборот. Наши "мишени", как ты их называешь, раскатали всё в пух и прах в пределах видимости. Это настоящий факт, товарищ Любимов, а не теории какие-нибудь. Против него не попрёшь. - Ёрш вашу медь! А Вещий Олег свои ладьи на катки поставил и ходил "посуху аки по морю". Согласно летописям это тоже настоящий факт! Какие же мы из этого, в разрезе советских речных флотилий, должны выводы сделать? - Ну, ты и сравнил, Семён, - нарком ВМФ был уязвлён в лучших чувствах.
– Это когда было то? А бои за КВЖД - шесть лет назад всего. Для корабля это вообще не возраст. - А ничего, что против китайцев воевали, которых до сих пор только ленивый не бил? А ничего, что шесть лет назад танки были МС-1 в лучшем случае, а сейчас Т-26М? А какие танки ещё через шесть лет будут? А тягачи? ЗИЛ-6 корпусную пушку тянет только в путь, главное, чтоб гусматики не горели! А пикировщики у китайцев были? А?! - Чего разошёлся то?
– рассмеялся Иван Кузьмич, - За битых китайцев отомстить решил? - Бесполезную, лишнюю работу делать не хочу! Будто у меня забот других нет! А ты заставляешь! - Хошь расшибись, но вынь да положь, - добродушно, но непреклонно отрезал нарком.
– Планы утверждены и подписаны. Или ты опять работу, минимум, двух наркоматов прахом пустить хочешь? - Хорошо, зайдём с другой стороны, - тут я набрал в грудь побольше воздуха и, отбросив всякое человеколюбие, спросил.
– Какие самые мощные орудия сейчас выпускаются для флота? Нет, если военно-морская тайна, Иван Кузьмич, так ты не говори. По лицу твоему и так всё видно. Действительно, красный флагман выглядел сейчас так, будто над ним морально надругалась сразу вся мировая буржуазия. Я, признаться, внутренне готовился, но такого эффекта не ожидал. Впрочем, понять Кожанова было можно - под его нужды переориентировали почти все ленинградские артиллерийские производства, а выпускать-то в серии, по большому счёту, и нечего! - Если гадость хотел сделать, так у тебя получилось, - пробурчал нарком.
– Только к чему это? - Иван Кузьмич, сам давеча проболтался про пушки, не взыщи, - развёл я руками.
– Поэтому и спрашиваю, насколько загружены мощности и не прилетит ли тебе по шапке за это. Как видишь, о тебе же беспокоюсь. - Нормально загружены, - буркнул флагман.
– "Большевик" Б-1 гонит да царское наследство модернизирует, а "Путиловец" полковушки, КПТ (Краснопутиловская танковая, КТ-28) и 15/28. - Короче, либо сырое, либо старое и на флот непригодное. - Нет, ты скажи, что делать, раз такой умный! Много вас таких! Вот на "Большевике" с 30-го года Б-13 и Б-14 мучили, а результат? Первая неуниверсальная, живучесть ничтожная, клиновой затвор не работает, пневматический досылатель тако же, разве что полегче за счёт 45-калиберного ствола чем старая Б-7 (ттз на Б-13 февраля 1932г). А у второй даже противооткатные устройства нормально не работают. Ничего, самые умные теперь в "Крестах" свой талант покажут, дай срок. Сейчас просто момент такой, на "Большевике" умников бестолковых проредили и разработку больше чем одной пушки они не потянут теперь. Приказал им поэтапно модернизировать Б-7 заделом по Б-13 и далее до универсалки, раз сразу сделать не могут. Знаешь, помогло! На днях представили уже Б-7 с гильзовым заряжанием, поршневым затвором, пружинным досылателем вместо пневматического, смещённой назад по люльке линией цапф и уравновешивающим механизмом. 45 градусов угол возвышения. Если на испытаниях отстреляются нормально, пойдёт в серию как Б-7М1. Хотя бы для береговых батарей. А эсминцы "сотками" придётся пока вооружать. Отдал эту тему с заделом по Б-14 на "Красный Путиловец". Они опыт в таких делах кое-какой имеют. Л-5 с затвором по типу Лендера и не связанным с ним пружинным досылателем уже стреляет, капризов терпимо, отладят. Неуниверсальная Л-4 для лодок тому порукой, до угла 45 градусов отстрелялась без замечаний. Правда, досылателя на ней не стоит. Теперь очередь за Л-6 в спаренной палубной установке с двумя стволами в одной люльке, там некоторые детали "зеркальные". Если всё нормально пойдёт, то Л-6 вместо "стотридцаток" установим на корабли седьмого проекта. Тришкин кафтан латаем, но деваться некуда. Хоть "на бумаге" замена равноценная - общий вес залпа примерно такой же получится, а установки даже легче Б-7 и боезапас числом больше. - Откровенно говоря, думал, что всё гораздо хуже. Но, выходит, на данный момент готовые к серии или уже выпускающиеся пушки от ста и выше по воздуху работать не могут и на корабли по этой причине не годятся? - На подлодки и береговые батареи пойдут, - возразил, так, что фактически ответил утвердительно, Кожанов. - То есть туда, где артиллерия крайне малоэффективна, - подвёл я жирную чёрную черту под словами наркома. - Почему это?!
– прямо таки взвился флагман флота, - Одна пушка на берегу стоит трёх-четырёх на кораблях! А на лодках экономится торпедный боезапас для важных целей за счёт уничтожения корыт попроще из пушки. - Смотри сюда. Война длится некоторый нефиксированный промежуток времени равный для обоих противников. Победа достанется тому, кто, среди прочего, вывалит за это время на врага больше снарядов. В таком разрезе, надо стремиться к тому, чтобы в каждый момент времени по врагу работало максимальное количество стволов, идеально - все. А любая бездействующая пушка - фактически дезертир. Если она не стреляет по врагу - она бесполезна и даже вредна, так как требует иметь при ней боекомплект, который могли бы выстрелить другие орудия и расчёт, который тоже мог бы не просто жрать, а приносить пользу, - тут я перевёл дух и задал вопрос.
– Ну, и как после этого относиться к береговым батареям, которые не в силах хоть на миллиметр приблизиться к врагу, чтоб достать его снарядом? Получается, мы ставим свою победу в зависимость от воли или глупости врага. Даст он нам шанс пострелять по нему или нет. Или, в случае с лодками, артиллерия которых, годная только безоружные транспорты расстреливать, сразу станет бесполезным грузом при введении противником системы конвоев. - Береговые пушки и подвижными можно сделать. Вон, наши тяжёлые транспортёры. Хочешь на Балтику, хочешь на Дальний восток при нужде перебросить за месяц можно. - Да уж. Тяжеленные четырнадцатидюймовки можно, а "сотки", "стотридцатки" и "стовосьмидесятки" нет. Странно правда? Кожанов встал, прошёлся, взъерошил волосы, сел, навалившись грудью на стол и коротко бросил. - Говори! - Вот смотри. Это понтон-книжка, - я нарисовал карандашом на листе бумаги звено парка ПМП.
– Перевозится, скажем, 9-тонным ЯГ-10В. Грузоподъёмность - двадцать тонн. Состыковываем пару-тройку, или сколько там понадобится, таких понтонов, монтируем на палубе сборную раму-паука, на которую устанавливаем 100-, 130-, или 180-ти миллиметровую пушку с круговым обстрелом. Тут же размещаем боезапас, средства связи и управления, вспомогательную силовую установку, если используем привод, а не работаем вручную, ставим брустверы из мешков с землёй для защиты и втыкаем в мешки зелёные ветки. После этого пришвартовываем 4-6 таких понтонов к речному берегу и тяжёлая дальнобойная батарея к стрельбе готова. Засекли расположение - мотор-вёсла в воду и перешли в другое место. Подходит враг - разобрали всё, погрузили на грузовики и уехали на другую реку воевать. Эти же пушки на этих же разборных основаниях и на береговых батареях монтируются. Флот не воюет - разобрали и уехали на действующий. Не надо вмуровывать пушки в бетон! Лучшее средство защиты - стрельба с закрытых позиций. И никаких вам утюгов-мониторов. Потому, что на "Ударном", если мне память не изменяет, только два орудия ГК. А "Большевик" и "Красный Путиловец" загрузить надо, иначе заберёт Ворошилов обратно за простой. Вот такая моя теория. Специальных дизелей она не предусматривает. А для катеров, если плоский охота, рекомендую танковый мотор от Т-35, выпуска завода имени Ворошилова. 1200 лошадиных сил при высоте от дна картера до верхней точки около восьмидесяти сантиметров. Полмотора уж точно ниже ватерлинии будет. Или ты, Иван Кузьмич, боишься маршала задеть, на его моторы лапу наложив? Это полбеды. Вот если ты из "стовосьмидесяток" с понтонов стрелять начнёшь, то сам Бог велел у наркомата обороны 12-ти дюймовые гаубицы пятнадцатого года образца отобрать. На реке при перебазировании котлованов рыть не нужно, знай, плыви куда требуется. - Плавает, сам знаешь что...
– думая о своём, по привычке брякнул Кожанов. - Так я о нём и говорю. Но маршалу всё равно неприятно будет, если твои покажут эффективное применение таких калибров в маневренной войне. - Подумаю, но ничего не обещаю, - подвёл итог нашему спору флагман.
– Ты только за этим пришёл? - Вообще-то, нет. Понимаешь, какое дело, меня затирают. Причём чуть ли не в открытую, - тут я поведал Ивану Кузьмичу свои горести связанные с должностью начальника моторного отдела, но тот отнёсся к новостям легкомысленно. - Переживаешь, что работать не дают? Наоборот, радоваться должен! Ты бумагу написал, теперь ход за ними и пока решения не будет, ты ни за что ответственности не несёшь. Только с инициативами ты явно погорячился. Надо было просто зафиксировать в письменном виде состояние вещей, а как решать - сами пусть думают. - Да придумали уже. Ждать до июля, - тяжело вздохнул я в ответ. - А у тебя, что, свербит? А дай ход они твоему плану? Кто за всё отвечать будет в случае чего? Ты! Так что сиди и не дёргайся, хватит на твой век ещё приключений, будь уверен. - Не поможешь, стало быть? - Чем?
– в недоумении Кожанов даже развёл руками. - Да хоть советом. - Жди. Вот тебе мой совет. Они на тебя, считай, давят сейчас в открытую. Посмотрим, у кого нервы крепче, хоть ты и уже проигрываешь "по очкам", ко мне прибежал, суетиться начал. Не к лицу. Давай-ка ты орден на грудь, палаш свой на пояс и выше нос! Шпоры можешь не одевать. С этими словами нарком ВМФ выпроводил меня восвояси, время было уже позднее. Не знаю, что он там насчёт вброшенных мной идей организации речных флотилий решил, но задачу на двигатели с меня не снял. Только сдвинул сроки, аж на конец пятилетки. Как говорится, и на том спасибо. Эпизод 5. Не дают навести шороху по всей отрасли? Может оно и к лучшему. Принимая дела, я навестил подчинённые мне два станкостроительных спецКБ. Фактически это были две самостоятельных части одной организации, размещавшейся в областной тюрьме на Таганке, поближе к промышленному югу города и как раз на полпути между Лубянкой и Нагатинским лагерем. Уже пять с лишним лет здесь живу, а на Малых Каменщиках бывать не доводилось, поэтому, впервые попав в эти корпуса красного кирпича, я испытал давно забытое чувство. Чувство прикосновения к утраченному прошлому. Именно к утраченному, как в прошлой жизни, ведь "настоящее прошлое" нынче стало суровой действительностью, ничего общего с уже один раз написанной историей не имеющей. Казалось, будто попал в какой-то музей. СпецКБ занимали две камеры в самом конце коридора одного из корпусов. Условия спартанские и от жизни обычных хат уголовников отличались в лучшую сторону лишь меньшим количеством квартирантов. Всего, судя по пустым по случаю рабочего времени койкам, обитало здесь двадцать восемь человек, причём в первом жилом помещении, которое занимала группа продольно-винтовой прокатки, жило только семеро, остальные числились в группе арочных шестерён. Рабочий день у зеков-инженеров начинался в восемь утра. Сразу после завтрака их выводили в помещения бывшей слесарной мастерской, которую разделили на сектора, исключающее взаимное общение групп. Обедали там же, с часу до двух, после чего продолжали трудиться до семи часов, когда всех возвращали в камеры и кормили ужином. А на следующий день в шесть утра вновь подъём и так без просвета до окончания срока заключения. Без поощрений, выходных и даже прогулок. Зато карцер заработать было легче лёгкого, потому, что начальником обоих спецКБ, по совместительству, числился комендант тюрьмы, который, недовольный темпами выполнения задач, таким методом стимулировал энтузиазм проектировщиков. Неудивительно, что дела и там и там шли, откровенно говоря, из рук вон плохо. В КБ станков продольно-поперечной прокатки сам станок для изготовления сердечников 7,62-миллиметровых пуль, не представлявший абсолютно ничего сложного и включающий в себя уже выпускающиеся отечественной промышленностью комплектующие, "нарисовали" очень быстро. Уже взялись за большие калибры, составив план до 45-миллиметровых бронебойных включительно. Но, только на бумаге. Как изготовить из твёрдой стали сам формообразующий валец с выемками переменной глубины, важнейшую часть станка, никто ответить не мог. И, кажется, не хотел. Ибо задание было выдано исключительно на проектирование, а как на заводе будут воплощать в металле, никого не волновало. Ещё меньше надежды у меня было на то, что двинется вперёд дело с арочными эвольвентными шестернями, но ошибся. Когда я оформлял заявку на изобретение, иных способов получить желаемое, кроме как использовать станки ЧПУ я и представить себе не мог. Поэтому, уже "взведённый" в первом КБ, знакомясь с коллективом, первым делом справился о количестве математиков, которые смогут изобрести и построить некий вычислительный механизм, который будет управлять станком. Моё заявление, которое слышал весь состав КБ шестерён, вызвало ступор. Люди растерянно переглядывались, но никто ничего не отвечал. - Математики, выйти вперёд!
– коряво скомандовал я, рассудив, что к неорганизованно стоящей группе следует обращаться именно так. Никакого движения. - Что, нет среди вас математиков? Электромеханики? Или кто там, чёрт возьми, способен сваять разэтакий управляющий программируемый арифмометр? - А зачем?
– робея, но честно принимая удар на себя, спросил ЗК Перегудов, которого мой сопровождающий представил как старшего инженера группы. - Я же сказал! Для точного управления станком с четырьмя степенями свободы, на что человек не способен! Или как вы собираетесь арочные зубья нарезать?
– даже где-то с издёвкой, свысока спросил я у сжавшегося в ожидании начальственных громов и молний заключённого. - Позвольте, я вам кое-что покажу, - вдруг как-то сразу воспрянув, ответил Перегудов, - подойдите сюда. Попробуйте обвести по контуру эту фигуру. Встав у кульмана, и взглянув на закреплённый поверх ватмана, видимо магнитом с обратной стороны, сектор шестерни, вырезанный из тонкого стального листа, рядом с которым уже стоял наготове карандаш, вставленный в систему взаимно пересекающихся тяг, связанный ею с таким же карандашом на другом конце, я догадался. - Получится этот же сектор? Я его скопирую?
– спросил я не сомневаясь в утвердительном ответе. - Точно так, - не разочаровал меня Перегудов.
– Мы создадим металлическую модель готового изделия, с некоторыми припусками, обеспечивающими плавный ввод инструмента, заполним её до формы первоначальной заготовки пластилином и выточим его первичной режущей частью станка. Что бы фрезеровщик ни делал, фальшрезцы по пластилину, ни при каких обстоятельствах не смогут войти в стальную модель. Более того, чтобы начисто удалить заполнение, модель может, по необходимости, не быть закреплённой жёстко, а проворачиваться, либо перемещаться иным образом под воздействием первичного инструмента, к которому такое же правило взаимно применяется. Например, фрезеровщик подаёт головку к детали, а та, не в силах в неё углубиться напрямую, выбирает мягкие участки, либо смещаясь сама, либо смещая заготовку. Это первичная часть будущего фрезерного станка-полуавтомата. Она жёстко, при необходимости через бустеры-усилители, связана с вторичной частью, где всё уже без детских игрушек. Настоящая заготовка и настоящая фреза, совершающие точно такие же действия, как и первичные. В результате, фрезеровщик по пластилину, имеющий, однако понятие, что на самом деле он работает по стали либо иному металлу и не нарушающий режимов резания, выточит точную копию изначально заданной модели. По этому же принципу, разумно создать иные, например, токарные станки для тиражирования с высокой точностью каких-либо ответственных деталей. Управлять ими, в принципе, может даже выпускник фабзавуча. После всего услышанного, я стал смотреть на мир широко раскрытыми глазами. Хотелось петь и смеяться. В общем, самообладание от внезапно свалившегося счастья, я потерял. Вот что значит стереотип! А ведь именно из-за него я с самого начала видел только один, долгий и затратный, путь решения проблемы. А люди, не отягощённые багажом готовых решений, нашли иной! Впрочем, смотря глубже, это одно и то же решение. Просто в первом случае модель используется цифровая, а во втором самая натуральная металлически-пластилиновая. Но самое важное в том, что Перегудов упомянул в самом конце. Можно тиражировать с высокой точностью детали любой, самой сложной формы. Игрушечный резец по пластилину никогда не вгрызётся в стальную модель. Даже если станок будет саму человеческую руку копировать и художник, рисуя по вощёной доске, параллельно твердосплавным резцом будет создавать гравюру по стали. Так то. Пожалуй, Шпагин теперь просто "обязан жениться" на этом спецКБ, с его-то затворной рамой СВШ. Вдохновлённый произведённым впечатлением, Перегудов стал разворачивать свои мысли дальше, предполагая связывать в обрабатывающие комплексы один задающий и несколько исполнительных механизмов, чтобы обрабатывать одновременно две и более заготовки. Либо разместить исполнительные механизмы по окружности заготовки, обрабатывая одновременно два и более зуба будущей шестерни. Однако, когда дошли до реально проделанной работы, всё оказалось далеко не так радужно. Перегудов отчитался, что найдены оптимальные пропорции зуба арочной эвольвентной передачи и спецКБ находится на этапе создания пробной модели для проверки теории практикой. Таким образом, все токарные, фрезерные комплексы сейчас не более чем эскизы, в лучшем случае, чертежи. - Интересно, а как же вы собрались первоначальную модель создавать без станка? - Точно так же, гражданин начальник, как великий грек вывел формулу длины окружности, разделив её на бесчисленное количество прямолинейных участков, - "умывать" меня, похоже, входит у Перегудова в привычку.
– Делим модель на множество с минимальной толщиной и в каждом сечении работаем как с двумерной деталью, после чего собираем в пакет. Это требует известного времени. Что ж, на эту работу мне времени не жаль. Если всё получится, производительность, даже при использовании малоквалифицированной рабочей силы, от которой, по большому счёту, требуется только аккуратность, будет бешеная. В свете предстоящей войны, женщин и детей, работающих с подставок, по двенадцать часов в смену, впроголодь, это очень, очень важно! Про чисто технический эффект от более лёгких, компактных, малошумных зубчатых передач я уж не говорю. Но ведь тут не только шестерёнки! Скажем, самая массовая продукция войны - боеприпасы. О тружениках тыла, перевыполняющих план по снарядам в 3-5 и более раз, в те тяжёлые годы писали центральные газеты, их награждали орденами и почётными званиями, не говоря уж о деньгах. А тут каждый работник вместо одной заготовки будет обрабатывать 2-3, а может и пять. Каждый! Значит, наша армия сможет обрушить на головы врага во столько же раз больше металла и взрывчатки, нанося ему потери и сокращая свой путь к победе. Цыганка с картами, дорога дальняя. Дорога дальняя, казённый дом. Быть может старая, тюрьма центральная Меня, парнишечку, по новой ждёт. Таганка, все ночи, полные огня, Таганка, зачем сгубила ты меня? Таганка, я твой бессменный арестант, Погибли юность и талант в твоих стенах. Топая в состоянии лёгкой эйфории коридорами тюрьмы по направлению к её коменданту, я неосознанно мурлыкал себе под нос саму собой вспомнившуюся песню. Но, обернувшись на сопровождающего при проходе через очередную отсечную решётку и заметив его взгляд, показавшийся мне излишне задумчивым, осёкся и даже, сам от себя такого не ожидал, смутился и пару раз кашлянул, пытаясь это скрыть. Хотя... Чего мне, бывшему колчаковскому контрразведчику, бояться? Тьфу, как говорится, на всё. Я таких песен могу напеть, что у того, кто будет пытаться анализировать, мозг взорвётся. Комендант Таганки не разделил моей озабоченности условиями содержания спецконтингента, заявив, что тюрьма переполнена и моих неплохо вообще было бы переселить в одну камеру. Что ж, идея объединить два этих КБ вполне себе дельная. По крайней мере, по методу Перегудова можно изготовить вальцы для прокатки сердечников пуль. Но для этого сперва следует сваять токарный полуавтомат. Вот пусть и помогут друг другу. И, пожалуй, попрошу Кобулова дать разрешение переселить всю эту компанию в Нагатино. Там места хватает, а условия по сравнению с областной тюрьмой - просто курорт. Заодно и под присмотром будут. Эпизод 6. Беда прискакала откуда не ждали. Обычно, начиная свой день в Нагатино с "усиленной зарядки" со взводом "академиков", после завтрака я ехал в центр и, если там по прежнему было тихо, возвращался к себе и занимался работой по моторам. Вот по пути с Лубянки, уже почти на подъезде к КПП лагеря, я нагнал старого знакомца - военпреда ЗИЛа Бойко, спешащего на костылях так, что казалось, будто он машет крыльями и пытается взлететь. В ответ на моё приветствие и предложение подвезти бравый капитан матерно меня обругал и в резкой форме поинтересовался, какого, извините, рожна арестовали Гинзбурга. - Угомонись, во-первых. Откуда я знаю? Я от тебя эту новость впервые услышал!
– без ругани, но возмущённый таким к себе обращением, жёстко ответил я вопросом на вопрос. - Не ври! О твоём назначении в "Заводском листке" писали! А то, что вы с Рожковым вась-вась каждой собаке известно! - Погоди, так каши не сварим, - поняв, что на дороге с разбегу мы ничего не решим, да и просто не поймём друг друга, остановил я пререкания.
– Поехали ко мне, расскажешь за рюмкой чая о ваших приключениях. Посмотрим, чем можно беде помочь. Ничего не ответив, насупившись, Бойко забрался в "газик" и через две минуты мы уже проезжали через шлюз на остров. - Ну, давай, сперва ты рассказывай, - проведя капитана в свой кабинет и предложив присесть, начал я беседу. - Ищи дурака! "Рассказывай!" - Бойко даже состроил гримасу, передразнивая меня.
– Знаю я вас! Я ничего не натворил чтобы "рассказвывать"! Ты давай рассказывай, я тебе вопрос первому задал. - Твоё настроение мне не нравится, но коли ты так хочешь, могу и я начать, - выразил я своё согласие.
– Сегодня я встретил хорошего человека с которым раньше мы, вроде, неплохо ладили. Он меня обматерил непонятно за что. Больше мне добавить нечего. Ну, и как тебе такая моя история? Что молчишь? Узнал, чего хотел? Тогда свободен! Я тоже, знаешь ли, в дурь попереть могу! - Ладно, - перевёл дух военпред, достал папиросу и, не спрашивая разрешения, закурил.
– Конфликт у них с Рожковым был из-за моторов. На танк с противоснарядным бронированием. Поначалу, вроде, было всё просто. Как раньше Т-26М на агрегатах ЗИЛ-5 делали, так же и новый танк прорабатывали, но уже с ЯГовским мотором, коробкой и далее по списку. Машина из-за большой высоты выходила тяжёлая. С 45-миллиметровой бронёй вкруговую под двадцать три - двадцать четыре тонны, если не больше. А всё из-за кардана в боевом отделении. Вот я и придумал сдвинуть его влево до упора, под места наводчика и командира. Заряжающему в таком случае неудобно будет, только если башню больше чем на сто градусов в сторону повернуть. Вправо-влево немного по-разному, но, по моему опыту, в бою такое случается нечасто. Да и то, орудие всё равно обслуживать можно. Водителю тоже привычка нужна будет. Коробка ведь от него слева получается и передачи левой рукой втыкать придётся. Однако, англичане, говорят, ездят так и ничего. Всё упёрлось в мотор. Серийный ЯГовский плоский оппозит не подходит, нужен мотор с жёстким блоком вместо отдельных цилиндров. Чтобы шестеренчатую гитару прямо на блоке смонтировать и вывести вал из левого нижнего угла моторного отсека. В общем судили-рядили и сообразили, что дизель вообще надо повернуть вертикально. Он в высоту всего метр десять выходит и МТО не выше боевого получается. Зато, разместив узкий двигатель в левой половине кормы, в правой можем ставить что угодно! Хоть бак, хоть боеукладку, хоть командирскую радиостанцию, хоть всё вместе взятое! И танк при этом низкий получается, лёгкий, около двадцати тонн. Вошёл боец и принёс поднос с двумя парящими стаканами чая в фигурных подстаканниках, прервав излияния Бойко. Я же, пользуясь передышкой, представил себе описанные машины. С первой было всё просто - это прямой аналог немецкого "панцерфир", но с низким моторным отсеком. Если бортики в корме добавить, не мешающие, однако, обстрелу из башенного вооружения, для танкового десанта удобно получается. Этакий прообраз БМП, вернее БМД. А вот второй... Второй получался коротким, как любой другой танк с передним расположением ведущих колёс. И в то же время низким. Забронированный объём меньше, компоновка рациональнее. Но, при стрельбе строго назад, заряжающий сидит на корточках на кожухе вала, при подрыве мин под левым траком велика опасность повреждения трансмиссии и, самое главное - новый двигатель. - С техникой мне всё понятно. Дальше то что? - А дальше... Дальше вони до небес. Гинзбург хочет новый мотор и двигательный отдел общеавтомобильного КБ, в принципе, готов его быстро создать с высокой степенью унификации с серийными моторами, а Рожков не хочет иметь в серии две модели одной и той же мощности. Говорит, что сборочной линии на ещё один мотор попросту нет, а план он срывать не даст. И так и пошло. Мы через наркомат обороны протолкнуть пытаемся, а Рожков через Лихачёва Орджоникидзе жалуется. Всё понятно. Но арестовывать-то зачем? Всем же понятно, что Гинзбург никакой не вредитель. Не ожидал от Рожкова подлости такой, - с нескрываемой горечью и разочарованием высказался Бойко и, нервно теребя, расстегнул ворот, глубоко вдохнув вдруг ставший каким-то вязким воздух. - Понятно. Кто конкретно арестовывал Гинзбурга? Когда, при каких обстоятельствах? - Я почём знаю? Он сегодня не вышел на работу. Бросились звонить домой, а жена говорит, что ночью забрали. - В общем, дело ясное, что дело тёмное. Вот что, дорогой мой капитан Бойко, - я встал, подошёл к танкисту и, слегка наклонившись, положил ему руки на плечи, глядя при этом прямо в глаза.
– Душевно тебя прошу не шуметь. Вообще ничего не предпринимай. Не хватало ещё, чтобы ты прицепом пошёл. Я сам попытаюсь узнать, в чём там дело. Уговор? - Ладно... Коли не шутишь. Проводив военпреда с дежурной машиной, я стал прикидывать варианты своих дальнейших действий. Как ни крути - это уже явное вторжение именно в мою епархию. Весь сыр-бор из-за движка, а меня даже не удосужились проинформировать, поручив дело кому-то другому. И никаких "хорошо справляющихся местных товарищей" тут и близко быть не может. Во-первых - завод московский, в этом случае всё сразу передаётся в центр, судя по тому, как Кобулов распределял материалы на первом совещании управления. Во-вторых - даже Бойко знает, что дело вышло на уровень наркоматов. Теперь-то мне есть что конкретно предъявить Кобулову, но торопиться не будем. Надо сперва собрать всю доступную информацию. Причём лично, потому как официально никакого расследования я не веду. С такими мыслями мне прямая дорога ко второй стороне конфликта - директору ЗИЛа Рожкову. Никогда бы не подумал, что он способен кого-либо оклеветать. Ведь, по сути, Бойко прав полностью - вопрос чисто технический и должен решаться в НКО, НКТП и Госплане, а отнюдь не в НКВД. И Рожков не может этого не понимать. Неужто за то время, что я его не видел, он совесть начисто потерял? Вот примерно так я рассуждал ещё на входе в кабинет директора, но тот смог меня удивить. На мою просьбу покаяться в грехах и снять с души камень, Рожков заявил, что догадывается, что Гинзбурга забрали из-за спора о моторах, но он к этому никакого отношения не имеет! К нему самому вчера приходили чекисты и под протокол заставили рассказать обо всей суете. Звание и фамилия старшего, лейтенант ГБ Калюжный, мне ни о чём не говорили. Зато об этом могли знать на Лубянке. В моторном отделе пять за оперативную работу честно заработал младший лейтенант ГБ Сотников, установив через своего агента, известного как "Даша из машбюро", что товарищ Калюжный числится в автотракторном отделе нашего же управления. Всё, круг замкнулся. Кобулов с чистой совестью отмажется, что завод автомобильный, соответственно и работу поручили автотракторному отделу. Однако рапорт я напишу. Вода камень точит. - Докладываю, что проведёнными мной оперативными мероприятиями, установлено, что конфликт руководства завода ЗИЛ и руководства бронетанкового КБ того же завода имеет в основе различные мнения по поводу двух разных дизель-моторов, тем не менее, чрезвычайно близких по конструкции. Прошу передать дело в отдел ДВС по следующим основаниям. Первое. Дело требует специфических знаний, которыми именно я обладаю в наибольшей степени. Второе. Работая на заводе ЗИЛ с 1929 года, имею там обширные оперативные возможности, знаю всех фигурантов лично и непосредственно. 29 марта 1935 года. Капитан госбезопасности Любимов, - вслух прочёл спустя пару часов Кобулов и устало поднял на меня глаза. - Что, товарищ майор госбезопасности, надоел я вам?
– проявил я своё участие.
– Жить спокойно не даю? - Хоть я и не должен тебе об этом говорить, Семён Петрович, - не отреагировал на провокацию начальник управления, а наоборот, перешёл на доверительный тон, - но дело там совсем не в моторах. Гинзбург написал на Рожкова, одного из лучших директоров заводов, донос, якобы тот срывает работу. Вот мы и пытаемся сейчас выяснить, как Гинзбург хотел нашими руками сорвать работу целого автозавода. И, в любом случае, ему придётся нести ответственность за ложный донос и клевету. Из меня будто воздух выпустили. Сдулся в буквальном смысле этого слова. - Бред какой-то... Не может быть...
– пробормотал я растерянно. - Что, жалеешь дружка своего?
– с явным превосходством, но участливо, спросил майор. - Причём тут личные отношения? Друг, брат, сват какая разница!
– вспылил я.
– Речь о главном конструкторе танкового КБ! Его арест влияет на обороноспособность СССР напрямую! И как это вы так с ходу поняли, что донос ложный? А вдруг нет? Дайте-ка я угадаю. Рожкова, как вы говорите, коллектив не отдаст? Взяли кого попроще? Я настаиваю, чтобы дело немедленно передали мне для объективного, подчёркиваю, объективного расследования. - Товарищ капитан государственной безопасности, - вернулся к официальному обращению начальник управления, - почему вы думаете, что вы более объективны, чем работники автотракторного отдела? Которых, заметьте, с Гинзбургом не связывают никакие личные отношения? Вы считаете, что вы один стоите на страже советской власти? Другие чекисты здесь в бирюльки играют по-вашему? Идите и работайте, выполняйте поставленную перед вами задачу. И не лезьте, дайте другим тоже работать. Кобулов, посылая меня на трудовые подвиги, тем самым дал понять, что ответы на заданные им же вопросы его не интересуют. Поэтому я посчитал возможным задать свой собственный. - Могу я поговорить с Гинзбургом? - После того, как революционный суд вынесет приговор. - Жаль, - сказал я вслух, додумав про себя: "не сработались, товарищ Кобулов". После чего встал и молча покинул кабинет. Эпизод 7. Если раньше я как-то ещё надеялся, договориться, подобрать ключики, то теперь противодействие мне со стороны непосредственного начальства стало очевидным. По сути, мне ставили препоны и совали палки в колёса в любом самом малом деле. Перебазировать станкостроителей, кстати, Кобулов тоже отказался, зато дал добро на их "уплотнение" в одну камеру. Словно мне назло! Понятно, что майор не сам по себе действует, а с ведома Меркулова, которому мою записку доложить был просто обязан. Молчание начальника главка - красноречивее любых слов. Дурацкая ситуация получается. Берия - он не сам по себе. У него команда. И именно она, в совокупности мне и нужна для душевного равновесия, как гарантия сохранения внутриполитической стабильности перед и в ходе грядущей войны. В то же время, нельзя игнорировать очевидный факт, что эта самая "бериевская команда" устроила против меня борьбу, невозможно. Любое моё активное противодействие, учитывая, что все мои устремления абсолютно прозрачны, законны и только на пользу СССР, а у недоброжелателей, соответственно, получается наоборот, может отправить Лаврентия Павловича вслед за Ягодой и Ежовым. Хотя... Меркулов с Кобуловым вполне могут считать, что действуют во благо, придерживая выскочку сомнительного происхождения, который, к тому же, опасен почему-то именно для наркомов внудел. Молодцы, нечего сказать, сами себя, фактически, взяли в заложники и шантажируют меня, вынуждая бездействовать. В свете грядущих событий - преступно бездействовать. Пережив с такими мыслями выходные, в понедельник первого апреля, с самого утра я отправился записываться на приём к наркому. Тему для беседы берёг специально для такого случая, заставив Косова отпечатать готовые материалы по его проекту уголовного кодекса на пишущей машинке. Теперь оставалось только ждать, когда Лаврентий Павлович соизволит выделить для меня время. Целых десять запрошенных мною минут. Ещё до обеда звонил Кобулов, интересовался и напоминал о субординации. Успокоил его тем, что имею на руках крайне сомнительную теорию, распространять которую, в том числе и в промышленном управлении ГЭУ, без ведома наркома, считаю невозможным. К моим прямым обязанностям вопрос отношения не имеет, проходит по партийной линии, следовательно, субординацию, как точно такой же большевик, как и я, можете засунуть, товарищ майор. Вечером, уже после окончания рабочего дня "для всех", но не для наркома, Берия выкроил-таки в своём расписании запрошенное мной время. - Здравствуйте, товарищ Любимов, - я уже давно заметил, что называть меня "капитаном" наркому почему-то неловко, - проходите. Как ваши дела? Жена, дети не болеют? Не расстраивают главу семьи? - Благодаря верной линии партии, жизнь налажена. Жена, дети здоровы и довольны, слава Центральному Комитету. А у Вас? - А у меня совсем скоро от рук отобьются, пока отец на работе. Времени ни на что не хватает, - посетовал Берия.
– Работы - непочатый край и Авгиевы конюшни. Уж и не знаю, когда всё до конца разгребём. Но мы же большевики! Верно, товарищ Любимов? Нам работа только в радость! Рассказывайте, с чем пришли. - Да, дело у меня к вам, я бы сказал, щекотливое, - начал я издалека.
– Как вы знаете, в парторганизациях по всей стране сейчас вовсю обсуждают проект новой конституции СССР, вносят предложения и дополнения. Вот и мой непосредственный подчинённый вздумал сочинить уголовный кодекс, о чём я сам узнал случайно. - Это кто? Кажется, старший лейтенант госбезопасности Косов?
– не особо-то напрягая память, сделал предположение нарком. Уверен, что личные и деловые качества моего единственного заместителя он знал, поэтому угадывать здесь, в общем-то, было нечего. Кроме старлея, под моим началом до недавнего времени было очень уж мало людей с образованием хотя бы в семь классов. - Точно так, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга! - Ну и что? Почему не действуете обычным порядком? Обсудить в парторганизации, выдвинуть наверх предложение, защитить. И так до самой конституционной комиссии. - С кем обсуждать? Я своих бойцов на технику-механику натаскиваю, на юриспруденцию времени, уж извините, не хватает. Читка уставов и действующих законов - потолок. Тут уж, извините, нужен профессиональный, - от этого слова я скривился, натерпевшись за свою жизнь от "профессионалов", - государственный подход. Среди кухарок, простите, этот проект обсуждать не только бесполезно, но и вредно. Уж больно идеи там, я бы сказал, оригинальные. Разнесут сплетни, может получиться много вреда. - Даже так? Вредный уголовный кодекс?
– переспросил Берия смеясь.
– Хорошо, что вы не вредитель, товарищ Любимов! Вы по-мелочи не играете! Уж если валить советскую власть, так под корень! Направление разговора перестало мне нравиться и я не стал отвечать, а нарком, немного успокоившись, вроде как в шутку спросил. - Ведь не вредитель же? - Судите сами, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга, - я старался отвечать как можно более холодно и ровно, давая понять, что такие шутки мне не по душе.
– Я бы мог сразу с этим вопросом пойти к своему хорошему знакомому, секретарю партийной конституционной комиссии, члену ЦК партии товарищу Кирову. Однако, уважая вас как честного человека, преданного партии большевика и главного, на данный момент, специалиста Союза ССР в поднятом вопросе, пришёл к Вам. Впрочем, если вы не готовы, то я могу уйти. - Зачем вы так сразу в штыки всё принимаете? Ми знаем, что вам доверяют многие уважаемые товарищи, - Берия откинулся к спинке стула.
– Некоторые, правда, не доверяют. Но больше тех, кто доверяет. Как мы можем не прислушаться к мнению товарищей? Просто работа у нас такая, что мы проверять должны. И тех, кому не доверяют, и, особенно, тех, кому доверяют. Враги советской власти не дураки. Они как раз и стремятся втереться в доверие к уважаемым товарищам. Чтобы потом побольнее ударить изподтишка. Поэтому обижаться нечего. Тем более, вы сам теперь настоящий чекист и должны набираться опыта оперативной и следственной работы. - Где-то я это уже слышал, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга, - ответил я с лёгкой иронией.
– А, припоминаю... Этим постоянно тычет мне майор госбезопасности Кобулов. Забывая, видимо, что Ягоде моего опыта следственной работы хватило с избытком. А про оперативную мог бы Ежов рассказать. Да вот беда - уклонился в сторону моря. - Вам просто повезло, что выкрутились, - расслабленно махнул рукой нарком внудел, всем видом демонстрируя, что сказанное ему абсолютно безразлично. - Как сказать, как сказать, товарищ Берия. Один раз - везение. Два - совпадение, - тут я, глядя до того на сцепленные на столешнице руки, резко поднял глаза и в упор спросил.
– Вы ведь не хотите вывести закономерность? - Сколько лет я вас знаю, товарищ Любимов, ви всегда ведёте себя вызывающе и питаетесь мнэ угрожат. Бэсполэзно. Тэм болэе, что у вас самого рыло в пуху! Ви прэдпочлы нэ замэтыт контррэволюцьоного сговора ваших подчынёных. Значыт самы замэшаны и являетэс скрытым врагом! В том, что настучат, я и не сомневался, но чтоб самому наркому? - Чтобы подобное утверждать, надо возбудить дело, провести следствие, передать в суд и дождаться приговора. Но можно взглянуть на ситуацию и с иной стороны. Товарищ Берия, как получилось, что вы назначили на ответственную должность человека, которого подозреваете во вражеской деятельности? - Это оперативная необходимость, товарищ Любимов, - на чистом русском, спокойно, Лаврентий Павлович продолжил словесное фехтование.
– Подозреваемого, пока тот явно не проявил себя, лучше держать поближе и под присмотром, перекрыв ему возможности для контрреволюционной деятельности. - Значит, работа отдела ДВС промышленного управления ГЭУ саботируется с вашего ведома? - Оперативная обстановка в отрасли опасений не вызывает и позволяет проводить такие операции. - Откуда это вам доподлинно известно? У вас есть ещё один такой же, только тайный, отдел? - Пожалуй, вы правы, товарищ Любимов, - усмехнулся Берия, - вам уже можете справиться с чекистской работой. Понемногу. Давайте перейдём к делу, ради которого вы пришли. Расскажите о этом вашем новом уголовном кодексе. - Он, собственно, не мой, - я чуть растерялся от такой резкой смены темы разговора и полез в портфель за бумагами, - это проект старшего лейтенанта госбезопасности Косова. Вот, возьмите готовую часть. - Не имеет большого значения сейчас. Изложите суть... - Если самую суть, то...
– я немного запнулся, не зная, как начать.
– В общем, глядя на внедрение партией в промышленности параллельной системы движения денежных средств и продукции, резко повышающей её, промышленности, эффективность, товарищ Косов задумал применить это правило к работе наркомата внутренних дел. Действительно, ведь мы не знаем, насколько эффективно работает НКВД! Допустим, воры в год крадут какую-то сумму, а на какую сумму защищает наркомат? Уж не обходится ли он советскому государству дороже воров? Может, лучше пусть воруют, а наркомат вообще ликвидировать? - Достаточно! - Но, товарищ Берия, я ещё даже не начал... - Я уже успел заранее познакомиться с этим вражеским планом по уничтожению НКВД, - усмехнулся нарком и одновременно с его словами в кабинет ввалились четыре дюжих молодца.
– Вы арестованы, гражданин Любимов, сдайте оружие. Четверо. Уважает, зараза. Не валить же его, он мне нужен! А потом что, с боем прорываться? А потом? - Ну и дурак же ты, Лаврентий Павлович!
– в сердцах брякнул я, расстёгивая портупею. Эпизод 8. Внутренняя Лубянская тюрьма - место паршивое. Крашеные стены, кафельный пол, холодок и снаружи, и внутри, чего греха таить. Больно уж на мозги давит замкнутое пространство. Камера без окошка с пристёгнутыми к стенам индивидуальными дощатыми щитами-лежанками. Зато компания весёлая. Когда меня поместили в "двушку", было сколько-то времени, чтобы подумать о душе своей грешной в полном одиночестве. А потом дверь открылась и конвоир впихнул "соседа". Лицо побито, но узнаваемо. - Седых?! Какими судьбами? Бывший командир, услышав шум, сфокусировал на мне взгляд не заплывшего правого глаза. - А, товарищ Любимов. Добро пожаловать. Располагайся, будь как дома. За что тебя? - Ерунда, сказал Берии, что наркомат внутренних дел Союзу дороже воров обходится, - я заметил, что командир увильнул от ответа на мой вопрос, будто не расслышал, но не стал заострять на этом внимание. - Аххаха...
– Седых засмеялся и тут же натужно закашлялся, а потом схватился за рёбра и, согнувшись, начал заваливаться на пол. Я подскочил и не дал ему упасть, подведя к нарам, свободной рукой отстегнул их от стены и мы сели. Скорее всего, это было нарушением внутреннего распорядка, но мне было плевать. - Узнаю тебя, стервеца, - отдышавшись сказал Седых, - Ещё тогда, в Грузии, подумал, что язык твой тебя подведёт. - Раз со мной, брат Апполинарий, - в отместку за "стервеца" я назвал командира по имени, от чего тот, в меру телесных повреждений, попытался сморщиться, - всё ясно, не расскажешь ли, за что ты загремел в эту обитель? - Говорят, что хотел Восточный Туркестан к СССР присоединить. По заданию японской и английской разведок. Чтобы внести разлад в Советско-Китайские отношения, - мрачно, раздельно отчитался Седых. - Ну, хоть за что-то существенное, не как я, по дурости. - Ага, существенней того, что Фриновский в Алтайской Добровольческой Армии был мой непосредственный начальник, не придумаешь. До тех пор, пока его в Москву не вызвали. Вот и вся любовь. - Какой-какой армии?
– переспросил я изумлённо. Нет, Тува была, Монголия была. Алтай? Неужели это я наворотил?! - Чего так испугался? Наши это. Чоновцы. Англичане вон, говорят, на фекалии исходят, любая паршивая газетёнка предсказывает, что мы Восточный Туркестан аннексировать хотим. Подлецы. Сами же там народ и мутят. В общем, по политическим соображениям армия наша - Алтайская, - тут Седых усмехнулся.
– А форма, чтоб никто ничего не догадался - белогвардейская. - Ну дела...
– сказал я чтоб как-то прореагировать и поддержать разговор, лихорадочно, между тем, пытаясь сообразить, я это натворил каким-то образом или нет. - Не дела, а полдела. У меня там и самых натуральных беляков полно было. Не веришь? Я б тоже не поверил никогда, что на одной стороне биться будем. Бектеев, белый полковник, сейчас вместо Фриновского командует. Однако же... - Погоди, погоди, а с кем вы воевали то? - Не поверишь, с кем попало. И с уйгурскими повстанцами и с 36-й дунганской дивизией Гоминьдана, которая их поддержала. А защищали местного дубаня. Стерву такую. Придушил бы заразу. И плевать мне, что он в ВКП(б) хочет вступить. Нечего принимать его, подонка. Царёк мелкотравчатый, эксплуататор и мироед. Тьфу. Нам бы ещё папу римского с ним за компанию в партию принять для полного комплекта. А нас, рядовых большевиков, зачем спрашивать? Тут большая политика, ети её. Сделал дело - гуляй смело. Алтайцев мы по договору вывели, усиленный кавполк остался только. Договор! Зачем перед Гоминьданом унижаться и соблюдать его, если не с Нанкинским правительством заключали, а с дубанем местным, который его тоже соблюдать не хочет? Ты вот себе представить можешь, что у нас руководство Белорусской ССР с Польшей договорится о вводе панских войск на нашу территорию с целью свержения Советской Власти? А в Китае такие фокусы на каждом шагу! Какой смысл в этом цирке плясать? Отгородиться от этого дурдома и всё! И уйгуры, и сами китайцы, даже наши белогвардейцы в один голос просят не бросать их. Как только уйдём - грабежи, насилия и убийства. Дубань, кстати, тоже хочет, чтоб остались. Боится за свою шкуру, собака. А мы политесы с Гоминьданом паршивым устраиваем, забыли уже 29-й год, дружим против японцев теперь. Да был бы в этом, хоть какой смысл! Китайцы Восточный Туркестан совершенно не контролируют, весь доход с провинции в карман дубаня заворачивает. А Нанкинское правительство, друг наш заклятый, от нас только помощи просят а нам от них толку никакого. Вред один. Предадут они нас при первой возможности. 36-я дивизия никуда не делась, окопались недалече, момента удобного ждут, чтобы опять ударить. - Понятно. Значит, воевали-воевали, а в результате шишь. Обидно. - Да чёрт с ним! Там через год опять резня в полный рост будет, вот увидишь! Опять будем думать, как бы эти банды на нашу территорию не перешли. И единственный способ это безобразие прекратить - перекрыть перевалы в Британскую Индию, чтоб вдохновители, казначеи и организаторы не пролезли. А сделать это надёжно только советские пограничники могут. Слушая Седых, мне подумалось - ну, прям как в Чечне в девяностых-двухтысячных, один в один. И, пожалуй, диагноз и способ лечения товарищ чоновец, на пару с беляком Бектеевым, видят верный. - Вот такое моё мнение. И никогда я его не скрывал. А британская и японская разведки - шалишь! Так и передай, тем, кто тебя подсадил. Англичанам и японцам наоборот выгодно, чтоб мы как можно скорее убрались оттуда, - Седых порывисто встал, хотя далось это ему нелегко, отстегнул вторую койку и улёгся на неё, отвернувшись к стене и давая понять, что разговор окончен. - В приличном обществе, Апполинарий, за такие мысли в морду бьют. И за язык я тебя не тянул. И даже мнение твоё разделяю. Только вот, поверь, никому от этого ни тепло, ни холодно. Прав ты, не прав, не докажешь ничего, получишь свой четвертак и привет! - Ага, признай всё и не мучайся, да? То-то я думаю, что это меня сегодня отпустили так рано с допроса. Может даже и поспать получится. - Да нет, Седых, не к тому я. Гляжу вот на твою морду побитую и как-то мне не хочется такое терпеть. И чего ради? Всё равно расстрел либо лагеря на всю оставшуюся жизнь. Сижу и думаю - надо Берию в заложники было брать и бежать, пока такая возможность была. Однако, дельные мысли сильно опосля в голову приходят. Поскорей бы сдохнуть... Горы здесь плечом
Держат небосвод,
И восток опять в огне.
С солнечным лучом
Сразу оживёт
Золочёный барс на броне.
Спросят нас в селе: "Ходите под кем?
Ваши командиры где?"
Броневик-батор,
Пулемёт-мерген
И великий хан РПГ! Тихонько напел я, подогнав слова под стандарты текущей эпохи. - Что это?
– обернулся Седых. - А не обращай внимания, тебя послушал само в голову пришло, - соврал я, выдав "Песню улаганских партизан" с небольшими поправками для соответствия текущим реалиям за собственное сочинение. - А РПГ что такое? - Ручная противотанковая граната. Или гранатомёт, - сказал я как о чём-то само собой разумеющемся. В самом деле не петь же мне "РГД", когда вопрос с ручными гранатами мною же и закрыт и названия теперь совсем другие? А РПГ... До РПГ-40 всего ничего, идеи витают в воздухе. - Бойцам понравилось бы. - Что, гранатомёт? - Нет, песня, - с этими словами Седых перевернулся на спину и, посмотрев на меня, спросил.
– А дальше? Дай ума, туман!
Чай, уйми-ка дрожь!
Научи, терпенью, дождь!
Из железа нож
И винтовка тож,
Из железа клёпан и Вождь.
Пусть два дня едим
Пайку пресной,
Двести грамм овса вразвес.
Пусть они сыны
Поднебесной,
Мы же дети гневных небес!
С давних детских пор
Верный талисман -
Каменный в кармане кистень.
Заревёт мотор,
И Отец наш сам
Выстрелом разбудит день.
Через перевал
Потечёт отряд,
Унося в долины смерть.
Будто на врага
Установкой "Град"
Рухнула Алтая твердь!
Броневик, Броневик-батор!
Броневик, Броневик-батор!
Он от жадных глаз,
Загребущих рук
Сторожит покой древних гор. Мы от жадных глаз,
Загребущих рук
Сторожим покой древних гор. - Вот! Правильно! От загребущих рук беречь надо!
– пропустив слова про установку "Град", решительно, а главное, громко поддержал меня в главном Седых. - Эй, вы там! А ну замолчали!
– не злобно, для порядка, посмотрев через "глазок", обозначил своё присутствие надзиратель. - Слушай, командир, а что нам терять? Отсюда замечательный вид на тот свет открывается, хоть экскурсии проводи. Конечно, если не повезёт и сразу не шлёпнут, тогда четверть века лагерей. Больше вариантов выхода отсюда нет. Оно нам надо? Чего ради всё это терпеть? Мы что, встретившись, даже спеть не можем от души? А ну, давай, помогай! А придут порядки свои наводить, так я им живым сдаваться не собираюсь. Смысла нет никакого, - я говорил не приглушая голоса, чтоб за дверью было слышно, а потом бодро запел песню Николая Емелина "Егорыч старшина". Она почему-то показалась наиболее уместной, видимо, организму нужен был "тонизирующий" эффект. Седых, послушав куплет, тоже приободрился, повеселел и помог мне с припевом. Егорыч старшина как видно не женат, к сорока готов ко всему готов.
Егорыч старшина как видно не женат, к сорока готов ко всему готов. - Эй, кому сказал! Заткнулись живо! Или здоровья вагон?!
– уже весьма и весьма сердито подал голос надзиратель. - Да пошёл ты!
– коротко, весело, без адреса, чтобы не отвлекаться от песни, отозвался я. - Ну, контрики, сами напросились!
– в коридоре раздалось буханье сапог бегущего человека. Справа горы, слева речка, деревенька за спиной,
Сузилось кольцо в колечко, может быть последний бой. Грохот шагов в обратном направлении был гораздо более дробным, к нам спешило явно больше двух человек. А и плевать. Камера узкая, а дверь тем более. Жаль патронов маловато и подмоги не хрен ждать, Зазвенели ключи в замке. Ну сейчас начнётся! Старшина сказал ребята некуда нам отступать! Дверь распахнулась и здоровенный мужик огромного роста, видимо, надеясь на свою силу и габариты, нагнув голову, попытался ворваться внутрь, сыграть роль тарана. Жалеть его здоровье мне было вовсе ни к чему, поэтому я его просто "порубил" ударом ногой в колено. Сломал или нет - не знаю, но туша с воплем рухнула при входе, помешав остальным. Второй герой воспользовался паузой пока я восстанавливал стойку и сумел таки впрыгнуть в помещение, отвоёвывая плацдарм. Однако, это и всё, что он успел сделать. Не дожидаясь, пока противник поймает равновесие, я пошёл вперёд и нанёс серию ударов руками в голову и по корпусу. Пробить защиту не вышло, но "каратель" отступая назад, споткнулся об своего товарища и полетел спиной вперёд в дверной проём, получив вдогонку ногой в живот для ускорения. При входе и в нём самом теперь возились уже двое, выполняя роль баррикады и в ближайшие секунды нападение на меня было невозможно. А вот Седых был в трудном положении. Его спарринг-партнёр влетел в камеру третьим, пока я был занят. И, поскольку по центру валялся гигант, он не мог помочь товарищу со мной, зато прямо перед ним был мой бывший командир. Когда я освободился, Апполинарий, обхватив надзирателя, просто пытался прижать его в угол, чтобы тот не мог бить. Противник же его, из неудобного положения, но наносил чуствительные для уже подорванного здоровья пограничника удары. Спасая командира, я, схватив, потянул их обоих на центр и они, споткнувшись, завалились на всё того же несчастного "первопроходца", по которому я ещё и потоптался ногами. Пока я вытягивал назад командира, в исступлении не хотевшего отпускать тюремщика, в коридоре оценили обстановку и раздалась команда: - Назад! Драка закончилась. Не видя стоящих на ногах противников, я оттащил Седых к лавке, а тюремщики споро "эвакуировали" своих и закрыли дверь. - Ты как?
– спросил я командира. - Нормально, нормально, - тяжело дыша, два раза повторил он, - ещё повоюем. - Тогда будем ждать второго раунда, - согласился я. В ответ Седых только согласно кивнул. Откровенно говоря, в тот момент я был разочарован. Ну, что это такое? Никаких следов побоев на мне нет, чтоб у Лаврентия Павловича вид был побледнее, когда меня выпускать будут. В том, что суета в связи с моим арестом уже поднялась, я почти не сомневался. Оглядываясь назад, подумал, что подобную ситуацию я даже где-то предвидел, предупредив Полину, что собираюсь на приём к наркому внутренних дел. Да и без того, если Кожанов и вправду подслушивает чекистов, то в наркомате РККФ сейчас аврал. Это же надо понимать, что если кого-то взяли, все связи отрабатываются. А связи у меня, наверное, уже всем известно какие. С другой стороны, я до сих пор не верил, что Берия решился на меня посягнуть. Бог с ним, с линкором "Фрунзе", КБ работает и результат даст, даже без меня. Этим пренебречь можно. А вот Любимов-старший, Кожанов и, особенно, Киров - другое дело. Пока я рассуждал о делах своих скорбных, вновь нарисовались посетители. Комендатуре Лубянки надо ставить "пять" за изобретательность, хотя, может этот вариант у них был уже отработан. Едва дверь распахнулась, внутрь камеры ударила жёсткая, ледяная струя воды из брандспойта, легко сбивавшая человека с ног. Нечего и говорить, что на этот раз наша попытка защитить вход провалилась. Да и просто ближний бой превратился в возню на мокром полу под кучей брыкающихся, душащих и норовивших выкрутить руки надзирателей. На сей раз, удача была на стороне "больших батальонов", не преминувших физически выместить на побеждённых горечь первого поражения. Но, без садизма, а для вразумления на будущее. После чего меня отделили от командира и поместили, связанного, в холодный карцер метр двадцать на метр двадцать. Хорошо, что потолок располагался там, где и должен был быть, стоять можно было в полный рост. Эпизод 9. Господи, как же холодно! Мокрая одежда облепила тело и скидывать её нет никакого смысла. Голышом ещё холоднее будет. Хорошо, что вода, стекая на путы, размочила узлы и я смог освободить руки. Можно помахать немного для разогрева. А ещё от холода хочется по малой нужде. Уже давно и сильно. Приходится терпеть. Не в угол же облегчаться, а потом в этой луже стоять? Сколько я уже здесь? Может двадцать минут, а может и полтора часа уже. Темнота искажает восприятие времени. Просить, чтобы вывели, бесполезно. И стучал и кричал и ругался, игнорируют полностью. Звякнули ключи, дверь пошла в сторону и сквозь открывающийся проём хлынул нестерпимо яркий свет от которого я попытался защититься рукой, подняв ладонь выше глаз. - Развязался, - тревожно прошептал "ключник" в сторону и, повысив голос, предупредил.
– Не дури! Оправляться и переодеваться пойдём! Руки за спину! На выход! Лицом к стене. Дурить сейчас я даже и не думал, очень уж в туалет хотелось, да и переодеться было бы не плохо, а то уже с носа течёт в два ручья. Но выполнял команды не спеша, давая глазам привыкнуть к электрическому свету. Выходя, бросил взгляд по сторонам и убедился, что в коридоре, отрезая любые пути побега, стоят ещё двое. Причём одного из них я узнал! - Привет Слав! Или теперь "гражданин Панкратов" к тебе надо обращаться?
– не дожидаясь ответа, видя растерянность чекиста, я продолжил.
– Седых, кстати, тоже здесь. Недавно с ним в одной камере сидел. Помнишь такого? - Семён!
– много позже отозвался мой бывший телохранитель.
– Вот значит что за зверь такой, который Захлюстина покалечил! Бузить не советую! Ты меня знаешь, но и я тебя знаю! К тому же, нас здесь двое таких. Специально ради тебя вызвали из опергруппы особого назначения. Обрати внимание, чтобы доставить в целости и сохранности куда надо. - А надо-то куда?
– живо поинтересовался я. - Разговорчики! Налево! Пошёл!
– вмешался надзиратель и мы начали движение. - Там узнаешь, - всё же буркнул на ходу Слава. Спустя пару минут я уже философствовал на тему, как мало человеку нужно для счастья, а потом, меня не только переодели в сухое, причём, моего размера и с уже пришитыми знаками различия, но и переобули в новые сапоги. А вот затем меня попытались побрить. Понятно, что реакция моя была самая бурная. Дать зарезать себя опасной бритвой за здорово живёшь я не собирался. Скажут потом - самоубийство под тяжестью вины и привет. Моё предложение побриться самостоятельно встретило, как ни странно, точно такое же возражение. Слава, а именно он был старшим "эскорта", ссылаясь на приказ, категорически отказывался давать мне в руки хоть что-то острое, чтобы я не мог нанести себе вред. - Слушай, если так, то сам посуди, - стал я урезонивать сопровождающего, - будешь ты меня брить, я головой когда не надо дёрну и всё. Получится, что ты меня и прирезал. И как это будет выглядеть в свете твоего приказа? Плохо будет выглядеть! Давай бритву сюда и отойди, мало ли, толкнёшь. Или пойду небритым, мне всё равно. Да и не сказать, что с утра сильно зарос. Который час ныне? - Около полуночи, - автоматически отозвался Панкратов. - И куды ж мы в такую рань? - Не надоедай, сказано - увидишь. - Да, знаешь, если вы меня под белы рученьки да домой, - ответил я намазывая мыльную пену на физиономию, - это одно дело. А если меня во всё чистое переодели, чтоб я на том свете поприличнее смотрелся, так совсем другое. - Не могу сказать, - отрезал чекист, - но гарантирую, ни по пути, ни на месте, твоей жизни ничего не угрожает. - Ладно, поживём - увидим. Спустя двадцать минут меня ввели в просторное помещение с окрашенными светло-зелёной краской стенами, впрочем, насчёт противоположной от входа, я не уверен, ибо оттуда, прямо в глаза мне светил прожектор, не настольная лампа, а именно прожектор. Такие, наверное, используют в театре, чтобы сцену подсвечивать, но тут единственным артистом был я, а зрители прятались в слепящих электрических лучах. Присутствовало, кроме оставшегося в комнате конвоя, ещё одно действующее лицо. Сбоку от меня, у стены, в самом углу стоял стол за которым сидела девушка-стенографистка. Симпатичная и совсем молоденькая, одним своим видом, не смотря на наигранно-строгое выражение лица, вызывавшая добрую улыбку. Казалось, что она вот-вот не сдержится и прыснет смехом. От таких мыслей я не удержался и подмигнул своим единственным не подбитым правым глазом. - Садись, - то ли приказал, то ли предложил Слава, имея ввиду стоящий чуть впереди стул. Не табуретку, как я ожидал, а стул со спинкой и даже не прикрученный к полу! А ну как я его в "президиум" запульну? Следователь, мокрый кот, совсем, наверное, страх потерял. - Приступайте, товарищ Берия, - голосом Сталина сказал свет. - Гражданин Любимов, не желаете ли вы разоружиться перед партией и чистосердечно признаться в своей вражеской деятельности?
– хороший вопрос, Лаврентий Павлович. - Ночи доброй, товарищ Сталин. И вам товарищ Берия всего самого наилучшего, - не удержался я от того, чтобы не поздороваться.
– Стесняюсь спросить, вы что-то серьёзное накопали? Или опять какие-то смутные подозрения? - Во-первых, вы для нас не товарищ, гражданин Любимов! Обращайтесь к нам взаимно. Во-вторых, вопросы здесь задаю я! Повторяю свой вопрос, не желаете ли вы раскаяться и этим облегчить свою участь?
– нарком внудел демонстрировал исключительную жёсткость. - Зачем же вы так, товарищ Берия?
– изобразил я обиду.
– Для меня и товарищ Сталин, и вы, всегда останетесь товарищами и обращаться я к вам буду именно так. Не смотря на то, что вы, товарищ Берия, в последнее время изволите не по-детски шалить, расстраивая меня до невозможности. Надеюсь, моя позиция не повлечёт применение специальных методов допроса, как в случае с моим командиром, товарищем Седых? Я нарочно проигнорировал и "во-первых", и "во-вторых", попутно упрекнув Берию в применении пыток, которые клеймил как позорное явление Кобулов. Что же выходит? Нельзя, но если очень хочется, то можно? Пусть побесится, Лаврентий мне тоже нервов немало потрепал. - Вижу, сотрудничать со следствием вы, гражданин Любимов Семён Петрович, не хотите. Или вас гражданин подпоручик Лебедев называть? Как вам ближе? Мы восстановили вашу биографию, но хотели бы уточнить некоторые моменты. То, что вы сын погибшего в 1905 году под Мукденом капитана Лебедева Семёна Петровича, нам известно. Проживали в Петрограде. В 1915 году поступили в Николаевское инженерное училище. По окончании четырёхмесячных курсов, в чине прапорщика, направлены на Юго-Западный фронт, участвовали в Брусиловском прорыве. К весне 1917 года дослужились до чина подпоручика. В начале лета дезертировали из разлагающейся армии временного правительства и всплыли только в 1919 году у Колчака, засветившись скандалом и требованием ареста французского капитана Зиновия Пешкова. Знаете, гражданин подпоручик, тут я вас очень понимаю. Я бы на вашем месте тоже возмутился. Сын Максима Горького, брат Якова Свердлова, французский капитан и советник адмирала Колчака - слишком уж в глаза бросается. Но, почему-то только вам. Не сошлись во взглядах с командующим и направлены на фронт. Участвовали в колчаковском отступлении, так называемом "Ледяном Сибирском походе". Последний раз вас видели в Чите, там след теряется. Однако, осенью 1921 года в Москве совершил кражу и был осуждён революционным судом на шесть лет тюремного заключения некто Гусев Павел Сергеевич. Скажите, Любимов, вы себе почему так псевдонимы выбираете? Боитесь забыть, как вас на самом деле зовут? Впрочем, неважно. Важно то, что на предъявленной нами фотографии Гусева член ЦК ВКП(б) товарищ Артюхина, товарищи Лихачёв, Важинский и многие другие, уверенно опознали Любимова Семёна Петровича до аварии во время показа автомобиля ЗИЛ-4. Ну что, гражданин Лебедев, царский офицер, белогвардеец и уголовник, будете и дальше отпираться? - Предлагаю вам, товарищ Берия, пари. Выиграете вы - признаюсь в чём угодно. Если же удача будет на моей стороне - отпускаете товарищей Гинзбурга и Седых. - Здесь не базар, не казино и не цирк, гражданин Лебедев! Не хотите раскаяться - шут с вами. Этим вы только усугубляете свою вину, которая, фактически уже доказана. - Неужели? Спорим, что дактилоскопическая экспертиза не подтвердит идентичность отпечатков пальцев гражданина Гусева и капитана государственной безопасности Любимова? В "президиуме" возникло лёгкое замешательство. Видимо, зациклившись на "политике" с её подсматриванием, подслушиванием, логическими построениями и косвенными доказательствами, следствие совершенно упустило из виду простые, но железобетонные приёмы и методы из арсенала уголовного розыска. Признаться, я и сам, не будь у меня в прошлой жизни знакомых оперов с их анекдотами о снятии отпечатков пальцев со швейных иголок, не сообразил бы. - Пусть товарищи организуют, - сказал свет голосом Сталина, - охрана нам здесь не нужна. - Действуйте, - отдал "исполнительную" Берия и мой конвой исчез за дверью. Спереди послышалось шуршание перекладываемых бумажных листов. - Перейдём далее. Вы признаёте, что продали на базаре в Вологде три серийных штык-ножа с нацистской символикой?
– задал нарком очередной вопрос. - Признаю, куда деваться. Там-то мои пальчики могли остаться, - легко согласился я. - Откуда они у вас? - Были при мне, когда очнулся в лесу, - умудрился я ни капли не соврать. - Не юлите и отвечайте, где вы их взяли!
– Лаврентия Павловича, гляжу, на мякине не проведёшь. - В рюкзаке, - тут самое главное - честные глаза. - Вы понимаете, что наличие у вас таких ножей головой выдаёт вашу причастность к немецким национал-социалистам, которые провозгласили Советский Союз своим злейшим врагом и строят планы нас уничтожить? - Это в корне не верно. Немецкие национал-социалисты не строят планов по уничтожению СССР, - позволил я себе не согласиться. - Гражданин Лебедев вдруг резко изменил свою точку зрения? Вы ведь проели плешь всем своими рассказами, что немцы на нас нападут!
– Берия, своим показным сомнением явно провоцировал меня на откровенность. - Немецкие национал-социалисты всего лишь выполняют план по уничтожению СССР, а строят планы те, кто НСДАП, а теперь и всю Германию, финансируют. Точнее говоря, план уже в действии. Я в последнее время не следил за международными новостями, но на днях Германия объявит, или уже объявила всеобщую воинскую обязанность, после чего увеличит армию в сорок раз. Гитлеру потребуется около трёх лет, чтобы обучить и оснастить войска, а потом, в 38-м он перейдёт к действиям. Антанта будет накачивать немецкую мощь и поочерёдно, без какого-либо сопротивления сдаст Рейнскую область, Австрию и Чехословакию. Как мы знаем, в последнюю входит Закарпатская Украина. Она-то и предназначена стать поводом для нападения на СССР. В один прекрасный момент украинские националисты попросят у Гитлера освободить их от преступного большевистского режима. - Это вам точно известно?
– подогрел Лаврентий Павлович мою говорливость. - Послушайте, гитлеровская партия ведёт активную политическую борьбу с начала 20-х годов, издаёт собственную ежедневную газету, имеет собственные отряды штурмовиков. И всё это в нищей, разорённой стране, которая должна Антанте немыслимые репарации. Глава партии числится писателем и больше нигде никогда не работал, имея в активе единственную книгу. За чей счёт, позвольте спросить банкет? А ведь это огромные деньги! Сейчас же траты просто колоссальные, приходится оплачивать милитаризацию целой страны. Мы проводим индустриализацию исключительно за счёт собственных резервов и можем примерно представить себе размер расходов. Мне было бы вполне понятно желание заказчиков войны их минимизировать, а тот путь, который я указал - кратчайший. - Это достоверные сведения? Откуда вы это узнали? - Это мой прогноз, который я составил на основании открытой общедоступной информации, почёрпнутой исключительно из советских газет и радиопередач. Кстати, обратите внимание, что в 1932 году нацистская партия выступила на выборах бледно, а уже в 1933-м провела просто шикарную избирательную компанию в Рейхстаг. Правда и в этом случае подавляющего большинства, более половины голосов, получить не удалось. Меньше тридцати процентов в итоге, если не ошибаюсь. Поэтому Гитлера канцлером Гинденбург просто назначил, для чего незадолго до этого приняли специальный закон. Кто бы мог такое провернуть? Помню, выступал на ЗИЛе перед рабочими и просил товарища Сталина не допустить фашистов к власти в Германии. Оглядываясь назад, понимаю, что просьба моя была практически невыполнима. Как говорится, против лома нет приёма. - Значит, вы всего лишь, посредственный аналитик и вовсе не причастны к нацистским организациям Германии? Откуда тогда у вас те самые три ножа? Зачем они вам? Вспоминайте! Кому вы должны их передать? Это элементы опознавания агентов? Вы потеряли память потому, что вас ударили по голове? Кто на вас напал? - Товарищ Берия, что вы пристали, как банный лист? Здесь сейчас может судьба мира решается, а вы лезете со своими глупостями. Никто меня не бил, я стригся в Вологде налысо, можете найти цирюльника и порасспрашивать. - Если вас не били по голове, отчего вы потеряли память? - Да откуда ж я знаю, если ничего толком, кроме того, что о себе рассказал, не помню? - Вы имели дело с гипнозом?
– а вот такие вопросы уже опасны, но приходится рисковать, чуть подвирая. - В шарлатанство не верю. - Имели или нет? - Сколько себя помню - не имел. - То есть, с октября 1929 года? - Как минимум. - Проверим. - Проверяйте. - Формирование особого подразделения, которое вы лично обучаете диверсионным навыкам, которые почему-то не забыли как всё остальное, из лиц, совершивших воинские преступления, о которых вам стало известно, поэтому лично от вас зависимых, тоже отрицать будете? - Я догадываюсь, что вы имеете в виду. Однако, мне неизвестно о совершении каких-либо воинских преступлений во вверенных мне подразделениях, равно как и о расследовании таких преступлений. Зато мне известно, что мой первый взвод состоит из комсомольцев, отличников боевой и политической подготовки, имеющих огромное желание учиться и стать, несмотря на любые трудности, инженерами. Я гоняю их и в хвост и в гриву. Они, по сути, только учатся и спят, заступая в качестве выходного раз в неделю в караул. По пять обучающихся на одного преподавателя всего! Я от такой жизни и сам взвыл бы, а они терпят. И мне чрезвычайно лестно, что такие замечательные парни, наша прочная опора в самом ближайшем будущем, видят во мне пример для подражания. Что касается диверсионной подготовки, то рукопашный бой и стрельба являются обязательными элементами боевой подготовки, я лишь немного расширил их рамки. Вы, конечно, товарищ нарком внутренних дел, - я намеренно обратился именно по должности, - желая упрятать меня за решётку, можете трактовать всё по-своему. Но тогда, обрубив мальчишкам крылья на взлёте, получите в итоге три десятка яростных врагов советской власти. Вы, а не я создадите почву для создания антисоветской организации. - Ваши рассуждения никак не оправдывают тот факт, что, имея информацию о нарушениях, вы предпочли их не заметить и обернуть в свою пользу. Вместо того, чтобы действовать в строгом соответствии с революционной законностью. И у вас почти получилось. Подвела вас ваша же лихость. Решили в наркомат внутренних дел своих выкормышей под благовидным предлогом протащить? Кавалерийским наскоком? Или вы думали, что мы, кого попало, сюда берём? Ваше наплевательское отношение к советским законам в данном конкретном случае мы обязательно докажем в ближайшем будущем. Перейдём к следующему эпизоду вашей подрывной деятельности, где вы уже посмели посягнуть на сами основы советского законодательства, отвергая воспитательный характер исправительной системы и ставя под сомнение моральное право пролетариата карать врагов советской власти соразмерно тяжести их преступлений вплоть до высшей меры социальной защиты. Скажите, некто Косов писал свой пасквиль под вашу диктовку? - Я категорически протестую против такой постановки вопроса! С какой стати проект уголовного кодекса товарища Косова, без широкого обсуждения на партийном уровне или хотя бы на уровне Конституционной комиссии, называется пасквилем? Кто это решил? - Я это решил, гражданин Лебедев, - жёстко ответил Берия.
– От этого, противно сказать, документа, просто несёт буржуазным торгашеским духом, подрывающим сами основы ЧК. Страшно подумать, если эта популистская брошюрка с красивыми лозунгами, но гнилым содержанием, найдёт поддержку среди огромной слабо разбирающейся в юридических тонкостях части ВКП(б). Вы, гражданин Лебедев, умышленно, с целью парализовать работу НКВД, дискредитировать его и унизить, дать дорогу врагам советской власти, пытаетесь всучить партии этот подрывной материал! В это время в дверь пару раз тюкнули и сзади раздался Славин голос. - Специалист доставлен, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга! - Се-се-сержант го-госбе-безопасности Ще-ще-щеглов!
– отрекомендовался вошедший. - Не волнуйтесь товарищ Щеглов, - успокоил Сталин чекиста, - работайте аккуратно, мы подождём. У эксперта всё уже оказалось наготове и он, прокатав мне валиком полностью обе ладони, подвёл меня к столу стенографистки, так как я от яркого света, хоть и прятал глаза, но уже почти совсем ослеп. Там поочерёдно, на отдельных листах, он сделал оттиски и, спросив разрешения, удалился. Вся процедура заняла не больше пяти минут. - Так вы признаёте, что являетесь автором так называемого проекта уголовного кодекса? - Нет, не признаю. - А гражданин Косов дал показания, что это вы его вдохновляли, - немного растягивая слова, живо напомнив мне мультяшного кота Матроскина, поддел меня Берия. - Не буду спорить, так как свой проект Косов стал составлять, глядя на одобренную съездом партии параллельную систему, у истоков которой когда-то стоял я. Да вы сами это должны хорошо помнить, товарищ Берия. Да, были времена... Помню, товарищ Киров тоже тогда называл параллельную систему буржуазной. Тем не менее, она доказала свою эффективность в советском народном хозяйстве. - А я от своих слов не отказываюсь, - послышался ещё один знакомый голос, - да и сейчас также думаю. Но, как временную меру, как этап на пути к истинному коммунизму, считаю небольшое отклонение допустимым. Владимир Ильич точно так же выступил за НЭП. - Здравствуйте и вы, товарищ Киров. Ценю ваше мнение. А по поводу проекта товарища Косова вы что думаете? - Гражданин Любимов, или Лебедев, или как вас там! Вы только отвечаете на вопросы, а не задаёте их!
– Берию, видимо, допекло. - А действительно, товарищ Берия, - спросил Иосиф Виссарионович, - о чём вы говорите? Где этот проект? - Товарищ Сталин, к сожалению, сейчас я не могу вам его предоставить, так как имеется единственный экземпляр и он отдан на юридическую экспертизу с целью установить и систематизировать все нарушения и противоречия с действующим законодательством. Если бы этот допрос не был организован так скоропалительно, то у нас были бы на руках и подрывной текст, и результаты экспертизы, - ничуть не оправдываясь, а где-то даже с упрёком, сухо сказал Берия.
– Тогда допрос можно было бы провести более предметно. Я, не сдерживаясь, рассмеялся. - В чём конкретно противоречия? Да во всём! Во всём! Ничего общего! - Отметьте в протоколе, что подозреваемый признал общий антисоветский характер материала, - холодно и спокойно отозвался Берия. - Э нет, товарищ Берия! Тут уж дудки! С какого перепугу ваши законы вдруг советские? Как при Иване Грозном в ссылку, в острог, на плаху, так и сейчас на спецпоселение, в лагерь, к стенке. Разницы никакой! Законы ваши - прямое наследие феодально-буржуазного режима и ничего советского в них нет! За тем исключением, что за преступления против советского государства наказывают куда строже, чем за преступления против личности. Может это как раз проект Косова советский? В противоположном конце комнаты из-за такого оборота воцарилась чуткая тишина, да и стенографистка, в сторону которой я, пряча от прожектора, отвёл глаза, открыла рот и перестала записывать. - Допустим, законы такие же наши, какие и ваши, товарищ Любимов, - первым нашёлся Сталин, но не вполне, так как с обращением он всё-таки оговорился.
– Расскажите нам, пожалуйста, об этом проекте уголовного кодекса. -Э нет, товарищ Сталин! Я в прошлый раз товарищу Берии стал рассказывать, так меня после первых слов дюжие молодцы в камеру засунули и подрихтовали. А если я вам пересказывать начну, так меня, боюсь, вообще пристрелят. - Вы злостно нарушали режим содержания, гражданин Любимов! Вы напали на конвой! В таких случаях охрана просто обязана применять оружие! Будьте благодарны, что вообще живы!
– вышел из себя Берия и сыграл мне на руку, явно ляпнув лишнее. - Так меня что, чуть не убили? Мамочки родные!
– я показушно приложил ладони к щекам. - Перестаньте, наконец, паясничать!
– это уже не утерпел Сталин.
– Думаете, мы здесь просто так среди ночи собрались, и у нас дел других нет? Разъясните свою позицию по поводу уголовного кодекса. Тут уж шутки в сторону, вождя сердить не стоит. - Итак. Возместительная система. Граждане, объединяясь в государство, устанавливают правила общежития, то есть законы. Функцию защиты от нарушителей правил (законов), большей частью граждане возлагают на государственный аппарат, оплачивая ему эту услугу налогами и оставляя себе минимально приемлемые права на самозащиту. Суд и институты наказания преступников находятся в ведении государства полностью. Что из этого следует? Если совершено преступление и гражданину нанесён ущерб, то государство просто обязано немедленное его возместить. Функция защиты от преступности на нём, а налоги гражданин всю жизнь исправно платит. Равно это же касается и различных учреждений, общественных или государственных. Не бывает такого, что гражданин, учреждение или предприятие, ставит уплату налогов в зависимость от того, пойман ли преступник, вернули ли украденное. То есть, государство немедленно исполняет свой долг перед потерпевшим, компенсируя ему ущерб и далее взаимодействуют только преступник и органы борьбы с ним. Практикуемые ныне взаимоотношения потерпевшего и государства, когда первому возвращают краденое, в частности, когда и если найдут, являются со стороны государства мошенничеством. Ещё раз. Государство, взяв налог вовремя и обязавшись защищать, должно возместить убытки немедленно. Если же, например, украденное впоследствии найдено, гражданин имеет право выкупа своего имущества, цена которого изначально определена. В случае отказа государство может распорядиться имуществом по собственному усмотрению. Теперь, взаимодействие государства и преступника. Принимаем за аксиому, что преступность существует. Уже фактом своего существования преступник наносит гражданам убытки, заставляя их оплачивать органы охраны правопорядка. Но это некий теоретический, неконкретный преступник, который персонифицируется в момент совершения реального преступления. С этого момента с него уже можно требовать, как с конкретного лица, возмещение расходов, которые несут граждане, финансируя органы охраны правопорядка. То есть, теоретически, если в конкретный финансовый период, например год, будет поймано и представлено на суд два преступника, совершивших равные по тяжести преступления, то справедливо будет присудить им поровну выплатить в бюджет сумму содержания за этот же период органов охраны правопорядка, плюс конкретный ущерб, который нанёс каждый из них в отдельности. Понятно, что в настоящее время заставить работать такую систему практически невозможно. Поэтому, компенсировать гражданам постоянное содержание органов охраны правопорядка целесообразно присуждением каждому конкретному преступнику кратного возмещения нанесённого ущерба в зависимости от тяжести конкретного преступления. Кроме того, с момента совершения преступления, или с момента когда о нём стало известно, к раскрытию преступления и задержанию преступника привлекаются конкретные силы органов охраны правопорядка, расходы на которые нам достоверно известны. Преступник обязан возместить эти расходы. То есть, за работу органов охраны правопорядка он платит дважды. Первый раз за то, что граждане вообще вынуждены их содержать до момента совершения преступления. И за конкретную работу после этого рубежа. Государство же выплачивает органам охраны правопорядка вознаграждение в виде заработной платы, равной минимальной заработной плате на производстве. Это меньшая часть дохода сотрудника органов. Большую часть составляет премия, вытекающая из соотношения зафиксированного ущерба к раскрытому на подконтрольной территории за какой-либо стандартный промежуток времени, например месяц. Для наглядности разберём на пальцах, изначальная ставка премии сто рублей, зафиксировано один миллион рублей ущерба, раскрыто на полмиллиона ущерба, следовательно, к премии прибавляется минус пятьдесят процентов. Получите свой полтинник, распишитесь и работайте лучше. Конечно, возможны и обратные ситуации, когда к раскрытому ущербу добавляются давнишние преступления, но в долгосрочной перспективе это соотношение не может быть больше единицы, а в идеале должно ей равняться. Что касается взыскания убытков с преступника. Приоритетом системы исполнения наказаний является взыскание убытков, понесённых гражданами, прямо или опосредовано, в виде налогов на содержание органов охраны правопорядка, с преступника. Наказание в виде поражения в правах преследует исключительно цель наискорейшего возмещения убытков и совершенно не преследует цели мщения или устрашения. Поражение в правах может выражаться в присвоении статуса государственного должника с ограничением расходов прожиточным минимумом, лишением права на отпуск, ограничением свободы передвижения маршрутом на работу и обратно, абсолютно необходимыми бытовыми перемещениями, лишением права посещать культурные мероприятия (театры и пр.), массовые мероприятия, участвовать в выборах. В случае, если преступник имеет доход, не обеспечивающий погашение задолженности в разумные сроки, либо уклоняется от возмещения ущерба, либо совершил преступление высокой социальной опасности, он может быть, решением суда, принудительно направлен на другую работу с лишением свободы либо без такового на срок полного погашения долга, по усмотрению органов системы исполнения наказаний. Во всех случаях базовая ставка оплаты труда осуждённого не должна отличаться от таковой же обычного гражданина на аналогичной работе, за исключением выплат за экстремальные условия работы, коих преступникам не положено. В некоторых случаях защита от преступников возлагается на самих граждан, но органы охраны правопорядка и пр., обеспечивают взыскание убытков с задержанного гражданами преступника. Например, карманники. Поймать их возможно только за руку, советская милиция такие преступления эффективно расследовать не может. С распоротыми сумками приходить в отдел и требовать возмещения ущерба не надо. Зато если поймаете кого за руку, то можете написать в заявлении при сдаче преступника милиции, что в кошельке был миллион. Что нам это даёт? Мы будем точно знать, на какую сумму и каких совершено преступлений, на какую сумму и каких предотвращено преступлений и на какую сумму и каких раскрыто преступлений. Равно как и общий размер расходов на содержание НКВД. В идеале наркомат должен приносить прибыль. То есть обходиться народному хозяйству дешевле воров. Я закончил. - А как же с убийцами быть, товарищ Любимов?
– спокойно спросил меня Сталин.
– Как мы сможем компенсировать убитого человека? Тем более, сразу? Как потом взыскать с преступника? - Товарищ Сталин, а кто будет платить пенсию семье, потерявшей кормильца? Кто возместит государству ущерб за убитого работника, который до пенсии мог бы трудиться? Кто, в конце концов, оплатит патрон, которым палач застрелит убийцу? Между прочим, "Русская правда" Ярослава Мудрого предусматривала виру за различные преступления. Видимо, неспроста. - Переводить всё в деньги просто аморально!
– возмущённо прозвучал ещё один голос, на сей раз женский.
– Если преступник знает, что его покарают смертью, он ещё двадцать раз подумает, прежде чем решиться на убийство. А если ему надо будет всего лишь отработать деньги, пусть и большие? - И вам доброй ночи, товарищ Артюхина, давненько не виделись, Александра Фёдоровна. А насчёт убийц так скажу. Их стреляют, вешают везде, во всех краях, а они всё не переводятся. Как и другие нарушители закона. Так отчего не попробовать другой подход? С паршивой овцы хоть шерсти клок! Нет! Я ни в коем случае ни на чём не настаиваю, но согласитесь, этот вопрос стоит широко обсудить в партии и пусть уж она решает, как быть. А не рубить с плеча единолично, вопреки советским принципам, как товарищ Берия. - Ра-ра-раазрешите?
– Щеглов, постучав в дверь и получив согласие, тихо-тихо вошёл в помещение. - Доложите результаты, - эксперт ещё только открыл рот, а Берия, экономя время, уже предвосхитил его вопрос. - До-до-докладываю, до-до-доставленный м-м-мне о-о-обра-азец о-о-один и-и-и в-в-взятый м-м-мной о-о-обра-азец д-д-два, со-со-со...
– фраза для Щеглова видимо оказалась слишком длинной, - со-со-со... У меня при этих звуках чуть глаза на лоб не вылезли! Неужели совпадают?! - Рожай уже не томи!!!
– не выдержал я. - Соблюдайте порядок гражданин Любимов!!!
– отозвался Берия. - Нэ волнуйтэс товарыщ Шэглов, пэрэдохнитэ, - одной фразой заставил всех замолчать Сталин. Эксперт закрыл рот, сильно зажмурился, напрягся и, одним духом, быстро-быстро, скороговоркой выпалил. - Совершенно не совпадают!!! - Вот молодец! Это точно?!
– воскликнули я и Лаврентий Павлович одновременно. - А-а-абсо-олютно! По де-де-девяти п-п-признакам! Ка-ак и п-п-положено! - Вы свободны, идите, - с явной досадой отпустил Щеглова нарком. - Теперь, когда мы абсолютно точно знаем, что я это я, - медленно и раздельно произнёс я, повысив в конце голос, - может, выключим к чёртовой бабушке этот тыканый фонарь?! - Допрос ещё не окончен, гражданин Любимов! - Да хватит уже, Лаврентий Павлович! Не понимаю вообще, на что вы надеетесь. Свет потух и в глазах воцарилась тьма, которую разнообразили сжимающиеся от периферии к центру зелёные круги. - Поддерживаю, - впервые выступил Орджоникидзе, - мы так ничего не добьёмся. - Зачем нужна была эта спешка?
– воскликнул Берия.
– Вы нарочно не дали мне подготовиться к допросу! - Лаврентий, помнишь весной 32-го года, ты не дал мне назначить товарища Любимова главным конструктором центрального КБ?
– спросил Орджоникидзе.
– Тогда ты тоже ему не доверял. А что в итоге? В итоге товарищ Любимов не работал по специальности целых два года! Да каждый день его работы на вес золота! И я не шучу! Ты сам прекрасно знаешь, что с 31-го по 33-й мы полностью обеспечили моторами ЗИЛ строительство драг для Колымского золотоносного района и в прошлом году поставили рекорд добычи, положив в казну больше, чем за все годы советской власти вместе взятые! Не считая всего прочего. Два года, Лаврентий! Не слишком ли мы дорогую цену платим за твои ошибки? - Предлагаю рассмотреть в ЦК вопрос об освобождении товарища Берии от занимаемой должности, - хмуро заявил Киров. - Я готов понести любое наказание, но клянусь всем, что мне дорого, дело с Любимовым не чисто! Он скользкий, как угорь и ни с какой стороны его не ухватить, но я нюхом чую, что он не наш, он действует по какому-то своему плану с неизвестными нам целями! Моя интуиция меня не подводила ни разу! Надо дождаться прибытия специалиста по гипнозу и поработать с Любимовым ещё раз! - Товарищ Берия, тут нужно что-то гораздо весомее вашей интуиции, - подал голос Кожанов.
– И вы можете гарантировать нам, что ваш специалист, копаясь в мозгах товарища Любимова, там ничего не вывихнет? К этому времени мои глаза немного пообвыкли и я удивился представительности присутствующей при допросе делегации. Кроме уже названых, за столом сидел Ворошилов, а позади него - Молотов, которого вживую я видел впервые. - Товарищи, товарищи!
– я не на шутку испугался, хотя и делал в последнее время всё, чтобы события свернули именно на этот путь.
– Нельзя товарища Берию отстранять! Нас же буржуазная пропаганда сожрёт с потрохами! Что это за страна социализма такая, где нарком внутренних полгода в должности удержаться не может?! Он ведь ещё только начал работать! Дайте же ему показать себя! - И что же нам с вами двумя делать?
– не скрывая раздражения, спросил Сталин.
– Если вы друг без дружки не можете, а как вас сведёшь, так сцепляетесь сразу как бешеные? - Может...
– опасливо начал я, - провести через ЦК или совнарком решение, что меня нельзя без их санкции разрабатывать, а содействовать обязательно? Ворошилов заржал. - Щщас! Держи карман шире! А контролировать тебя кто будет с твоими выкрутасами? Я как ту шестиствоку вспомню, так у меня по спине мурашки! Попомните мои слова, товарищи, если за этим деятелем не приглядывать, он точно изобретёт что то, чем можно уничтожить весь мир начисто! - Если кто-то из членов ЦК посчитает возможным за меня поручиться, то обещаю отчитываться о своих действиях по первому требованию. После моих слов повисла строжкая тишина. Неужели? А я-то уже думал, что я теперь как у Бога за пазухой! Неужели никто не рискнёт? Я рассчитывал на Кожанова, но поздно сообразил, что он в ЦК не входит. Артюхина? Хорошая женщина Александра Фёдоровна, добрая, отзывчивая, только знает наверняка, что со мной не сладит, оттого и молчит. Ну, хоть Киров! У Мироныча свои тараканы в голове, хоть я ему и жизнь спас, а построение социализма важнее! Куда мне с такими немарксистскими заскоками? Орджоникидзе не подаёт голоса и его тоже можно понять. Наркомат тяжёлой промышленности вырос до столь огромных размеров, что ему чихнуть некогда. Где уж за мной уследить? А Иосиф Виссарионович всегда, как гордый орёл, парит над событиями. - А и я, пожалуй, подам голос за Любимова и поручусь за него!
– удивил меня до глубины души Ворошилов.
– Всё под присмотром будет. У меня не забалуешь! - Пятый час утра уже, - посмотрел на часы Киров, - предлагаю сейчас разойтись и собраться завтра, то бишь, уже сегодня, в ЦК, внеся в повестку дня поставленные вопросы. Товарищ Берия, прошу передать проект товарища Косова в конституционную комиссию для всестороннего обсуждения. - А товарища Любимова надо отпустить домой. Он что-то неважно выглядит, - по сути, поддержал Сергея Мироновича Сталин, - За кого вы там просили, товарищ Любимов? - За товарища Седых и за товарища Гинзбурга. Седых мой бывший командир в Грузии, его обвиняют, будто он Восточный Туркестан присоединить хотел. Так я в том ничего плохого не вижу, например. Другое дело, если бы он приказ нарушил. А за желания не сажают. А второй, товарищ Гинзбург, вроде как донос написал на директора ЗИЛа. Так он никуда не сбежит, а я дело себе заберу и всё улажу по совести, на заводе я не чужой. - Вот и этих товарищей освободите, товарищ Берия. Проспорили всё же, - усмехнулся в усы Сталин. Баржа имени наркома. Пентаплекс. Эпизод 1. Взлетели мы ещё затемно, пользуясь электрической подсветкой полосы Центрального аэродрома, должной демонстрировать достижения самого многочисленного и передового Гражданского Воздушного Флота в мире, принадлежащего, без преувеличения, великой стране. Сидя на месте отсутствующего в этом экипаже штурмана грузового АНТ-9 я, через панорамное остекление передней кабины, по мере набора высоты, наблюдал, как одесную от меня небо сперва посерело, наливаясь со временем малиновым светом и, наконец, показался густо-жёлтый краешек солнечного диска, несущего новый день, пятнадцатое мая тысяча девятьсот тридцать пятого года. Подумалось, глядя на неумолимо движущуюся подо мной по земле алую волну, прорывающуюся вперёд по вершинам, заливающую поля и добивающую последние остатки вчерашней тьмы в низинах и оврагах, что именно в таком ключе буржуазным обывателям должны сниться кошмары о вторжении Красной Армии в Европу. А симпатизирующим СССР гражданам, наоборот, мерещиться наступление того самого, воплощённого в Солнце, светлого будущего. Восхититься же столь величественным зрелищем я смог, благодаря, в том числе, своим собственным усилиям. Ведь самолёт, который нёс меня сейчас в ставший уже почти родным Ленинград, был совсем необычным! Все прочие АНТ-9 были трёхмоторными, а этот нёс всего два 630-сильных дизеля Д-16-2А. Шифр "А" означал сразу и "авиационный", и "алюминиевый", и "Акимов". Последнее - по заслугам. Женя был настоящим фанатом этого мотора. Поняв с самого начала, что не сможем тягаться в мощности двухцилиндрового оппозитного блока с подошедшими к рубежу в тысячу лошадиных сил Чаромским и Микулиным, мы с моим "замом по науке" с самого начала выбрали самолёт, которому предназначен мотор. И сделали упор на дешевизну в изготовлении и эксплуатации, освоенность наземными службами, надёжность и ресурс. А ещё всё удачно совпало. Дизель АЧ-130-2, который шёл на массовые АНТ-9 ГВФ снимался с производства даже в Воронеже, потому, что Московский авиамоторный завод, перейдя на АМ-36, такой же размерности, но изменённой конструкции, прекратил поставки комплектующих. В Воронеже в серии остался только АЧ-100-2, кооперация по которому шла с ЗИЛом, а как резерв - с ХПЗ. У нас же уже больше полугода как отрабатывался во всевозможных вариациях 160-й блок, оснастив который алюминиевым корпусом и добавив в конструкцию другой редуктор, мы получили авиамотор. Да мы, ради унификации, даже топливную аппаратуру не стали трогать, воспользовавшись готовой с чугунного варианта, изменив только момент впрыска под керосин и потеряв на этом почти сотню лошадиных сил. Зато, имея на самолёте два мощных мотора вместо трёх послабже, ГВФ экономил на треть дефицитные ТНВД. В мастерских этой организации в Филях организовали малосерийную, но достаточную для нужд "Аэрофлота" постройку моторов почти полностью, включая литьё лёгкого металла. Только сбалансированные шатунно-поршневые группы должен был поставлять МССЗ, директор которого Белобородов, конечно же, был резко против. Пришлось припомнить ему зимнее происшествие и поинтересоваться каким это образом жена моего "зама по науке" оказалась в разгар рабочего дня дома и что директор за это поимел. Поняв, что с живого с него не слезу, Белобородов засвидетельствовал перед руководством в письменном виде своё согласие на кооперацию по авиамоторам. Новый двигатель, хоть и был жидкостного охлаждения, всё так же удачно вписывался в толстое крыло АНТа, имея широкие и низенькие радиаторы врезанными прямо в переднюю кромку. Первый экземпляр, впрочем, полетел не на АНТ-9, а на АНТ-14. Том самом, на котором я возвращался из Ленинграда в прошлый раз. Как раз в начале апреля. Новый движок хорошо спелся со старыми и, погоняв его немного для очистки совести на всех режимах и убедившись, что контрольные параметры в норме, опираясь на богатый опыт эксплуатации двигателей такого типа, приёмная комиссия ГВФ прямо в воздухе, в один день подписала акт испытаний. После этого двигатель сняли и переставили, на пару с вновь изготовленным собратом, на безмоторный, по причине износа "сердец", грузовой АНТ-9, оборудовав в носу просторную, полностью застеклённую кабину штурмана. Этот самолёт, предназначен формально для определения ресурсных параметров, но, подозреваю, дожидаться, пока он налетает положенные часы никто не будет и модернизация пойдёт полным ходом уже в ближайшее время. АНТ-14 же "отдали на растерзание" Акимову, который, по примеру создаваемой нами судовой установки для "Фрунзе", попросил попробовать внешний наддув для Д-16-2А, надеясь отыграть этим ту сотню коней и значительно поднять высотность. По замыслу Жени, на каждой плоскости АНТ-14, между основными двигателями, должен был ставиться 140-сильный "воздушник" АЧ-100-2, работающий исключительно на компрессор и питающий воздухом через короткие магистрали себя и соседей. Как тут не вспомнить ТБ-7 с его АЦН? Ведь мы, по сути, пришли с Акимовым к тому же самому, только иным путём! И примерно в то же время, как и в эталонной истории! Невольно начнёшь тут думать, что если не судьба, то какие-то коридоры событий и идей существуют и всё происходит именно в своё время несмотря ни на что. А ещё, в подарок к Первомаю, самолёт РД с двигателем АМ-36 Микулина поставил рекорд дальности в полёте по замкнутому маршруту, намотав 12 тысяч километров. Значит скоро и в Америку полетит. Только, как же тогда я со своим попаданством? Не поэтому ли на меня все местные наркомы внутренних дел ополчились? Реальность стремится отторгнуть инородное тело? Хотя, если подумать, сколько мне здесь просто везло... Впрочем, чекистов-то я очень даже понимаю. Лезет здесь один такой к Самому, а кто, откуда - непонятно. Это же прямой вызов профессионализму любого сотрудника органов! Я просто как бельмо на глазу. Я каждым своим шагом на свободе им прям в душу плюю! И наивно думать, что Берия успокоится, даже получив прямой запрет ЦК меня трогать. Дел больше, может, никаких не будет, а вот подсматривать и подслушивать, ожидая, когда проколюсь, будут как пить дать! Кстати, Лаврентий Павлович, раскритиковав в пух и прах на конституционной комиссии проект уголовного кодекса старшего лейтенанта госбезопасности Косова, по сути, вышел из истории начала апреля без существенных потерь. Может, осадок у кого и остался, но никаких взысканий ему не последовало. Косов тоже ничуть не пострадал, даже был обласкан несмотря на то, что его проект "завернули". Попытка рельефно выявить работу НКВД, направленная, прежде всего, на устранение найденных недостатков, пошла в зачёт. Более того, удовлетворили мою просьбу назначить старлея моим заместителем в моторный отдел промышленного управления ГЭУ. Надо же было кому-то подписывать официально документы, пока начальник, напрочь простуженный после тюремного купания, барахтается между тем и этим светом. Спасибо Полине, вытащила своими отварами и настоями мой избалованный позднесоветской медициной, на которую пришлось моё детство и "ударными" дозами лекарств в дальнейшей, не прощающей болезней жизни, организм из цепких лапок хвори. Ещё один участник тюремного приключения, Апполинарий Седых, приглашённый мной в гости по тому случаю, что его семья оставалась в Алма-Ате и чувствовавший себя, поначалу, ничуть не лучше, оправился заметно быстрее меня и убыл в почётную ссылку без понижения в звании и должности, к новому месту службы на самый Дальний Восток, возглавив там погранотряд. Мой бывший командир теперь имел полное право гордиться тем, что защищал границы СССР со всех направлений, начав с финской, через Грузинскую войну, Восточный Туркестан, добравшись до Приморья. Гораздо сложнее история закрутилась с Гинзбургом, потерявшим статус подозреваемого и осложнившим этим всем нам жизнь. Кобулов, доброй души человек, передал дело Рожкова-Гинзбурга, по моей же давней просьбе, моторному отделу. Когда Косов ввалился ко мне в изолятор лагерного лазарета, где я отлёживался чтобы никого не заразить, я уже по лицу понял, что случилась беда. После его рассказа я осознал и масштабы. Дело в том, что Гинзбург действительно написал заявление. И там действительно говорилось, что Рожков всячески препятствует снятию с производства серийного Д-100-4 и замене его на "вертикалку". Но потом, потом русским по белому было написано, что препятствует он, влияя на своё руководство в НКТП, а то, в свою очередь, хоть и создало совместную комиссию с НКО, никак не решит, какой мотор предпочесть. Гинзбургу было уже, по сути, всё равно, какой именно танк делать, но определённости не было! КБ подошло вплотную к стадии детальной проработки проекта и встало. К настоящему моменту ситуация длится уже почти четыре месяца! СССР что, танки не нужны? ЗИЛ даже Т-26М перестал выпускать, полностью перейдя на гаубичные самоходки на его базе и тяжёлые пушечные броневики! А от кого же решение зависит? Фамилия "Пятаков" мне ни о чём не говорила, он представлял НКТП, а вот начальник Главного Автобронетанкового Управления РККА Тухачевский был фигурой! На такого просто так, без веских аргументов, не попрёшь. И знаю, что с гнильцой, а не подберёшься, больно высоко сидит. В общем, ситуация, как у Берии со мной. Вот ведь как получается, партийную оппозицию, выдавшую себя в ходе войны в Грузии, зачистили. Военных, после того, как я привёз из Австрии чемодан компромата, прижали. Но касалось это, почему-то, исключительно "технических" направлений. Слетели за вполне конкретные, осязаемые и натурально доказанные ошибки и даже преступления начальники ГАУ, УММ РККА, ВВС КА. Но никакой "политики" в этих делах не светилось! А заговор-то военных был! По крайней мере, лучше рассчитывать на худшее, даже если не было. И замешаны там были начальники, как минимум, Киевского и Белорусского округов! А Берия "строевых" краскомов как-то не трогает. Да и контрразведка флота тоже тише воды, Кожанов молчит. Что мне делать в такой ситуации? Копать? Кем и чем? Если один этим буду заниматься - сожрут. А может у чекистов или моряков свои на том поле сейчас комбинации и я, влезая, им всю малину обгажу? В общем, едва оклемавшись, я от этой суеты просто сбежал. Надо крепко подумать, а для этого нужно время. Хорошо, что моё желание временно устраниться от чекистских дел полностью совпало с желанием моих начальников убрать меня с глаз долой. Через три дня после моего выздоровления я получил приказ отправляться в командировку в Ленинград и заняться крейсером "Ворошилов", чему был несказанно рад. За эти дни, стоившие мне немалых нервов, я успел организовать показательные "внезапные" экзамены своих "выкормышей" по юридической, физической, стрелковой подготовке и устройству ДВС, доказав на деле Кобулову и Меркулову их профпригодность для работы в моём отделе. Предъявив под конец прошедшую через руки и головы "академиков" зенитную шестиствольную пушку с системой подогрева от автономной печки, я окончательно склонил чашу весов в свою сторону и отдел ДВС получил долгожданное пополнение. Оставив на хозяйстве Косова, поставив ему задачу самостоятельно укомплектовать отделения и приступить к сбору интересующей нас информации в подконтрольном секторе, я сейчас летел на север. Ещё раньше, три недели назад, только получив известие, что "Ворошилова" поставили на завод и начали "потрошить" изымая дефектные турбины, я распорядился, параллельно с изготовлением малой опытной серии Д-16-16 на МССЗ, отправить полный комплект документов на "Русский Дизель" чтобы там тоже приступили к работе по новому мотору. МССЗ должен был дать пять моторов, последний из которых будет готов через четыре дня, а "Русский Дизель" - десять, но к концу мая. Ленинградцам, понятно, без чуткого руководства создателей мотора тяжелее, но 13-ю серию там уже худо-бедно освоили, отправив первые валовые изделия на заводы речного судостроения, а степень технической новизны между моторами практически нулевая. Разница в размерах да в количестве некоторых деталей, остальное полностью подобно, справятся. Эпизод 2. В этом доме жил Пушкин. А в этом Миклухо-Маклай. Прогуливаясь пешком от улицы Труда по Галерной в сторону Адмиралтейского завода, я, по памяти, отмечал на фасадах места, где в будущем появятся мемориальные доски. Приходилось мне здесь частенько бывать в "прошлой жизни" и вот опять приходится идти теми же дорогами и улицами, подмечая различия, но, по большей части, удивляясь тому, как мало меняется облик трёхсотлетнего города. Впрочем, к настоящему моменту Петербург-Ленинград на семь десятков лет моложе. И ворота в проёмах арок ведущих во дворы сплошные деревянные, с пешеходными калитками, окованные по краю железом. Но всё также тиха сама улица, зато в вымощенных брусчаткой дворах, подальше от посторонних глаз, жизнь кипит вовсю, особенно по вечерам, когда из заводских ворот выплёскивается река уставших за смену мужиков и, разбиваясь на ручейки, совсем растворяется в каменных джунглях. Взглянуть на всё это изнутри у меня получилось исключительно благодаря заботе наркомата ВМФ, выделившего мне из своих резервных фондов комнату в коммуналке в доме, стоявшем вторым с конца Галерной, в двух шагах от заводской проходной. Эта жилплощадь обычно временно предоставлялась флотским командирам или специалистам, приезжающим на завод в длительные командировки, например, для приёма вновь построенных кораблей, а сейчас, по полному праву, оказалась в моём полном распоряжении. Окно во двор, достаточно места чтобы поместились шкаф, кровать, письменный стол и пара стульев, длинный тёмный коридор, едва освещаемый скупым светом тусклых электроламп, со всяким хламом вдоль стен, среди которого преобладали лыжи и детские санки. Коляски и пара редких по нынешним временам велосипедов, в связи с тёплым сезоном, сейчас ночевали прямо в парадной. Откровенно говоря, мне, привыкшему уже жить в своём доме достаточно просторно, здесь было тесновато. Что уж говорить о рабочих, которые ютились в таких комнатах целыми семьями? Поэтому и людно во дворе, дом просто выдавливал из себя жильцов, невольно создавая атмосферу единой общности, одного коллектива. "Соседи" здесь значило гораздо больше, чем в моём 21-м веке, когда люди, живущие в одном подъезде много лет, могли вовсе не знать как друг друга зовут. Здесь же неизменный "женсовет" на лавочках, мужики поодаль за столом со своими играми и разговорами, и, конечно, дворовый гармонист, всего лишь раздув меха, разом объединяющий оба междусобойчика. Посреди всего этого носится малышня, вечно норовящая побаловать, залезть на чердак или устроить драку с ребятами из соседнего двора. Вот и сейчас, пройдя через арку и повернув ко входу направо, а едва не упёрся в широкий круп дородной Глафиры Сергеевны, работающей поваром в заводской столовой "Судомеха", вообще-то очень доброй и отзывчивой, особенно на ласковое слово, женщины, решившей, однако, именно сейчас проявить строгость по отношению к своему сынишке-сорванцу. - Сколько ты меня ещё позорить будешь?! Ты зачем в пса камнями кидал? Что он тебе сделал? Или ты хочешь, чтоб к нам во двор ворьё какое-нибудь шастало? - А чего он на меня лается?
– не понять, пожаловался или попытался оправдаться парнишка. - Он на всех лается! Зато слышно, как кто-то заходит к нам! А теперь что? В будку забился и нос не высовывает! Что теперь делать, скажи мне? Тебя дворнику Степанычу отдать, чтоб на цепь посадил? А знаешь, отдам-ка я тебя лучше товарищу Любимову из 415-й! Пусть заберёт и увезёт куда Макар телят не гонял. Уж он-то тебя так выпорет, не то что папка, розгами с солью! Враз задница покраснеет! И будешь у него в углу стоять, пока человеком не станешь! А я отдохну. - Не надо!
– расплакалось чадо. - Обещаешь, что баловаться больше не будешь?! В общем, картина ясная. Вот только на моё появление без предупреждения запуганного дворового бобика, мамаша никак не рассчитывала. А у меня память, словно гейзер, долго спящий, зато потом бьющий высоченным фонтаном, вдруг стала выдавать текст, будто мне просто кто-то диктовал. Слова из детства рвались наружу сами собой. - К сожалению, бывает, что милицией пугают непослушных малышей. - Ой!
– Глафира Сергеевна подскочила и, развернувшись в прыжке, чем вызвала моё неподдельное изумление, приземлилась уже лицом ко мне, но её нижняя челюсть закончила своё движение чуть позже и так и осталась в нижней точке. - Как родителями не стыдно! Это глупо и обидно! Я когда такое слышу, то краснею до ушей! - Товарищ Любимов извините Христа ради...
– теперь уже женщина чуть ли не плакала. - Подожди, подожди...
– прервал я её выхватывая из памяти первое слово, за которым, словно нитка с разматывающейся бобины, потекли остальные. - В доме восемь, дробь один, у заставы Ильича... Я декламировал, практически без запинки и мне самому до ужаса было интересно, сколько я вот так смогу выдать. Расхаживая взад-вперёд в углу двора я говорил и говорил, собрав вокруг себя большую толпу. - Я на флот служить пойду, если ростом подойду, - в горле пересохло и я, наконец, замолчал. - Во даёт! Прям на ходу!
– с нескрываемым восхищением воскликнул поляк-клепальщик Станислав Каминский и тут же отвесил лёгкий подзатыльник трущемуся здесь же сыну Сашке.
– Не то, что ты, неуч! Два четверостишья выучить не можешь! - Это не я, это Михалков написал, - сообразив, что "Дядю Стёпу" эти люди слышат впервые, я поспешно ретировался, отговорившись одолевшей жаждой. Лопухнулся. Всё выкрутасы памяти виноваты. Чем дальше, тем больше шалит. Самых обычных вещей уже вспомнить не могу, скажем, как в метро карточкой на проход пользоваться, а стихи из детства прям с языка сыплются. Причём, я абсолютно уверен, что не сделал ни единой ошибки! Да что там! Я вообще будто книгу перед глазами держал и читал! Даже с картинками! Хорошо ещё, что вовремя остановился. "Про войну и про бомбёжку" - это уж слишком много потом ответов на неудобные вопросы давать придётся. Вот бы теперь так для дела что-то полезное вспомнить. Последняя мысль заставила меня кисло усмехнуться. Вот почему именно там где надо, приходится полагаться исключительно на свои силы? Уже месяц мотаюсь между пятью ленинградскими заводами, только три из которых работают непосредственно по моему профилю. "Русский дизель", моя вотчина, попил крови немало, заставив отвлечься от железа и заняться людьми. Пришлось разбираться с браком, абсолютно нехарактерным для других заводов, а именно, с кривыми коленчатыми валами. На общем фоне, если брать скопом все случаи выявления брака, совсем незаметно. Но так уж вышло, что три из пяти первых ленинградских 16-х оказались некондицией, годной, разве что, в качестве учебных пособий. Причины неработоспособности моторов выявились сразу же после разборки, а недолгое разбирательство привело к двум очень, очень уважаемым и авторитетным мастерам. Дядьки были в глазах своих более молодых коллег практически непогрешимы. Но вот возраст их перевалил за пенсионный. И, видимо, уже здоровья, зрения, твёрдости рук не хватало работать так же аккуратно, как раньше. Моё распоряжение отправить стариков на заслуженный отдых встретило бурный протест всего коллектива и парторганизации в первую очередь. Там не видели худа в том, что выпускают бракованные моторы, ведь можно компенсировать убытки, подняв цену на годные! А заслуженных стариков-пролетариев, участников революционной борьбы, обижать увольнением нельзя! Здесь как под ярким светом, проступили черты, характерные именно для ленинградских трудовых коллективов с их преклонением перед высоко квалифицированным трудом и индивидуальным мастерством, отрицанием автоматизации и поточных методов. Считалось, чем больше рабочих на заводе - тем лучше, в полном соответствии с действующей идеологией, а внедрение передовых методов организации труда и новых механизмов, особенно автоматов и полуавтоматов, этому принципу в корне противоречило. Пришлось убеждать, уговаривать и даже угрожать возбудить уголовное дело, благо в секторе моего "моторного" отдела. В результате удалось сплавить ветеранов на преподавательскую работу на курсы повышения квалификации при заводе, заменив их более молодыми, но тем не менее, опытными мастерами. И озадачить всех, до кого я мог дотянуться, от технологов "Русского Дизеля" до Петра Милова в ЦНИИМаше и моего подконтрольного станкостроительного спецКБ, в отношении сварки трением, что позволило бы собирать вручную коленчатые валы из меньшего количества более крупных деталей-полуфабрикатов, приваривая сразу по две чугунных шейки к одной стальной щеке. Проблема с валами, минимально, была решена и даже появились перспективы внедрения новой технологии, но время упущено. Плюс ко всему, опытные 16-16, что московские, что ленинградские, показали на испытаниях от 3800 до 3900 лошадиных сил, вместо расчётных 4000, но менять что-то в конструкции, которую мы явно чуток перетяжелили, было уже поздно. Поздно потому, что на заводе "Судомех", славном своим точным бронзовым литьём, а теперь ещё и поселившемся там КБ гидравлических редукторов под руководством Кудрявцева, уже собрали на берегу макетную гидромашину для определения реальных параметров, на которую пришлось ставить все пять моторов московского выпуска. Которые, кстати, пришлось трое суток везти в Ленинград на грузовиках, так как железная дорога не принимала 25-тонный груз, требуя увеличить его, минимум, вдвое. Ещё на этапе проектирования я, хоть и не вдавался в подробности, особо оговорил запас на регулировки расположения дизелей на фундаменте. Но когда я увидел всю конструкцию воочию, разругался с Кудрявцевым вдрызг. Пять моторов были смонтированы параллельно гребному валу следующим образом: три мотора в нос от гидротурбины и ещё два по бокам от вала в корму. При этом никаких проходов между центральным мотором передней тройки и боковыми движками предусмотрено не было! Я, конечно, могу понять стремление гидравликов сделать всё как можно компактнее, сократив потери на трение жидкости в трубопроводах, сделав их как можно короче, но если надо что-то отрегулировать, или, не дай Бог, поломка? Моё требование снять этот мотор и обеспечить нормальный доступ к остальным агрегатам, было отклонено как Кудрявцевым, так и представителем наркомата ВМФ из-за того, что сама гидромашина показала КПД всего 80%, заметно ниже расчётного, выдав максимальные 15500 лошадиных сил на гребном валу. Фактически, вся мощность одного из моторов на полном ходу тратилась на разогрев жидкости. Убрав же один дизель из упряжки, мы бы не достигли мощности равной паровым турбинам "Червонной Украины", "Красного Кавказа" или "Профинтерна". Я попытался продвинуть идею форсажных моторов, повысив мощность двух из четырёх двигателей до 5750 лошадиных сил при ресурсе в 100 часов. Четверо суток полного хода, в принципе, при разумном подходе, должно хватить на все случаи жизни. Предложение было принято, но в извращённой форме. В окончательном виде агрегат должен был иметь всё те же пять моторов, три из которых должны быть форсажными и два крейсерскими, общей расчётной мощностью на гребном валу 19950 лошадиных сил, что значительно превышало мощность единичной турбины "Профинтерна". Проблема доступа к моторам, которые большую часть времени не работают, при таком раскладе, теряла свою остроту. Впрочем, форсажные движки ещё предстояло создать. Пока Кудрявцев гонял на берегу опытную гидромашину, попутно обучая на ней прибывших краснофлотцев будущего экипажа опытного судна, "Судомех" занимался изготовлением ещё двух таких же, полируя все доступные внутренние полости. Этим механизмам было суждено выйти в море в составе силовой установки настоящего корабля. Сам недостроенный крейсер "Ворошилов" приводили в порядок тут же по соседству, на Галерном островке, только уже на судостроительном заводе имени А. Марти. Подготовительные работы были начаты ещё в Кронштадте, где корпус корабля простоял с середины двадцатых годов, имея в экипаже единственного человека, отставного унтер-офицера императорского флота, участника Русско-Японской и Мировых войн, уволенного по ранению ещё при царе, Николая Осиповича Кононова. Не знаю, встречаются ли среди других народов люди, способные годами поддерживать в порядке закрытую взлётно-посадочную полосу, как Сергей Сотников, на которую однажды сядет аварийный самолёт, или как этот старик, устроивший в занятой им каюте капитана монашескую келью, но в одиночку содержавший недострой в исключительном порядке, в надежде, что однажды он выйдет в море под военно-морским флагом. При эвакуации из Ревеля, на корабль была погружена оснастка и ценное оборудование судостроительного завода, часть которого так и осталась лежать на борту, но была строго учтена и укрыта. В корпусе, выше ватерлинии, особенно в палубах, не хватало множества заклёпок, часто четырёх из каждых пяти. Было видно, что строители спешили привести корабль в минимально плавучее состояние, чтобы его можно было отбуксировать из опасной зоны. Теперь, каждое отверстие было забито деревянным чопиком и ни малейшей течи нигде не было. Такой же порядок царил во внутренних помещениях, которые просто обойти семидесятилетнему старику стоит великих усилий. Комиссия, осмотревшая корпус в Кронштадте, нашла, что тот находится в хорошем состоянии, чего нельзя сказать о механизмах. Две турбины смежных центральных валов имели трещины в роторах высокого давления и были непригодны к работе, бортовые выглядели лучше, но на всём корабле нечем было выработать пар. В котлы, куда у Кононова не доходили ни руки, ни ноги, через дымоходы попадала дождевая вода, вызвавшая внутри неиспользуемых агрегатов сильную коррозию. Множество трубок требовало замены, а сами котлы - чистки. По признанию судостроителей завода имени Марти, им было бы проще изготовить котлы заново, чем отремонтировать этот металлолом. В сухом остатке это означало, что для приведения корабля в состояние, годное для самостоятельного плавания, требовалось не только установить дизель-гидравлические ходовые машины на центральные гребные валы, но и дизель-генераторы вкупе с новой электрической рулевой машиной. Шпили, помпы и иными вспомогательные механизмы частью отсутствовали вовсе, частью требовали ремонта или замены. В общем, работы непочатый край. А если ещё учесть задержки с поставками не предусмотренных планом комплектующих, то "Ворошилов" не ранее конца лета будет готов к выходу в море. Пока продолжается вся эта суета, сторожу Кононову разрешили жить на корабле, чему он был несказанно рад, несмотря на круглосуточный стук пневмомолотов клепальщиков. Просто податься старику было больше некуда. Я взялся было, используя выход на наркома ВМФ, похлопотать за ветерана, но тот сам отказался переезжать в город, мотивируя это тем, что не найдёт себе полезного дела по силам, а иждивенцем быть не хочет. Старик мечтал стать, например, смотрителем маяка, чтоб и место тихое и занятие по плечу. Пожелание в наркомате ВМФ приняли к сведению и вскоре оттуда пришёл ответ, что имеется возможность трудоустроить Николая Осиповича Кононова, учитывая его заслуги и пожелания, смотрителем маяка в строящемся пункте базирования ТОФ в бухте Находка. Расценить это иначе, как попытку уклониться от решения вопроса, было просто невозможно, однако, ветеран флота неожиданно согласился и даже обрадовался. - Не переживай, Семён Петрович, - успокаивающе улыбнулся он в "макаровскую" бороду, - На нашем берегу я всюду дома. Заодно и места, по молодости знакомые, посмотрю. И на самолёте повод прокатиться хороший, не трястись же мне старику поездом цельный месяц. Спасибо тебе за хлопоты, уважил старика. Эпизод 3. Чтобы мне не мотаться по городу пешком, теряя кучу времени, между Выборгской стороной и Галерным островом, в моё распоряжение Балтфлотом был выделен катер. И не абы какой, а туполевский алюминиевый глиссер Ш-4, с парой М-17 в качестве главных механизмов. К моему удивлению, моторы были выпущены в Рыбинске в начале этого года и установлены на кораблик, взамен изношенных, перед самым открытием навигации. Командовал "поплавком" лейтенант Арсений Волков, мечтающий получить под командование "настоящий" 30-тонный катер, из тех, что пошли на флот пару месяцев назад. А то и, чем чёрт не шутит, большой 80-ти тонный "торпедный крейсер". Летёха, узнав, кому он служит извозчиком, все уши мне прожужжал описанием скучной службы глиссеров, которых уже почти совсем в портовую "обслугу" списали, даже боевую подготовку не проводят и чуть ли не после каждого посещения "Русского дизеля" спрашивал о темпах отгрузки моторов флоту. Пришлось мне даже чуть-чуть придержать фантазию моряка, заметив ему, что в соответствии с двумя недавними решениями наркома ВМФ, которому осточертели заминки промышленности, с апреля 1935 года, в соответствии с первым из них, любой новый проект корабля мог включать в себя только серийные образцы вооружения, механизмов и средств связи, а второе лимитировало установку не более чем двух дефицитных ходовых дизелей на один корабль. В итоге проект большого торпедного катера опять попал в переработку. На сей раз, надо было впихнуть в него два более габаритных, особенно в высоту 16-х мотора вместо четвёрки 13-х. В первоначальном же, четырёхмоторном виде уже построили для СФ на Соломбальской верфи всего шесть ТКА. Однако, надо сказать, что создать соответствующее настроение у Волкова получалось, поэтому я исправно передавал "эстафету" руководству моторостроительного завода, а то, в свою очередь, накручивало трудовой коллектив. К великому облегчению последнего, существовал ещё Балтийский завод, по гроб жизни обязанный наркомату ВМФ за срыв сроков модернизации "Фрунзе". На линкоре, стоящем сейчас в сухом доке, работы велись круглосуточно, в чём я имел возможность убедиться лично. Корпус в подводной части буквально облепили десятки сварщиков, которые вручную проваривали зачищенные после проточки зимнего брака швы булей и третьего дна. А вот выше верхней палубы дредноут наоборот, лишился многого. Точнее всего, кроме орудийных башен, которых осталось только три. В соответствии с проектом модернизации, который был наглядно оформлен в виде макета и выставлен на всеобщее обозрение прямо возле дока, первая башня переносилась на место второй, уехавшей на дальний восток, но устанавливалась стволами вперёд. Бывшая третья башня заимствовалась с затонувшего линкора "Императрица Екатерина Великая", но тоже разворачивалась в обратную сторону, стволами назад. И лишь последняя башня избежала разворотов и перемещений, оставаясь как есть. Радикально менялись очертания носовой части корабля. Теперь от первой башни, ради обеспечения мореходности, палуба на большом протяжении плавно поднималась в нос к высокому изогнутому форштевню. На баке линкора, пожалуй, теперь и в футбол можно будет играть. Противоминный калибр, взамен снятых 120-ток Виккерса, должны были составить 130-миллиметровые Б-7 на тех же самых местах. А вот зенитное вооружение размещалось в три яруса на палубе и единственной центральной надстройке, установленной между башнями главного калибра, там, где у прежней "Полтавы" стояла вторая дымовая труба. Нижний ярус составляли восемь спаренных, со стволами в одной люльке, 100-миллиметровых пушек, таких же, какие должны были пойти на первые советские эсминцы проекта 7. Сгруппированные попарно, с постом наводки на каждую пару установок, они составляли "дальний" зенитный калибр линкора. Выше был ярус, как было сказано в пояснительной табличке, "двухблочных 45-миллиметровых автоматов", которых также было восемь. Ещё выше устанавливалось всего шесть, из-за недостатка места, малокалиберных автоматов. Венчали же надстройку, боевая, ходовая рубки и мачта с единственным КДП главного калибра. Кроме надстройки, на палубе, между кормовыми башнями, над машинным отделением, вдали от любых средств наблюдения за обстановкой, торчала небольшая, по сравнению с прежними, дымовая труба. Подивившись на радикально изменившийся внешний вид линкора и поплевавшись из-за столь бестолкового разбазаривания драгоценных ресурсов, я неосмотрительно ввязался в постройку тех самых понтонов "по образу и подобию ПМП", которые посоветовал Кожанову. Может нарком и не имел задней мысли, когда попросил меня заглянуть на Балтийский, готовый в счёт неустойки за линкор работать над чем угодно, и поподробнее объяснить свой "прожект". Заглядывать пришлось не раз и не два, а когда я сообразил, что влез по уши в постройку плавбатареи, сдавать назад было уже поздно. К счастью для меня, на заводе имелся весьма квалифицированный коллектив конструкторов, мне оставалось только правильно сформулировать задачу. Так как изначальное объяснение, что требуется разборное плавучее основание для пушки, не встретило однозначного понимания и вызвало самые различные контрпредложения, которые, однако, исключали получение в итоге, кроме плавучей пушки, тяжёлого быстросборного моторизованного понтонного парка, ценность которого для танковых соединений просто исключительна, пришлось танцевать именно от него, сделав небольшие коррективы. Понтон-раскладушка, перевозимый тяжёлым полноприводным грузовиком ЯГ-10В, допускающий движение через центральную часть палубы танков Т-35, а по боковым частям грузовиков ЯГ-15, достаточно крепкий, чтобы не деформироваться при проходе техники даже если его торцевая часть касается грунта, а самое главное, быстро стыкующийся с точно такими же понтонами с любой стороны, вызвал минимальное количество вопросов и пререканий. Зато последовал упрёк, мол, сразу бы так и сказали, нечего тут секретность разводить. В плавучую батарею всё равно никто не поверит. Решение подобных задач приводит к одним и тем же результатам. В итоге, уже в конце мая был готов не только проект, но и, работая ударными темпами, сняв целых четырёх сварщиков с "Фрунзе", чтобы могли парами работать в две смены, приступили к изготовлению первого понтона. От своего прототипа, речного звена ПМП, он, прежде всего, отличался угловатыми плоскими формами без плавных изгибов, принятыми в ущерб гидродинамике ради простоты и технологичности, да абсолютно ровной, на чём я особо настаивал, в разложенном положении палубой, если не считать "тротуаров" - крайних, откидывающихся вниз при боковой стыковке, частей понтонов. Они возвышались над общей плоскостью сантиметров на десять, образуя отбойник, который должен предотвращать скатывание машин в воду при движении по мосту. Когда же понтоны стыковались боками, "тротуары" откидывались вниз и общая палуба оставалась абсолютно плоской, что было необходимо для монтажа на ней рамы под орудийный станок. 27 мая, когда стали окончательно ясны размеры палубы и грузоподъёмность единичного понтона, появился повод наведаться на завод "Большевик", занимающийся выпуском 130-мм и 180-мм пушек, где руководство, в лице директора Руды и главного инженера Романова, уже было заранее предупреждено и давно меня поджидало. Конечно, новейшую Б-7М с какими-то цифрами, мне для баловства выделять никто не собирался. Посчитали, что довольно будет опытной переделки шестидюймовки Канэ с углом возвышения ствола аж целых шестьдесят градусов, имеющейся в "кунсткамере" завода в единственном числе и поэтому никому не нужной. Заряжать, правда, в таком положении пушку было крайне затруднительно, если вообще возможно. Зато она лишь незначительно превышала по силе отдачи и реакции на опору стандартную "стотридцатку", вес же самой системы был даже немного меньше. Прикинув входящие данные, мы, то есть я и выделенная из "лафетного" отдела артиллерийского КБ небольшая группа молодых инженеров, решили перестраховаться и применить в качестве плавучей опоры сразу четыре понтона вместо вполне достаточных трёх. Дополнительным побудительным мотивом было то, что на Балтийском заводе первые понтоны делали неразборными, без возможности разделить их на две половины вдоль продольной осевой линии. Это обстоятельство дало мне возможность просто обосновать необходимость нижней рамы-паука, накрывающей всю палубу плота восемью радиальными коробчатыми станинами через каждые 45 градусов, расположенные со смещением в 22,5 градуса относительно продольной и поперечной осевых линий орудийного плота. По периметру палубы, не захватывая, однако, "тротуары", для чего между ними и палубой заранее был предусмотрен особый зазор, стягивая все четыре понтона в единое целое, располагались силовые поперечные связи в виде уголков из девятимиллиметровой стали. - Товарищ Любимов, почему орудие прямо к палубе болтами не прикрутить, как это обычно и делается?
– вопрос, молча поддержанный остальными, был вполне закономерен. - Что будет, если поставить танк на грунт катками вовсе без гусениц? Он провалится! А стоит нам одеть траки и давление перераспределится на большую площадь. В нашем случае это означает, что отдача воздействует на плот в точке опоры, в самом центре, он стремится прогнуться и нагрузка ложится на соединительные замки понтонов, которые её не выдержат, во всяком случае, многократно. Усиливать и утяжелять их нельзя, они должны открываться и закрываться одним человеком вручную. Вот здесь нас нижняя силовая рама и выручит, распределив нагрузку на всю площадь палубы орудийного плота. К тому же, из-за небольшой осадки, горизонтальной составляющей отдачи плот будет просто сносить в сторону, противоположную направлению выстрела. Это значит, что стрелять можно только с упором в берег или вбитые в дно водоёма сваи. И здесь нижняя рама тоже примет на себя нагрузку, ограждая от неё понтоны своими поперечинами-уголками. Кстати, неплохо было бы к ним что-то вроде бульдозерного отвала предусмотреть в качестве опускаемого для опоры в берег сошника. Вот вы, как самый любопытный, им и займитесь, - озадачил я молодого человека, явно получившего диплом не далее, чем в прошлом году. Большие споры вызвал вопрос бронирования всего сооружения. Дело в том, что пушки Б-7 выпускались с коробчатыми щитами двух видов. Первый, тяжёлый, для крейсеров и береговых батарей, клепался из 75-миллиметровых бронелистов. Лёгкий, предполагающийся для эсминцев, имел толщину брони 38 миллиметров. Я же хотел не свыше девяти-пятнадцати. Мало того, мои оппоненты настаивали ещё и на противопульном бронировании по периметру плота, благо водоизмещение позволяло. - Экономия веса и средств - это отговорки! Почему вы считаете бронирование лишним? Знаете ли, уроки Русско-японской войны мы хорошо усвоили, в отличие от вас! - Да я не против бронирования! Я за то, чтобы даже самый тугой на мозги товарищ не решил, будто этот плот - монитор и не пошёл на нём в атаку со стрельбой прямой наводкой! Я хочу, чтобы все понимали, что то, что мы делаем, относится именно к дальнобойной артиллерии и никак иначе! Вот после того, как такое положение вещей будет твёрдо определено, хоть в дот превращайте! Так или иначе, но первый экспериментальный образец бронировать не собирались, а в дальнейшем решение этого вопроса уходило к наркомату ВМФ. Первым же результатом этих работ, стало то, что пушки Б-7 стали прямо на заводе прикручивать на квадратные платформы два на два метра, центральную часть разборного основания. В таком виде пушку, пользуясь готовыми стыковочными узлами, можно было быстро соединить с закладными частями стационарных береговых батарей. Или, установив на ровной, твёрдой площадке, пристыковав станины, организовать временную батарею. К этой же центральной части рамы должны были присоединяться отделяемые колёсные ходы для перевозки орудия по суше, но их ещё предстояло создать. Эпизод 4. Находясь на опытном производстве бывшего Обуховского завода, я не мог не обратить внимания, да и просто пройти мимо его основной продукции. Как на выставке здесь можно было посмотреть всю эволюцию стоящих на потоке 130-миллиметровых пушек, начиная с прародительницы, образца 1913 года. Здесь же находились и строенная качающаяся часть башни МК-3-180 а также "одиночка" для альтернативной двухорудийной 180-миллиметровой башни с раздельной наводкой. Секрета из них никто не делал и на мой вопрос о ходе дел, мне пояснили, что на Металлическом заводе, на основе "специальной" документации, а также подняв материалы по старым башням броненосцев "Андрей Первозванный" и крейсера "Рюрик", ваяют новые установки, качающиеся части к которым уже практически готовы. "Тройчатка" опережает и, судя по всему, на новый крейсер будет установлена именно она. Что касается 130-миллиметровых Б-7, то внешний вид новейшей Б-7М1 до боли напоминал виденные мною в прошлом музейные экспонаты Б-13, с поршневым затвором, тормозом отката и аккумулятором энергии досылателя над стволом, гидропневматическим накатником под ним и снарядным лотком, качающемся на оси, перпендикулярной каналу ствола. Всё это было установлено на высокой трубообразной тумбе с широким вырезом в задней части, в который свободно проходил казённик, вращающейся почти на уровне палубы. Фактически вся разница была именно в 55-калиберном стволе "царского" образца и раздельно-гильзовом заряжании. В настоящее время шла работа над двухходовым досылателем для заряжания последовательно с одного лотка снаряда и гильзы и клиновым полуавтоматическим затвором. Надо сказать, что дело шло ни шатко ни валко, так как прежний руководитель проекта Рафалович переехал на ВМЖ в Кресты с частью своих подчинённых, а работу принял Синелыциков, бывший до того на вторых ролях. Вообще, по итогам работы над морской артиллерией, за решётку отправилась значительная часть артиллерийского КБ "Большевика", например такие люди, как Магдесеев и Кудряшов, занимавшиеся до того 100-миллиметровыми пушками для подлодок, которые теперь были поручены "путиловцам". Избежали оргвыводов группы занимавшиеся тяжёлой сухопутной артиллерией, переведённые ещё до разбора полётов на завод "Баррикады", 180-миллиметровыми пушками, да молодёжь, получившая дипломы два-три года назад. Один из представителей этого племени как раз возился досылателем одной из опытных Б-7, который в этом варианте был пневматическим, свидетельством чему было периодическое шипение сжатого воздуха да стоящий тут же баллон внешнего питания, когда я, проходя по опытному цеху по своим делам, обратил на него внимание. Ещё бы, ведь здесь никогда раньше я не видел, чтобы с железом своими руками возились инженеры, о чём говорил видневшийся под расстёгнувшимся рабочим халатом костюм с белой сорочкой и галстуком. Обычно всеми работами непосредственно на пушках занимались опытные рабочие в характерных спецовках. К тому же и время было обеденное, поэтому в цеху было малолюдно. - Не помешаю, молодой человек?
– спросил я для затравки. - И поможете навряд ли, - недовольно буркнул он в ответ, не оборачиваясь. - Могу и помочь, если вы не дурью маетесь, - обострил я самую малость, чтобы проверить реакцию. - Вот. Все вы так. Зачем дурью маяться и доводить якобы ненадёжный пневматический досылатель, если уже утвердили пружинный? Ага, а то, что с ним первый выстрел вручную заряжать приходится, никого не волнует. А тут, извольте, баллончик подключил и никаких проблем. И надо ещё посмотреть, как он через полгодика-год, тот пружинный досылатель работать будет, когда пружинки подсядут, - бурчал мой собеседник, по-прежнему занимаясь своим делом. - Зачем же так драматизировать? Первый выстрел не грех и в горизонтальном положении ствола зарядить, а пружинки и поменять можно со временем. К тому же, старые пружинные накатники куда как дольше служат без особых нареканий. - Послушайте, ВЫ!
– конструктор резко обернулся, зажав в кулаке до побелевших костяшек, рожковый ключ где-то "на пятнадцать". - Капитан госбезопасности Любимов, - спокойно представился я, благо дистанция позволяла не опасаться за здоровье, да и были это всего лишь эмоции, - А вас как зовут? - Рудяк, Евгений Георгиевич, - ответил конструктор упавшим голосом. - Простите моё любопытство, Евгений Георгиевич, я в артиллерии не очень-то разбираюсь, но мне такую вот пушку позарез надо на плавучее основание установить. Вы же, я уверен, человек сведущий. Не подскажете, почему у вас на пушке лоток зараяжания качается на оси перпендикулярной направлению выстрела?
– действительно, если, например, ствол орудия располагался горизонтально, то ось качания лотка становилась вертикальной. - Не понимаю, как одно с другим связано, - сообразив, кто я такой и то, что непосредственной угрозы нет, вдохновившись, к тому же, моим признанием, Рудяк заметно приободрился и от него даже чуть повеяло неким превосходством, - Чем вам лоток-то помешал? - Ну как же? Вы же линию огня по самое "не могу" задрали. Работа заряжающего теперь больше на гиревой спорт пополам с толканием штанги похожа. - Так это только на малых углах... - И что? У меня пушка ещё и на нижней раме должна устанавливаться, которая тоже свою высоту в 30 сантиметров имеет! В прыжке прикажете заряжать на тех самых малых углах? - Вы, товарищ капитан, простите, сами себе проблему создали, - заметил конструктор, пытаясь справиться с улыбкой, видимо, представил себе процесс заряжания воочию, - сами её и решайте. - Решить-то решу, вот только мне надо знать, есть ли какая-либо объективная причина, что лоток устроен именно таким образом? И вообще, надо помогать друг другу, а не собачиться. Потому, как если решу этот вопрос я, спросят, почему не решили те, кому по должности положено им заниматься. И что тогда? По стопам прежнего ведущего конструктора этого орудия?
– не смог я отказать себе в удовольствии чуть-чуть поиграть на нервах излишне самоуверенного инженера. - Да... В общем-то, наверное, можно и как-то по другому...
– неуверенно, явно не найдя рационального объяснения этой особенности конструкции и осознавший суровую неизбежность "помогать", ответил Евгений, называть которого Георгиевичем, из-за молодости лет, язык не поворачивался.
– Вот только как? - Хороший вопрос! И у меня, таки, есть на него бесплатный, прошу заметить, ответ!
– в шутливом "одесском" стиле перешёл я к изложению давно не дающей мне покоя "побочной" мысли, высказать которую было как-то некогда и некому, а теперь будто прорвало. Просто, когда проектировали нижнюю раму на паром, решили, что в крайнем случае, заряжающие могут стоять на довольно широких станинах и нечего из мухи слона раздувать. - Итак, первая часть Марлезонского балета с пятидюймовочкой, - я подошёл к самой пушке, стоящей без щита и дающий хороший доступ к её механизмам со всех сторон, можно сказать, нежно, погладив рукой казённик.
– В настоящее время она не может дать угол возвышения больше 45-ти градусов. Из-за того, в первую очередь, что казённик будет ударяться при откате о палубу. И, во вторую очередь, её будет невозможно зарядить. Новый двухходовой досылатель может поправить второе, но чтобы справиться с первым, нужно увеличивать высоту линии огня, а этот резерв уже полностью исчерпан. Здесь я сделал многозначительную паузу, чтобы слушатель проникся трагизмом сложившейся ситуации. - Но всё кардинально меняется, если мы примем ось качания лотка параллельно каналу ствола, совместим её с осью досылателя и разместим под стволом со стороны, противоположной той, в которую открывается поршневой затвор. - Это как это?
– оторопел поначалу от такого экстремизма Рудяк. - Да просто! Вот это, - я коснулся накатника, - переедет наверх. А аккумулятор досылателя, безразлично, пневматического или пружинного, вот сюда, - я указал на левый нижний угол казённика. - Положим, а лоток то как? - Смотри, ось всего механизма крепится на люльке и проходит сквозь специальное ухо-прилив казённика. На ось надета труба. Это шток досвылателя. Она также проходит сквозь ухо так, чтобы рычаг досылателя был всегда позади казённика. Этот рычаг может, в необходимых пределах, вокруг оси вращаться. Между казёнником и люлькой собирается аккумулятор энергии, например, пружинный. При выстреле казённик толкает за рычаг шток досылателя и взводит пружину. А лоток, разомкнутая труба с вырезом для прохода рычага досылателя и подпружиненными выступами для предотвращения выпадения снаряда, вращается на рычаге, закреплённом на внутренней оси с внешней стороны. То есть, как всё работает. Положим, орудие заряжено. Лоток висит позади казённика и ниже него, вне пути откатных частей. Выстрел, откат. Досылатель взводится. Открываем затвор, экстракция гильзы. Вкладываем в лоток-трубу снаряд. Поворачиваем лоток вокруг оси досылателя, при этом он сперва совмещается с рычагом досылателя, а потом движется вместе с ним вплоть до совмещения с осью ствола. Как только это произойдёт, лоток автоматически фиксируется и снаряд бросается в канал ствола. После срабатывания механизма, стопор отпускается, лоток убирается в первоначальное положение, затвор закрывается и, выстрел! Что нам это даёт? Лоток расположен сантиметров на 30-40 ниже оси канала ствола. А значит, на эту величину можем поднять линию огня, казённик не будет больше биться при откате о палубу. И заметьте, в когда снаряд уже в лотке, заряжающий, поднимая его, не толкает тяжести вверх, а тянет за рычаг с другой стороны оси вниз, используя массу своего тела, что значительно легче. А вот когда угол возвышения ствола будет достаточно велик и лоток, откинутый вниз, станет неудобен, его можно поднимать вверх, по прежнему выводя с пути откатных частей. А снаряд вкладывать, в лоток спереди, опрокидывая его на линию заряжания под действием собственного веса. Если принять вертикальный клиновой затвор и поставить с двух сторон казённика два таких досылателя, действующих последовательно, один для снаряда, другой для гильзы, поставить верхний станок на барабан повыше, то мы получим полноценное универсальное 130-миллиметровое орудие с углом возвышения 85 градусов, - рассказывая, я демонстрировал прямо на орудии, как должны быть устроены отдельные элементы, пользуясь для этого лежащими тут же запасными частями к пушкам и прочими подходящими предметами. Рудяк, по загоревшимся глазам видно, схватил мысль на лету, но тут же скис. - Все будут против. И директор, и главный инженер, и ведущий конструктор. У них своя конструкция на подходе и таких радикальных переделок, срывающих серию, они не допустят. Кто им тогда уже проделанную работу оплатит? Понять их можно, большие эсминцы класса "Ленинград" с 33-го года без вооружения стоят, а сотки на них смотрятся как детский чепчик на взрослом мужике. Вы, товарищ капитан госбезопасности, попробуйте в ЛАНИМИ обратиться на участок опытных работ. Если там положительное заключение дадут и хоть какую работающую модель изобразят, это уже хорошая опора будет, можно пытаться продавить. Эпизод 5. В плохое на слово я верить не стал и, приободрённый тем, что настоящий конструктор-артиллерист молча одобрил мою концепцию, пройдя по перечисленным товарищам, действительно везде получил "полный отлуп". Но разве это повод унывать? Нисколько! Отправив письма, инженер-флагману 2-го ранга Леонову, начальнику управления вооружений РККФ, старому сослуживцу наркома Кожанова по Волго-Камской и Каспийской флотилии, с которым они прошли от Котловского десанта до Энзели, начальнику 1-го, артиллерийского отдела этого управления Мирошкину и своему непосредственному начальнику Кобулову, я мог уже ни о чём не беспокоиться. Тем не менее, советом Рудяка воспользовался и наведался в Ленинградский артиллерийский научно-исследовательский морской институт. Это обернулось для меня чрезвычайно полезным и перспективным знакомством с Дмитрием Устиновым, который как раз всеми опытными работами этого заведения командовал. Едва уловив суть дела и результаты, которое оно сулит, буквально сходу взялся за него, пообещав не только заключение, но и всё возможное и невозможное, чтобы механизм заработал и пошёл в серию. Кроме того, ведь в Ленинграде был ещё один завод, выпускающий морские пушки - "Красный Путиловец". Пусть там калибр поменьше и заряжание унитарное, суть дела от этого не меняется и, направив свои стопы в сторону этого славного на всю страну предприятия, я попал, можно сказать, с корабля на бал. Точнее, с катера, после пешей прогулки, на митинг. О своём визите я, разумеется, никого заранее не предупреждал, поэтому, придя на проходную, попросил связаться с руководством на предмет аудиенции. Спустя, буквально, пару минут, в помещение ворвались трое экзальтированных товарищей и, убедившись, что именно я тот самый Любимов, чьи моторы строит "Русский дизель", набросились на меня, поздравили с победой, одели на шею венок из гвоздик, чем вызвали моё нешуточное беспокойство, и с криками "ура", чуть ли не внесли на руках на территорию завода. Сразу же мы оказались среди множества людей, флагов и транспарантов, но мои сопровождающие, громогласно требуя пропустить товарища Любимова, резво потащили меня к слепящему СВЕТУ. В тот момент, пока я не понял, что это такое, чётко осознавая только, что это не Солнце, которое по-летнему жарило в спину, и не искусственный источник, из-за небывалой яркости и отсутствия даже намёка на примесь желтизны, меня охватило какое-то сакральное, мистическое благоговение. - Слава советским моторостроителям! Слава рабочим и иженерам, создавшим самый мощный в мире тракторный двигатель!! Слава главному конструктору, товарищу Любимову!!!
– мощно разлилось по всей площади от СВЕТА. Я, признаюсь, в этот момент небывало воодушевился, исчезли, появившиеся было ощущения, будто я жертва и племя дикарей хочет скормить меня какому-то чудовищу, наоборот, возникло чувство небывалой сопричастности чему-то по-настоящему великому. Наверное, в этот момент я был похож на идущего по морю аки посуху героя Андрея Миронова из пока ещё не снятого здесь фильма "Бриллиантовая рука". Такое сравнение пришло мне на ум, когда я, приближаясь, сперва стал различать над СВЕТОМ силуэты людей, а потом, сместившись, направляемый сопровождающими в сторону, выйдя из луча, узрел чудовищный, специально отполированный до зеркального блеска, бульдозерный отвал. Благоговение исчезло, уступив место досаде на собственную впечатлительность пополам с потрясением от открывающегося вида. Передо мной, посреди толпы стоял трактор чудовищных размеров. Верхние ветви его гусеничных лент с прикрученными на траки обрезками шпал, чтобы скрыть шпоры-грунтозацепы и не портить мостовую, лежали выше голов людей, а кабина, с ограждением по периметру крыши, завешенным сейчас кумачом, находилась чуть ли не на высоте двухэтажного дома. Точно такое же ограждение присутствовало и на капоте моторного отсека и обе площадки в данный момент использовались в качестве трибуны и "президиума". - Давай, давай, не задерживай!
– подталкивали меня сзади на приставную лесенку, по которой я сперва поднялся на гусеницу, а потом на площадку позади кабины, большую часть которой занимали два топливных бака, оставляя между собой лишь узкий проход по центру к входной двери, прячущейся внутри массивной арки-рамы. Эта конструкция была опорой тросового механизма, предназначенного для подъёма в транспортное положение трёхзубого рыхлителя, утяжелённого массивным наборным грузом из чугунных чушек. Пройдя под аркой, я попал через открытую дверь в кабину, которая живо напомнила мне размерами оконечность вагона метро. Экипаж трактора составляли, судя по рабочим местам, расположенным лицом друг к другу и боком к направлению движения, минимум два человека. Первый машинист имел в своём распоряжении рычаги поворота, педаль газа и длинный рычаг главного фрикциона, а второй работал внушительным рычагом коробки передач и управлял, в нагрузку, двумя лебёдками тросовых механизмов подъёма отвала и рыхлителя. Сквозной центральный проход через кабину вёл к лесенке и невысокой дверце в лобовой части, через которую можно было выйти на капот, а оттуда уже, по вертикальной лестнице, сваренной из прутов арматуры, на крышу. Впрочем, на самый верх подниматься не потребовалось. Едва моя персона оказалась на капоте трактора, незнакомый мне товарищ что есть мочи крикнул в микрофон: - Слово предоставляется товарищу Любимову!!! Глянув с высоты, я поразился количеству людей вокруг. На ЗИЛе народу, пожалуй, поменьше будет. Чтобы выключить мандраж и собраться с мыслями, я сфокусировал взгляд на чёрной коробочке, подвешенной на пружинах внутри кольцевой рамки и, расслабившись, ляпнул первое попавшееся: - Ну и хреновину же вы отгрохали, товарищи... Сказанное, видимо, своей непосредственностью сильно отличалось от заранее заготовленных речей других ораторов и вызвало самый живой отклик. Народ, не только вокруг трактора, но и позади меня, в "президиуме", заржал. - Ага, сто тонн с отвалом и рыхлителем! Тысяча лошадиных сил!
– без всяких усилителей звука проорал кто-то сзади сверху, - И это мы ещё так, для пробы!! Даёшь трактор в двести тонн и две тысячи лошадиных сил!!! - Отрадно...
– тянул я время, собираясь с мыслями, - И как же это чудо называется? Выступление моё получалось в стиле "Дед Мороз и дети", что меня смущало и мешало собраться с мыслями, чтобы найти тему для, пусть не особо полезного, но красивого выступления. Хотелось, чтобы в такой момент люди меня запомнили. Вопрос же мой вызвал заминку. - Верно товарищи! Упустили мы совсем этот вопрос!
– вновь заревела иерихонская труба, - Предлагаю назвать машину в честь человека, благодаря которому и по чьему заданию она и создана! В честь нашего дорогого вождя и товарища, Сергея Мироновича Кирова! Так и назовём "СМК"!! Кто "за"?!! Послушав пять секунд одобрительный гул толпы и полюбовавшись на множество поднятых вверх рук, неизвестный оратор подвёл итог. - Принимается большинством! Тащи краску!!! - Вижу, что Кировский завод славно поработал, добившись огромных, без преувеличения, результатов, подняв социалистическую индустрию ещё на одну ступень, - продолжал я тянуть резину, но тут же запнулся, поименовав предприятие по старой привычке, именно это и натолкнуло меня на ценную мысль.
– Трактор ваш, конечно, великий. Наверное, нигде в мире такого нет. Но всё же, по сравнению с личностью нашего дорогого товарища Кирова, он мелковат. То ли дело завод! Ведь не секрет, что именно ваш завод является первопроходцем в области отечественного тяжёлого машиностроения. Вы первыми осваивали производство советских тракторов, а теперь вашим опытом воспользовалось множество заводов. Теперь вы строите тяжёлые карьерные самосвалы, равных которым нет в мире, карьерные экскаваторы, краны, первыми осваиваете выпуск мощных турбин и зубчатых агрегатов, выполняете важные оборонные заказы. Вы - первопроходцы! Завод-лаборатория! Честь вам и слава! Но почему название вашего предприятия имеет в основе фамилию какого-то буржуя? Это никуда не годится! Разве можно бросать хоть малейшую тень на флагмана отечественного тяжёлого машиностроения? Потому предлагаю изменить название на "Кировский"! Это достойно и завода и товарища Кирова! И повод для этого, весомый имеется!
– усмехнулся я притопнув по тракторному капоту. Мои слова вызвали замешательство, люди притихли, переваривая услышанное. - Товарищ Жданов, разрешите вынести предложение на голосование трудового коллектива?
– справился громогласный оратор у присутствующего здесь, оказывается, главы обкома. - Выносите, товарищ Отс, - ага, значит лужёная глотка самому директору завода, о котором я знал по газетным публикациям, принадлежит. - Кто за то, чтобы отныне завод "Красный путиловец" именовать "Кировским заводом"? Прошу поднять руки!
– минутная заминка, и, - Предложение товарища Любимова принимается большинством голосов! Ура товарищи!!! Чувствую, пьянка вечером в заводском районе будет грандиозная... За спиной бухнули по железу шаги и бородатый крепыш, чуть довернув меня, уже начавшего оборачиваться на звук, рукой за плечо, с чувством сказал: - Ну, товарищ Любимов, только к нам на завод вошёл, а уже столько хорошего сделал! Дай обниму тебя, брат! Тут я опять растерялся. Для людей этого времени вполне естественно выражать свои искренние чувства подобным образом. Я же, выросший в мире, где любовь была низведена до секса, а обнимающиеся мужики, будь это даже солдаты после боя, вызывали грязные мысли, хоть и старался всегда быть выше навязываемых ничтожной по своей моральной ценности либеральной культурой стереотипов, всё равно, страдал от "осадка", остающегося в подсознании. Поэтому думал в том момент о том, чтобы, ради конспирации, целоваться не пришлось. Отказаться обняться же, было бы совершенно невозможно, товарищ сразу бы подумал, что у меня задние мысли имеются и это раз и навсегда растоптало бы мою репутацию. - Проси чего хочешь в любой момент! Как директор завода, обещаю в лепёшку расшибиться, а сделать. - Да мне бы, собственно, в ваше артиллерийское КБ. С людьми переговорить об одном важном для обороны деле. - Нагнал туману, - улыбнулся Карл Мартович, - Давай трактор на баржу погрузим, и я вас познакомлю. Митинг продолжался ещё почти два часа, ораторы произносили речи, давали обещания выполнить и перевыполнить планы и поручения партии, но уже без накала, по настрою было понятно, что самое главное сегодня уже сказано, самое интересное уже произошло. А потом трактор завели и он, рокоча тысячесильным рядным двигателем 13-8, таким, какой шёл на подводные лодки типа "М", грелся чуть больше десяти минут, прежде чем развернуться и, сквозь заранее расступившихся в стороны людей, по обозначенному маршруту, неспешно, но уверенно, двинулся в сторону причалов. Бульдозер шёл, торжества ради, передним ходом, поэтому я, стоя на крыше его кабины в компании Жданова, Отса, главного инженера завода Тер-Асатурова, мог наблюдать работу ещё одного члена экипажа машины - её "капитана", роль которого выполнял директор. Единственным рабочим инструментом командира машины была трубка телефонного аппарата, по которому он передавал команды в кабину связисту, в распоряжении которого была ещё и не замеченная мною ранее радиостанция. Тот, в свою очередь, дублировал их машинистам, которым отвал в поднятом положении загораживал большую часть обзора вперёд. Шум дизеля заставлял Отса напрягать голосовые связки не меньше, чем во время митинга и поэтому я посоветовал ему в будущем комплектовать трактора танковыми переговорными устройствами. У кромки причала лишних попросили, во избежание, удалиться и новонаречённый "СМК" на минимальной скорости двинулся на пришвартованную вровень баржу. Её палуба была усилена плотно уложенными в продольном направлении рельсами, укрытыми сверху толстыми досками, которые, уложенные от борта до борта, образовывали подкладки под гусеницы устанавливаемого поперёк трактора. Едва центр тяжести бульдозера сместился на баржу, "СМК" качнулся вперёд и судно ощутимо просело, натянув до отказа многочисленные, и без того тугие, швартовы. Я, стоя рядом с кнехтом, услышал явный скрип и испугался, что пеньковый канат может лопнуть и покалечить народ, которому и деться-то с причала некуда, сзади поджимали. К счастью, всё обошлось и команда речфлотовцев споро стала крепить необычный груз, опутывая трактор растяжками и устанавливая специально заготовленные клинья. Теперь ему предстоял переход, по словам Жданова, по Неве, Ладожскому и Онежскому озёрам, Беломорско-Балтийскому каналу и Белому морю до посёлка Кандалакша, где трактор передадут в опытную эксплуатацию образованному в 3-го мая решением Совета Труда и Обороны комбинату "Североникель". Конечно, никакого комбината, по факту, ещё не было, его первая очередь, мощностью 3 тысячи тонн никеля и 3 тысячи тонн меди в год, должна быть пущена только в 1937 году, но, судя по посылке, за дело товарищи взялись туго. Стране Советов нужен был никель, постоянно растущая потребность в котором, опережала собственное производство и его до сих пор, не смотря на все усилия, частично закупали за границей. Сергей Миронович Киров, внимательно следивший и всячески содействовавший геологическим изысканиям в Северо-Западном районе и его развитию, перейдя на работу в центр, дела этого не оставил. Наоборот, возможностей, как сказали бы в будущем, лоббировать это направление у него прибавилось. Вот по этому Жданов и расписывает сейчас, что к концу третьей пятилетки, на базе открытых в 33-м году месторождений, прежде всего Ковдорского, Оленегорского и Пудожгорского, будут поставлены горно-обогатительные комбинаты на технологии мокрой электромагнитной сепарации, построены автомобильные и железные дороги, множество гидроэлектростанций в каскадах. Всё это вместе взятое составит прочную базу качественной чёрной металлургии Северо-Запада. Параллельное развитие цветной металлургии даст легирующие присадки. А торфоразработки и, самое главное, новый, Печорский угольный бассейн, открытый Черновым, где уже работали две шахты, дающие высококачественный коксующийся уголь, но нет железной дороги, кроме небольшого отрезка узкоколейки, станут базой основной, массовой металлургии. - Вот для этого, товарищи, нам и нужны такие бульдозеры. Для быстрой прокладки дорог, для разработки карьеров, для строительства плотин. Будем надеяться, что ваш малыш с честью выдержит испытания и будет запущен в массовую серию, - закончил Жданов прощальную речь, глядя как обрубили швартовы и судно отвалило от причала. Эпизод 6. На фоне произошедшего события, беседа с Махановым, главным конструктором артиллерийского КБ новонаречённого Кировского завода, с которому меня представил сам директор, Карл Мартович Отс, прошла буднично и без треволнений. А я то уже приготовился связями козырять и настаивать. Ничего подобного, Маханов, выслушав меня, просто сказал: - Попробуем. Было видно, что его сейчас занимает что-то другое. На моё замечание об отсутствии должного энтузиазма, конструктор с показавшимся мне забавным именем-отчеством, только вздохнул. Ясность внёс директор завода, начав, видно, уже привычно, отчитывать Ивана Абрамовича за то, что он никак не может найти какой-то дефект. На проверку дело оказалось совсем печальное. После того, как "КрасномуПутиловцу" с "Большевика" передали тему 100-миллиметровых орудий с заделом по Б-24, КБ Маханова быстро выпустило свой аналог с фирменными противооткатными устройствами и затвором по типу пушки "Лендера". Испытания новой пушки, названной Л-4, прошли на "ура" и её уже смонтировали на подводную лодку П-1 для совместных с самой лодкой испытаний. А на заводе, тем временем, заложили опытно-валовую партию в пять штук для отработки технологии изготовления пушек и, попутно, для довооружения систершипов П-1 и её самой. Ни одна из предсерийных Л-4 заводских испытаний не прошла! Полуавтоматический клиновый затвор работать в этом качестве отказывался категорически и постоянно требовал ручного вмешательства практически на всех этапах. Пушки разобрали, брака и отступления от чертежей не нашли. Собрали, отстреляли и убедились, что проблема как была, так и осталась. И это при том, что наверх уже отрапортовали о создании Л-4! Теперь с Маханова уже следующие, универсальную Л-5 и спаренную Л-6 требуют, а он застрял! - Так вы не там ищете, - брякнул я, послушав эту историю.
– Вам надо ту пушку, что нормально отстрелялась, разобрать и повнимательнее рассмотреть. Отс с Махановым секунды две смотрели на меня, усваивая мысль, потом, как по команде переглянулись и, как мальчишки, бросились бежать к зданию заводоуправления, вызывая недоумение, усмешки и подначки ещё не разошедшихся после митинга заводчан. - Эк вы их, товарищ Любимов, напугали, - приблизился ко мне стоящий до того чуть поодаль Жданов, который одновременно пытался понять, о чём мы говорим, но с другой стороны, интеллигентно стеснялся лезть, куда не пригласили, демонстрируя свой начальственный статус. - Совсем напротив, товарищ Жданов, я дал им надежду и веру в лучшее. - Не хотите говорить в чём дело, настаивать не буду, - в глубине души, наверное, всё-таки обиделся Андрей Александрович. - Просто считаю правильным, чтобы они сами рассказали, если сочтут нужным, - довольный тем, что вот так, проходя мимо, подал людям хорошую идею, ответил я, - Не хочу примазываться к не заслуженной мною славе, товарищ Жданов. После такого моего ответа левая бровь Андрея Александровича приподнялась и он с сомнением изрёк: - А мне другое про вас говорили. - Не может быть. - Вы разве не брали справки на Балтийском заводе и на "Большевике", что участвуете в работах? - Ах, вон оно что!
– мне оставалось только признаться, но криминала в своих действиях я в упор не видел, - Брал. А как же я потом буду требовать работу свою оплатить? Вы же знаете, что пока изделие в серии, проектировщику отчисления положены? Как ни крути, складной понтон и пушка на нём - с самого начала моя идея. Да хоть у наркома ВМФ спросите. - Но вы же непосредственно не проектировали! Не обсчитывали, не чертили! Товарищи возмущаются. - Зато, товарищ Жданов, я все принципиальные решения по конструкции принял. Вы же понимаете, что когда товарищ Сталин планирует увеличить добычу угля он не идёт после заседания СТО в забой и отбойником не машет? Так и здесь, каждый выполняет свою часть работы. Кто-то создаёт общую концепцию, вид изделия, то, что иностранцы называют "дизайн", а кто-то обсчитывает конкретные детали. Бывает, иногда людям кажется, что придумать что-то, чего доселе никогда не было, особенно элементарно простое и несложное, никакого труда не составляет. А вычисления требуют усилий и внимательности, всегда занимают время. Поэтому, у некоторых товарищей, может возникнуть ложное ощущение несправедливости. Я бы, пожалуй, среди них конкурс бы провёл. Пусть придумают на пользу людям что-то совершенно новое. Узнав, каково это на самом деле, перестанут жаловаться. Жданов посмеялся по-доброму над моим ответом и сказал: - А вдруг им понравится? Считать и чертить не разучатся? - Я же не разучился. Как оглянешься назад, сам себе не веришь. Вот только в начале октября прошлого года сидел и считал. Один. Вообще. А теперь результат вон, в Кандалакшу уплывает. - Вот об этом я и хотел с вами поговорить, - вдруг озаботился Жданов, - Не поверите, но даже поначалу в Москву ехать собирался, а потом, узнав, что вы здесь, время пытался выкроить, да случай сам свёл. Дело, понимаете, деликатное, поэтому громко говорить об этом не следует. Мы, прежде чем технику заказывать, у специалистов поинтересовались её параметрами. И они дали ответ, что трактор должен быть весом в сто-сто двадцать тонн! - А что вы так волнуетесь? "СМК" и есть сто тонн. - Трактор! Сам! А "СМК" только пятьдесят пять тонн весит. Да отвал тридцать. Да клык пятнадцать. Вот сто тонн и набегает. Короче, "СМК" - это так, для пробы. Мы ещё больше бульдозер на Кировском заводе делать будем. И нам нужен мотор. Я на "Русском дизеле" был и видел, что вы там выпускаете. В принципе, нам 13-16 подошёл бы, но дороговат он и товарищ Кожанов косо смотрит. Нельзя ли на базе 16-16 сделать 16-8, такой же, как 13-8 на "СМК"? - Ну, вы даёте, товарищ Жданов! Не ожидал, - откровенно удивился я. - А как же, не лаптем щи хлебаем. А освоение Северо-Запада, создание базы чёрной металлургии - важнейшая поставленная партией перед Ленинградом задача. Тут, хочешь не хочешь, до последнего винтика будешь вникать. После этих слов я совсем перестал оценивать Андрея Александровича только как партийного функционера и невольно проникся к нему уважением. - Обещать ничего не буду, товарищ Жданов, но технических препятствий для создания такого мотора нет. Есть дефицит рабочего времени сотрудников КБ. Если вы дадите нам официальный заказ, то обещаю приложить все усилия. Если вы и мощности для выпуска двигателей найдёте, то вообще буду рад стараться. Кстати, раз 13-8 на малые подводные лодки идёт, то 16-8 на средние можно будет ставить. При этих словах Жданов помрачнел, снова вспомнил Кожанова, который весь Ленинград своими требованиями уже достал, но насчёт мощностей обещал подумать. К этому времени вернулся довольный товарищ Отс. - Фух! Успели. "Правда" ещё на Балтийском заводе стоит. Маханов взял бригаду и поехал туда нашу пушку обратно снимать. Обойдутся пока без неё. - Вы, товарищ Отс, товарищу Маханову передайте, чтобы с противооткатными устройствами не чудил, - воспоминания Грабина в прошлом-будущем мне читать приходилось, - Это я в присутствии товарища Жданова вам говорю. Не дело для пушки, особенно морской, если она интенсивно постреляв на больших углах, при выстреле на отрицательных из строя выходит. Сами понимаете, отражение самолётов, потом катеров, качка и всё такое. Лучше уж сразу по уму сделать, тем более Б-24 у вас есть, чем потом другие переделывать будут. Надеюсь, вы меня правильно поняли? Настроение директору я испортил сразу, да и товарищ Жданов, хоть и не понимал в деталях, что происходит, но заход насчёт "других" понял верно. Можно быть уверенным, что Кировскому артиллерийскому КБ со стороны облсовета гарантировано повышенное внимание. Думаю, так оно будет лучше. - Да не принимай ты близко к сердцу, Карл Мартович, - сказал я Отсу на прощанье.
– Поверь, я плохого не посоветую. Понятно, что переделывать много придётся, но это лучше, чем испытания завалить. А на них, будь уверен, с вашими пушками вытворять будут именно то, что я сказал. Сам за этим прослежу. Эпизод 7. 17 июня пушку Канэ на раме-пауке заводчане "Большевика", совместно с флотской комиссией собрали и отстреляли на Ржевке без моего присутствия. Даже, пакостники, не пригласили. Зато в известность, что поломок нет и конструкция принимается для стрельбы с грунта, поставили. Теперь дело стало за паромом, последний, четвёртый понтон для которого доделывали на Балтийском заводе до 21-го числа. 22-го можно было бы уже забирать, но, как назло, день был субботний и пришлось ждать до понедельника. В "тяжёлый день" я, совместно с экипажем "моего" катера, убедившись в герметичности последнего "поплавка" и промучившись из-за неопытности в новом деле почти час, впервые состыковали все четыре понтона вместе. Взяв будущий артиллерийский паром на буксир, катер Ш-4 потащил его вверх по Неве на завод "Большевик" для монтажа артсистемы. Пока шли, опытным путём установили, что палубу не заливает на скорости меньше пяти узлов. Если же прибавить, то вода начинала перекатываться поверху, а с ещё большим увеличением скорости паром вообще вёл себя непредсказуемо и даже порывался нырнуть. Положение могло поправить введение волноотбойных щитов "на носу", но думать об этом надо было заранее. Монтировали пушку на пароме не штатно. Никаких процедур сборки-разборки. Тяжёлый кран просто подцепил с причала и установил на плот заранее подготовленную артсистему вместе с рамой. После чего, сильно прибавившийся в числе за счёт орудийного расчёта с Ржевки, прикомандированных на время испытаний рабочих, инженеров с "Большевика" и трёх флотских командиров, которые входили в комиссию в качестве наблюдателей для создания массовки, экипаж приступил к погрузке. Всё свободное пространство стали заполнять боеприпасами, бочками с бензином для катера, различными инструментами для исправления мелких поломок, пожитками в виде палаток, большого котла и жаровни, которой можно было, при нужде, пользоваться прямо на палубе не вредя последней, и, наконец, продовольствия. По самым скромным подсчётам, уходили мы в "автономку" не меньше, чем на неделю, поэтому барахла набралось много и орудийный плот со стороны, со спрятанным под брезентом орудием, заваленными мешками и тряпками снарядными ящиками, стал походить на огромный кусок плавучего мусора, что было особенно заметно в белой ленинградской ночи и заставляло морщиться командиров-моряков. Что и говорить, это был явно не корабль их мечты. Зато в большом корабельном баркасе с полным комплектом вёсел и парусным вооружением, выделенном специально для перевозки людей, они отвели душу, покомандовав нами на славу. Переход к месту стрельб занял не так много времени, но на один день больше, чем мы изначально рассчитывали. Не смотря на то, что катер Ш-4 оказался, откровенно говоря, паршивым буксиром и жрал горючее с завидным аппетитом, Неву мы прошли за полтора дня. Выйдя из Ленинграда во вторник рано утром, переночевав на берегу, к обеду среды мы уже были в Шлиссельбурге. Перед выходом в Ладогу, хоть и стояла на загляденье тихая погода, надо было подготовиться, как оказалось на практике, в основном, морально. Зато смотались в магазин, накупив впрок табаку. На следующий день двинулись на север вдоль западного берега озера по идеальной водной глади и при абсолютном безветрии. Вернее, ветер-то, конечно, был, но западный, со стороны Финского залива, поэтому мы оказались в тени берега. Наконец ближе к вечеру четверга мы достигли небольшой бухточки в которую впадала тихая, сонная речка Морья, несущая свои чёрные воды из болот под Питером. По ширине и глубине в районе устья она полностью подходила для наших целей и, самое приятное, протекала совсем рядом с территорией Ржевского полигона. Её, по факту, учитывая безлюдность территории на север, можно было бы считать его южной границей. Весь следующий день мы занимались только подготовкой к предстоящим испытаниям. Всё лишнее с палубы парома было убрано, конструкция, исключая подводную часть, полностью осмотрена на предмет неисправностей, лейтенант Волков, развернув на берегу с помощью временных деревянных мачт антенну-растяжку, установил устойчивую радиосвязь через узел штаба Балтфлота с Ржевским полигоном, откуда должны были руководить стрельбами. Сам артиллерийский паром, с опущенным в подводное положение сошником, похожим на бульдозерный отвал с вертикальными рёбрами жёсткости через каждые полтора метра, был притянут на канатах к берегу, насколько хватило сил испытательной команды. Сразу же стали вылезать мелкие, но досадные недостатки. Кнехтов, к примеру, мы не предусмотрели и канаты пришлось крепить к чему попало. Ближе к вечеру мы, самовольно, без команды сверху, произвели первый выстрел с воды вдоль берега Ладоги. Холостой. Очень уж хотелось посмотреть, как ведёт себя поплавок в условиях, "приближенных к боевым". Ничего особенного. От парома пошла лишь мелкая рябь, если не считать волн, поднятых дульными газами, но и они были значительно меньше размеров самого плота, что в сочетании с большой площадью ватерлинии, позволило ему сохранить стабильность. То ли будет завтра, когда в ход пойдут сначала инертные болванки, а потом и боевые снаряды. Вообще-то, в 21-м веке, или, во всяком случае, в конце 20-го, когда ещё не было развито компьютерное моделирование, после такого эксперимента паром, раму-лафет, саму пушку, следовало бы разобрать до винтика с целью выявления последствий. Здесь это правило тоже действовало, теоретически. Просто ответственные присутствующие пришли к джентельменскому соглашению, что ради ускорения процесса, будут испытывать, пока испытывается и, если всё будет хорошо, подпишут потом все бумаги скопом. И за первый холостой, и за последующие выстрелы. В общем-то, сталкивался я с эти не впервые, более того, сам всегда действовал точно так же, и уже давно перестал задавать себе вопрос, как так получилось, что Чкалов вылетел на неукомплектованном, неисправном самолёте и разбился в 38-м году. Впрочем, здесь всё ещё впереди. Валерий Павлович сейчас во Владике, отдыхает после перелёта по маршруту Москва-Петропавловск-Камчатский-Комсомольск-на-Амуре-Владивосток. Беспосадочного, разумеется. То ли ещё будет, это уже второй дальний перелёт в этом году о котором пишет советская пресса, которой нас в устной форме обеспечивает по вечерам нештатный политинформатор-агитатор, Арсений Волков. На следующий день, в субботу, на Ржевке внезапно обнаружили, что не смогут наблюдать падений снарядов при стрельбе для определения максимальных углов горизонтального обстрела. Видимо, программу испытаний стали изучать непосредственно перед стрельбами. Радиосвязь мы поддерживали в телеграфном режиме, поэтому пришлось для острастки радиста, который мог из врождённой вежливости пропустить мои матюки, записать за ним все точки-тире с обещанием последующей проверки. Так как штаб Балтфлота волей-неволей оказался в курсе складывающейся ситуации, там решили, что "сухопутные", а Ржевка входила в структуру НКО, вставляют им палки в колёса и выделили для обеспечения испытаний плавучей батареи дивизион из четырёх новейших катеров МО и бывшего флагмана флотилии Остехбюро, опытовый корабль "Конструктор", царский эсминец "Сибирский стрелок" 1905 года постройки. Корабль как раз находился на Ладоге, но изменение районов падения снарядов, которые теперь перенесли на побережье и саму акваторию озера, налаживание взаимодействия, переходы, помимо нашего желания перенесли стрельбы на воскресенье. Весь следующий день мы стреляли. То одиночными, при разных углах горизонтальной и вертикальной наводки, то сериями по пять-шесть выстрелов для определения кучности. Итоги, в общем, были оптимистичными. Конструкция, насколько позволял судить поверхностный осмотр, выдержала всё. Плот сохранял полную стабильность при стрельбе без попыток разворота, если угол горизонтального обстрела, вернее обратный ему угол отдачи, не выходил за пределы сошника. Стрельбы при различных углах вертикальной наводки показали, что в любом случае вектор отдачи проходит либо через, либо вблизи сошника, который, как и задумано, воспринимает большую её часть. Кроме того, заглублённый в грунт, он эффективно гасит любые колебания. Вообще говоря, я больше всего опасался, что при стрельбе на больших углах плот будет создавать такую волну, что эффективный беглый огонь станет попросту невозможен. Однако, полученный результат, по сравнению, с моими ожиданиями, был просто ничтожен, круговые волны могли навредить разве что тем, что выдавали расположение огневой воздушному наблюдателю, а кучность стрельбы сериями без исправления наводки оказалась хуже всего на 5%, чем при стрельбе с твёрдого грунта. И то, цифра, сообщённая нам с "Конструктора" после возвращения контрольной партии, была приблизительная, с "ефрейторским зазором". Правда, под конец, после всех стрельб, когда по условиям испытаний мы должны были сняться с огневой и уйти от ответного удара, нас постигла неудача. Сошник настолько завяз в грунте, что сдвинуть орудийный плот с места никакими силами оказалось невозможно. Более того, вырывали мы его из вязкого чёрного ила, всю первую половину следующего дня. Пришлось на противоположном берегу вбивать сваи и лебёдками, через систему блоков, попеременно вытягивая то одну сторону, то другую, тащить паром на чистую воду. Необходимость изменения конструкции сошника и введения какого-то механизма подъёма, который бы вытягивал его вверх, по пути наименьшего сопротивления, была налицо. Нет худа без добра, пока мы ковырялись со сменой позиции, "Конструктор" с катерами успели смотаться на базу и пополнить запасы. Впереди был второй этап. На этот раз нам предстояло расстрелять вторую половину запасённого боекомплекта, с упором во вбитые в дно водоёма сваи. Для чистоты эксперимента мы переместились в саму бухту Морья, так, чтобы "под килем" у нас оставалось около полуметра. Сваи мы вбили метрах в восьми-десяти от берега силами рабочих "Большевика", дизельмолота, смекалки и такой-то матери. При этом баркас использовали как плавучую опору подъёмной стрелы, перекинув на него с берега мостки. Теперь орудийный паром упирался в восемь свай, к которым был пришвартован через стандартные для этого времени демпфирующие вязки-кранцы. Изношенные покрышки для этих целей станут использовать несколько позже. Особенность швартовки заключалась в том, что оба конца каната крепились на пароме, просто оборачиваясь вокруг сваи, образуя петлю. Это было сделано для того, чтобы при стрельбе, если паром резко осядет от отдачи, канаты просто скользили бы вдоль сваи и не рвались. Ещё две сваи, на этот раз с "носа" и с "кормы", опустив под воду законцовки-обтекатели понтонов пришвартованного борта, вбили прямо с орудийного плота. "В условиях приближенных к боевым". Сделано это было ради увеличения углов горизонтального обстрела, который должен был увеличиться в такой конфигурации со ста до ста пятидесяти градусов. В итоге получилось, что орудийный плот стоит в П-образном "загоне". В таком виде отстреляли полную программу во вторник и убедились, что в практическом плане разницы нет. Во всяком случае с "Конструктора" радировали те же 5% ухудшения кучности беглого огня, что и при стрельбе с сошника. Любопытно было наблюдать за поведением плота после выстрела, особенно под большим углом. Его резерв грузоподъёмности около 60 тонн и площадь сечения по ватерлинии около 180 метров обеспечивали достаточную сопротивляемость попыткам его притопить. По расчётам, если бы даже шестидюймовка выпалила вертикально вверх, это вызвало бы кратковременное увеличение осадки примерно на один сантиметр. Конечно, когда вектор отдачи направлялся в сторону, картина менялась, но несущественно, так как большую часть нагрузки всё равно воспринимали сваи, а мокрые плетёные кранцы трением о них быстро гасили возникающие незначительные колебания. Волны, поднятые дульными газами при стрельбе на небольшую дальность, на глаз были даже значительнее, чем от отдачи после выстрела. В любом случае, и те, и другие были гораздо меньше линейных размеров парома и уже в силу этого не могли его раскачивать. Другое дело, что заканчивали стрельбы мы буквально "на честном слове" - забитые на три метра в вязкое дно сваи настолько покосились, что каждый выстрел с этой позиции мог стать последним и мы бы отправились в недолгий вояж в сторону берега. К счастью, всё окончилось благополучно и завершилось успешным уходом с огневой на буксире гребного баркаса. Окончательно подвести итоги "пикника" можно было только в Ленинграде, на заводе, где орудийный паром разберут и придирчиво осмотрят на предмет повреждений. Однако, уже сейчас можно с уверенностью говорить, что концепция мобильных орудий, которые при нужде можно снять с береговых батарей и использовать на плотах в составе речных флотилий, первое испытание выдержала. Теперь дело за воплощением, с учётом выявленных недостатков, не экспериментального, а настоящего боевого парома с серийным орудием. Потом настанет время войсковых испытаний в составе батареи, обкатки, отладки процессов перехода из "берегового" состояния в "речное" и обратно, организационных вопросов и прочих абсолютно необходимых дел, которые не один год могут занять. Жаль, что мне этим заниматься не придётся, замысел, всё-таки, был мой и теперь я беспокоился как его воплотят в жизнь. Эпизод 8. До назначения Кожанова главкомом ВМФ завод имени Марти, бывший и будущий Адмиралтейский, готовился выпускать туполевские глиссера Г-5. Моими стараниями не срослось у Андрея Николаевича, но кое-какие следы этой подготовки на заводе остались. Как-то идя по территории, решил срезать путь и обойти один из цехов с другой стороны. Просто все обходили его вдоль Невы, хотя это было чуть дольше и мне стало по-детски интересно, почему так. Страсть к познанию привела меня в тупик, который создала гора мусора, который состоял из ломаного дерева, судя по форме, бывшего ранее стапелями и плазами "поплавков", да обрезков дюралевых листов. Впрочем, катер - штука не такая уж и маленькая, значит и обрезки соответствующие. Заняться мне, по большому счёту было нечем, работа по монтажу уже готовых дизель-гидравлических установок в корпус крейсера "Ворошилов" шла даже с опережением графика и "ручного управления", во всяком случае, с моей стороны, не требовала. После испытаний шестидюймовки на плоту удалось развлечься разве что очередным посещением ЛАНИМИ. Вспомнив про фторопласт, добавив который в гидравлическую жидкость можно было бы снизить трение и поднять КПД силовой установки, я сделал запрос Кожанову в Москву. Получив ответ и адрес, где можно забрать фторопласт, я понял, какие именно химики-пороходелы им занимались. Оно и не мудрено, ведь лабораторию нынешнего морского артиллерийского института ещё Менделеев оборудовал. Традиции и школа говорят сами за себя и обязывают идти в первых рядах, что ленинградцы с успехом и делают. Разжиться мне у них, правда, удалось лишь полкило наработанного на опытной установке порошка, которого явно не хватило бы "Ворошилову". Подозреваю, что отдали мне далеко не всё, припрятав кое-что для себя, но не устраивать же у добрых людей обыски, да и им самим материал для работы нужен. Кроме того, даже найдя ещё столько же, я на целый крейсер не наберу. По совести говоря, не нужно было вообще ничего забирать, но выделенные мне крохи я унёс исключительно из соображений сделать презент Кудрявцеву и заново наладить с ним отношения, испорченные из-за компоновки машин. Дело в том, что настоящей его страстью была коробка-автомат для автомобиля, которую он проектировал и создавал по собственной инициативе, без всякого интереса со стороны автостроителей. Вот на неё моего подарка хватало. Вот и все развлечения. Лето, начало июля, теплынь, благодать, ходи, понимаешь, поглядывай, как другие работают. Не могу я так! Поэтому, раз ничего для страны полезного в мой расслабленный сезоном мозг не лезло, я занялся делом бесполезным, можно сказать вредным и хулиганским. Самое главное - за свой счёт. Бесплатно мне только обрезки дюралевых листов достались, толщиной от одного до трёх миллиметров. А вот пробку, которая на заводе шла на спасательные жилеты и круги, плотную ткань, краску - всё пришлось покупать. Да ещё нанимать рабочих-специалистов, раскройщика и клепальщика, которые, оставаясь после смены, помогали мне ваять мой шедевр. Точнее говоря, получалось так, что больше я им помогал. Четыре дня мучений и я стал обладателем доски, которую можно было бы использовать для виндсерфинга, будь в этом времени достаточно лёгкие мачта и парус. Впрочем, этим вопросом я даже не заморачивался, имея в собственном распоряжении целый торпедный катер. Первоначально я вообще хотел водные лыжи изобразить, но потом подумал, что в стойке, напоминающей боевую, мне привычнее будет держать равновесие и остановил свой выбор на варианте "моно". В итоге получилось нечто с украшенным двумя килями выпуклым днищем из миллиметрового дюралевого листа, продольным и поперечными рёбрами жёсткости из него же, с заполненными пробкой полостями и обтянутой плотной тканью палубой на которой был предусмотрен резиновый коврик и такие же петли-крепления для ног, подобные лыжным. Сооружение, на мой взгляд, было слишком большим. Но на увеличение размеров пришлось пойти, чтобы оно имело хотя бы самую минимальную положительную плавучесть. Дюраль, оказывается, только кажется лёгким. - Ну, товарищ лейтенант, давай помаленьку, - скомандовал я Волкову сидя на низком "катерном" плавучем причале, с буксирным тросом в руках, прям как заяц из "Ну, погоди!", а про себя подумал.
– Главное ноги не переломать... - А вы уверены, товарищ капитан госбезопасности?
– уже в который раз переспросил моряк, - Топить вас у меня приказа не было. Совсем даже наоборот. - Давай уже жми, хлюпающая твоя душа, - не выдержав, в сердцах выкрикнул я и не без ехидства добавил, - В ЗАГСе сомневаться будешь! - Мммать!
– выкрикнул я от возбуждения, а может от того, что слетая с причала поймал задницей занозу, или от того, что с полуденной жары окунулся по грудь в холодную невскую воду из-за того, что Волков, сдёрнув меня, испугался и убрал газ, - Жми давай на всю катушку!!! И лейтенант дал! Да так, что на доске с, прямо скажем, избыточной площадью, я выпрыгнул на поверхность едва ли не быстрее, чем нырнул туда и понёсся вслед за глиссером вверх по Неве, в одних чёрных труселях по колено, промокших и морозящих под встречным ветром всё, что в них прячется. А ведь у меня неплохо получается! Уже второй мост позади, а я ещё ни разу не упал. Ну-ка, а влево-вправо попробовать, или как там водные лыжники скорость быстрее, чем буксировщик набирают? Есть, я разгоняюсь! Захотелось заорать, что я и сделал высоко подпрыгнув на волне, которую оставлял идущий на большой скорости катер. Шлёп! Дуракам везёт, дюралевое днище ударилось о воду не совсем так, как я ожидал, но на ногах удержался. Прошвырнувшись по нахоженному на "Большевик" маршруту до Литейного моста, я заорал Волкову, чтобы тот поворачивал обратно. Удовольствия я уже получил выше крыши, даже, кажется, песню орал "Ой, мороз, мороз", хватит. Да и выбор репертуара, судя по всему, не случаен. Развернувшись, я буквально влип в тугой западный ветер с Финского залива, прежде бывший попутным. Теперь я уже гораздо меньше беспокоился о целости конечностей. Поломанные ноги-руки - ерунда! Вот вы попробуйте посреди лета простудиться, это ж талант надо иметь! На завод имени Марти мы пришли как раз к концу обеденного перерыва. Никто не смог бы нас упрекнуть, что мы ерундой занимаемся в рабочее время. Правда, поесть мне не удалось. Да и шут с ним! Когда я ещё так прокачусь? А Волков со своей невеликой командой могут хоть до вечера пузо набивать, идти на катере я сегодня больше никуда не собираюсь. Я уже успел обсохнуть и одеть форму, как на завод заявился моторизованный, на "Форде", наряд народной милиции в поисках хулигана. Выяснив, что хулиганом является целый капитан госбезопасности, стражи порядка сбавили обороты, выслушали моё выступление о развитии новых "технических" видов спорта, ранее советским гражданам недоступных, после чего отбыли восвояси. А на следующее утро в газетах, в том числе и в центральной "Правде", наклеенных на стендах перед проходной я обнаружил заметки и целые статьи о происшествии в Ленинграде. Какой-то ушлый фотограф меня даже запечатлеть на обратном пути умудрился. И напрасно я рассчитывал, что в одном нижнем белье меня никто не узнает, бортовой номер катера "065" зафиксирован чётко, а кого сей катер возит, минимум пяти заводам и штабу флота известно. Работяги, читая, откровенно ржали, так как советская пресса не согласовала позиции и вчерашняя "Вечерняя Красная Газета" напечатала заметку о флотских хулиганах, рассекающих по Неве в неподобающем виде. А сегодняшняя "Правда", к счастью, разместила материал о всемерном развитии новых видов спорта и ответственности за них партии большевиков. Суть статьи заключалась в том, что партия должна возглавить и организовать, если уж граждане сами из трусов выскакивают. Вторил ей и "Красный спорт". А вечером почтальон, давно изучивший мой распорядок и исправно приносящий мне письма и, самое главное, телеграммы после окончания рабочего дня, вручил мне две "молнии" из Москвы. От жены и от Кобулова. Что показательно, с совершенно одинаковым по смыслу содержанием, суть которого заключалась в словах: "чтоб завтра же дома был!". Ну, раз жена приказывает, а начальство её в этом полностью поддерживает, надо собираться. Загостился я здесь, верно. Отдохнул, развеялся, но работы не хватает. Как-то там без меня Косов справляется? Отчёты, конечно, шлют, но такие расплывчатые, видимо, чтоб враги, если прочтут, ни о чём не догадались, что мне с них пользы тоже никакой. Своими глазами хочу всё видеть! И приём этот, "что-нибудь начудить", надо на вооружение брать, а то так и сидел бы здесь, никто бы обо мне не вспомнил. Мои размышления прервал звонок и, выйдя из своей комнаты, преодолев полосу препятствий, которую более привычные жильцы называют коридором, я открыл дверь в квартиру и к немалому своему удивлению увидел майора Касатонова, командира Батумского батальона морской пехоты. Пофорсив немного в Москве, батальон был переведён на Балтику, как изначально и предусматривали планы наркомата ВМФ. - Товарищ майор! Какими судьбами? - По твою душу, товарищ капитан!
– улыбнулся комбат.
– Или это не ты вчерась на виду у всего города рассекал? - Было дело... - Так ты пригласишь, Семён Петрович, или так в дверях стоять и будем? Разговор у меня к тебе. Самолично, видишь, всё бросив ради него, с самого Кронштадта приехал - Конечно, Роман Георгиевич, проходи, будь добр. Крепкого не держу, а чайку сейчас поставлю, попьём с баранками. - Вот это дело, спротсмен-воднолыжник, - подколол меня морпех.
– Или как там твоя придумка называется? - А шут её знает, - признался я откровенно, - мне это совершенно побоку. Как хотите зовите. Возиться с печкой на общей кухне не пришлось, Глафира Сергеевна как раз скипятила огромный медный чайник на всё своё многочисленное семейство и любезно разрешила мне отлить в пару кружек с заранее рассыпанной по ним заваркой. Придя в комнату, я достал из шкафа и развернул бумажный пакет с баранками, положив его прямо на стол. Ни заварному чайнику, ни лишней посуде в моём командировочном быту места не нашлось. - Присаживайся, Роман Григорьич, вкуси, чем Бог послал, - предложил я морпеху, уже оглядевшему комнату и теперь любовавшемуся видом и окна во двор. - А у тебя тут уютно, можно жить, - подвёл итог майор и сел за стол. - Смотря с чем сравнивать. Вот в Москве у меня... Да ты знаешь. А здесь я временно, да и неприхотливые мы. - Получил письмо от Седых из Владивостока. Пишет, что гостил у тебя весной. - Ага, вместе мы гостили, если можно так сказать. Меня с каким-то уголовником перепутали, а Апполинарий из-за Восточного Туркестана пострадал, но обошлось. - Обошлось, значит прав он! Слышал я эту историю. В голове не укладывается вся эта дипломатия. Или - или. Или ты за Советскую власть, тогда провозглашай республику и добро пожаловать в Союз, или ты буржуазный гомуйдан, тогда шишь тебе, а не помощь. За что там наши кровь лили? За этого царька что ли? Смысл в чём? Боимся, что буржуазная пресса про нас напишет? Так она и так ничего хорошего про нас не писала никогда, тьфу на неё. Или товарищи в партии в возврате к троцкизму и теории перманентной революции обвинят? Как по мне, всё, что плохо лежит и Союзу на пользу, надо брать! Этого Восточного Туркестана там на три Германии! Это ж земля, колхозы, хлеб! А в земле если копнуть? Вон, мы у себя только разбираться начали, а уже сколько всего открыли. И не беда, если сразу руки не сразу дойдут. Детям останется. А буржуям шишь. Коммунизм надо, как решила партия, в отдельно взятой стране строить. А про то, что в страну эту новые земли включать нельзя - этого в теории нет. - Гоминьдан, - поправил я Касатонова, удивлённый тем, что название китайской буржуазной партии он переврал, а термин "перманентная революция" произнёс без запинки. - Что? - Гоминьдан, а не гомайдан или как там ты сказал. Так правильно. - Да плевать... - Ты зачем пришёл-то, товарищ майор? Не китайцев же обсуждать? - Верно, - тут земноводный замялся, а потом, набрав воздуху, выложил залпом, - Отдай мне эту лыжу свою! - Зачем это? - Да ты не думай, я и выкупить могу если что... - Не дури, я всё равно завтра уезжаю. Уже билеты купил. Не потащу же я её в самолёт, - возмутился я от всей души, - Лыжа у лейтенанта Волкова с "065"-го, я ему записку напишу и заберёшь. - Вот спасибочки, прям от всей широты моей души!
– обрадовался майор. - Что к новому виду спорта приобщиться захотелось? - Не до баловства мне. Надо как-то людей на берег высаживать. Вот я и подумал, а что если их так к туполевским "поплавкам" человек по десять цеплять? До берега враз долетят, а там и погрести ручками чуток можно. После этих слов комбата я чуть не поперхнулся, представив себе картину. - Ты это серьёзно? - А что? - А если упадёт кто? - А у нас спасательный жилет! - А оружие утопит? - А мы при себе только пистолет! А винтовку либо пулемёт с патронами и гранатами в саму доску! Отсек там сделать и всё! Вон, парашютисты тоже с одними пистолетами прыгают!
– не сдавался комбат. - Погоди, а зачем такие сложности? Десантные катера не проще ли? Тут командир балтийских морских пехотинцев сразу поскучнел. - Понимаешь, Потийский батальон ещё три недели назад практически молниеносно десантировался в районе Евпатории в полном составе, с ротой танков, противотанковой и миномётной батареями. Восемьсот с лишним человек, почти девятьсот, десять танков и восемнадцать орудий и миномётов. Турки всполошились, аж свежеотремонтированный "Явуз" в Севастополь пригнали с дружеским визитом. Вот такой вот международный резонанс. А высаживались наши товарищи с трёх "болиндеров", которые ещё к десанту на Босфор царские адмиралы строили. Посудины разыскали, вернули в строй, установили по два 210-сильных челябинских тракторных дизеля и получилось, вроде, неплохо. А у нас тут, на Балтике, нет ничего такого! Так мало того, мы тут посовещались с артиллеристами и минёрами, выходит, что нам совсем мелкосидящие и быстроходные десантные суда для местных условий нужны. В прошлой войне тут всё минами забросали, а теперь ещё и оба берега залива чужие. Прямо скажем - вражеские. В общем, быстроходные баржи промышленность рожает и когда мы их получим - неизвестно. Есть у нас два катера на воздушной подушке, "ковры-самолёты", трёхтонной грузоподъёмности. Обещают в будущем подкинуть ещё, да специальных, чтоб двадцать тонн, то бишь целый танк перебрасывать могли. А пока основное наше средство десантирования - туполевские катера, которые не более, чем шесть бойцов за раз берут. А с водными лыжами мы их вместимость вдвое-втрое повысим и сможем хотя бы роту морской пехоты сразу высадить. - Несерьёзно это, баловство, - скептически отнёсся я к пожекту майора.
– Не получится ничего путного. - Откуда знаешь? - Предвижу. Да ты сам головой подумай... - Подумай!
– перебил меня Касатонов.
– Подумал уже! Других способов быстро высадить десант - нет! Шлюпки пытались на буксир брать - скорости нет, береговые батареи разобьют, а их у финнов понатыкано порядком. Так что надо пробовать, а не рассуждать! Это ведь ты любишь, говорят, повторять, что практика - критерий истины? К тому же, что-то ещё изобретать у меня времени нет. Сколько ты свою доску делал? Месяц, наверное? - Да ладно! Неделю и то, после работы. - Вот и отлично! Ещё время на тренировки и к концу августа будем на берег на лыжах выезжать. - Людей, главное, не потопи и не покалечь. - Типун на язык тебе, заботливый. За доску спасибо, за чай с баранками тоже! Побегу я, не обессудь, время позднее, катер ждёт, - засобирался Касатонов, добившись главного. - Удачи тебе, майор! - Взаимно, товарищ капитан! Увидишь наркома, передай, Батумский батальон ещё утрёт нос "потийцам", за нами не заржавеет. Эпизод 9. Вылетев рано утром 11-го июля 1935 года из Ленинграда, к обеду я уже был в Москве. Настроение было совсем не рабочее, но по пути домой всё же заглянул в наркомат написать отчёт и закрыть командировку. В отделе меня встретил только Федосеенко, оставленный здесь в качестве "вывески", так как весь остальной личный состав работал в более комфортных условиях на "острове". Кроме того, сержант улаживал все административные вопросы и отбивал попытки отнять у нас помещение в здании центрального аппарата. Надо сказать, что кабинет внутри выглядел просто образцово - ни пылинки, ни соринки, новые тяжёлые шторы тёмно-бордового цвета отсекают яркое полдневное солнце, аккуратные ряды шкафов вдоль стен и всего четыре стола, два из которых, ближайшие к окну, снабжены табличками с моей и моего заместителя фамилиями. По сути же, здесь было не рабочее помещение, а нечто среднее, между архивом и библиотекой. Такая атмосфера как нельзя лучше располагала к написанию отчёта, с которым я справился довольно быстро. Доложился о прибытии начальнику управления, который встретил меня, в целом, благожелательно, только слегка пожурил за выходку с "водной лыжей" и демонстративно, вслух, позавидовал "связям", в частности, с Кировым, который и увидел в вечерней ленинградской прессе заметку. Да, если бы не Мироныч, внимательно следящий за всем, что происходит в северной столице после его отъезда, последствия для меня могли быть весьма и весьма неприятными, включая сюда и выводы по партийной линии. Можно сказать, повезло. Мягко указав мне на необходимость "подтянуть" мой отдел, раньше всех укомплектованный личным составом почти по штату, но не давший пока никаких существенных результатов, Кобулов меня отпустил. Конечно, в течение всего двух месяцев сложно чем-то отличиться, но сказать начальнику, просто для порядка, что-то надо было. Ещё полтора часа отняли у меня кадры и бухгалтерия. Чтобы сдать документы и "подбить" деньги пришлось ждать в очереди таких же, как и я, вернувшихся из командировок сотрудников центрального аппарата, что как нельзя лучше свидетельствовало об активной работе НКВД. Зато, после всей этой бумажной возни, я был свободен, как ветер! Хоть и оставалось до конца рабочего дня больше двух часов, но сегодня я ещё числился "в дороге", поэтому, заказав с чистой совестью такси, отправился домой. Кстати, именно тогда я в первый раз увидел легковой "ГАЗ" в новом кузове. Эта модель в "прошлой жизни" называлась ГАЗ-М1, а здесь её обозвали ГАЗ-40, что, впрочем, и было единственным заметным отличием. Нижегородцы умудрились утереть нос бросившим им вызов созданием "Тура" москвичам, первыми выпустив легковушку в массовом цельнометаллическом кузове. Руководитель советского автопрома, товарищ Лихачёв, осознанно или нет, но гордящийся "своим" заводом и постоянно ставившим его в пример "соперникам", используя при этом весь свой богатый арсенал шуток-прибауток, чем изрядно раздражал нижегородцев, создал между автозаводами состязательную атмосферу. Устроил, образно выражаясь, гонки Туров и Оленей. Теперь надо было ждать, чем ответят на ЗИЛе. У москвичей появился раздражитель в виде новеньких ГАЗ-40 в столичном, в первую очередь, такси. То, что таксомоторные парки 30-х годов в СССР были не только извозчиками, но ещё и выставкой и испытательным полигоном, стоит сказать особо. В их колоннах числилось немалое количество Туров, седанов и выросших из лимузина универсалов, которых обычно подавали к вокзалам, туда, где у пассажиров мог оказаться объёмистый багаж. Благодаря тому, что машины постоянно мелькали на улицах, создавалась иллюзия их многочисленности, шедшая в плюс имиджу СССР в глазах иностранцев. Большое количество перевезённых пассажиров оставляли свои отзывы, опираясь на которые совершенствовался интерьер. Кузов Тура "универсал" обязан своим появлением именно этому фактору. Точно так же интенсивная эксплуатация выявляла не замеченные ранее недостатки самой конструкции, которые оперативно устранялись. Если бы машины использовались только как служебный транспорт, всё это могло занять значительно больше времени. Прокатившись на ГАЗ-40, салон которого щеголял крашеными под дерево стальными поверхностями и был напрочь лишён какой-либо отделки, хотел было написать кляузу в имеющуюся тут же книгу отзывов, но вспомнив незабвенный 469-й УАЗ, воздержался. К тому же, не стоило портить себе карму в такой радостный вечер, когда я, впервые за два месяца, увижу свою семью. Высадившись в Нагатино у детского садика, забрал оттуда детей. Визгу и радости было полно, но Петька сорванец категорически отказывался идти домой, пока они с ребятами не спасут "челюскинцев", большую часть которых почему-то составляли девочки их группы. Пришлось выяснить его воинское звание и надавить на "военлёта" авторитетом капитана госбезопасности. - Пап, они же все погибнут без меня! - Вот завтра и проверим, - улыбнулся я в ответ на искреннее отчаяние своего сына, - а пока, вот, держи подарок от балтийских военморов. Белая форменная бескозырка, самого наименьшего размера, которую Волков для меня выциганил в где-то хозяйстве своего дивизиона, переместилась из рюкзака на детскую голову. - Бал-тий-ски-й ф-ло-т, - частью по слогам, частью по буквам прочёл Петя, моментально схватив слегка великоватый ему головной убор. - Гляди-ка, ты уже и читать научился!
– искренне изумился я.
– А ну-ка, что вот здесь написано? Заголовок "Правды" оказался Пете не под силу, как он ни старался, смог только назвать буквы, но сложить их в слова не получалось. - Вы, товарищ, от ребёнка слишком много хотите, - заметила наблюдавшая за нами воспитательница, - ему ведь не полных пять лет всего. А "Балтийский флот" у нас вон там, - она указала на лодку, вкопанную в землю в качестве песочницы, на борту которой красовалась именно эта надпись, - это у нас любой малыш знает. Как бы то ни было, пришлось Петьке подчиниться. А вот маленькая Вика, наоборот, получив в подарок тряпичную куклу в красивом платье, никаких хлопот не доставила и сама потопала домой, увлечённо беседуя с новой игрушкой-подружкой о своём, о детском. Как только мы заявились на охраняемую территорию острова, как дежурный на КПП немедленно известил Косова, который и перехватил меня ещё на полпути к дому. - Товарищ капитан государственной безопасности...
– как и положено, за три шага перейдя на строевой начал доклад мой заместитель. Видимо, специально меня ждал в готовности номер один, чтоб отрапортовать. - Вольно!
– срезал я его на взлёте, - Веришь, Николай, вот ничего слышать не хочу про службу сейчас. Залётов нет?
– Косов, растерявшись, сначала кивнул а потом замотал головой из стороны в сторону, - Ну и хорошо. А про текучку завтра поговорим. А знаешь, заходи, картохи наварю, мяса нажарю на ужин, махнём по чуть-чуть, пока Поля с работы не пришла. - Да, неудобно как-то... - Неужели? А у меня, глянь, губная гармошка есть! В Ленинграде купил по случаю, дарить, извини, не буду, но поиграть дам. - Так ведь жена... - Слушай, в конце концов, кто здесь комендант я или моя жена? - Да причём здесь Полина! Мы тут дома комсостава сдали и я совсем семейством уже сюда переехал. - Коля, это ж замечательно! Знакомиться будем! А то не порядок, работаем уже сколько, а супругу твою в глаза не видел. Как зовут? - Анастасия. Летнее солнце едва-едва коснулось своим краем яблоневых садов, окрашивая ветви, крыши домов, шатёр церкви Вознесения в Коломенском сначала в нежно-розовый, а потом и в алый цвет, когда моя дорогая супруга вернулась домой. Предупреждённая караулом о моём возвращении она, не заходя в дом, слыша наши голоса, сразу вышла на задний двор к летней кухне и встала, ослеплённая на миг ударившим прямо в глаза всё ещё сильным солнечным светом. В этот короткий миг, уставшая, в простой белой косынке, чёрной кофте поверх серого платья, с тяжёлым даже на вид портфелем в одной руке и не уступающей ему сумкой в другой, она показалась мне прекраснее всех на свете. - Ну, Коля, давай!
– махнул я рукой, вставая. Я ещё в командировке всё продумал. Стихи, песни из детства, сами собой всплывали в моей памяти и не воспользоваться такими подарками, было бы попросту неблагодарно. Ведь может случиться так, что в изменившемся мире эти напевы никогда не родятся. Именно поэтому я купил себе губную гармошку, посчитав, что серьёзно учиться музыке поздно и некогда, а насвистать мотив худо-бедно на ней у меня получится, чтобы другие могли воспроизвести на более высоком уровне. И вот теперь мне предстояло проверить, как всё работает. Вот Николай вдохнул и заиграл, а я, чуть выждав запел. Нет без тревог ни сна, ни дня, Где-то жалейка плачет, Ты за любовь прости меня, Я не могу иначе. Репетировали мы без слов и уже на первом куплете я краем глаза заметил, как расслабленно сидевшая за столом Настя вдруг выпрямилась и вся обратилась в слух. Я не боюсь обид и ссор, В речку обида канет, В небе любви такой простор, Сердце моё не камень. Ты заболеешь - я приду, Боль разведу руками, Всё я сумею, всё смогу, Сердце моё не камень. С этими словами я подошёл к оторопевшей от такого приёма Полине и, взяв у неё сумки, поставил их на лавку, любуясь и не прижимая к себе, обнял жену за плечи. Я прилечу, ты мне скажи, Бурю пройду и пламень, Лишь не прощу холодной лжи, Сердце моё не камень. Похоже, здесь я чуть переборщил, понизив в конце голос, отчего у Поли по лицу пробежала тень, но тотчас бесследно исчезла на следующем куплете. Видишь, звезда в ночи зажглась, Шепчет сынишке сказку, Только бездушье губит нас, Лечит любовь да ласка. Я растоплю кусочки льда Сердцем своим горячим, Буду любить тебя всегда, Я не могу иначе. Моя любимая женщина уже сама прильнула ко мне, без ложного стыда уткнулась мне в шею и, кроме жаркого дыхания я ощутил кожей горячие слёзы. - Ох, счастливая же ты, Полька!
– вздохнула Настасья, - Мой-то тоже мне стихи писал. Только когда это было? Сыну уже пятнадцатый год. - Скажешь тоже, - подняв голову, улыбаясь и утирая слёзы одновременно, отмахнулась Полина, - это он специально придумал, чтобы за его весёлую командировку не бранила. Ты подумай, что он там творил! На доске за кораблём, будто мальчишка на трамвайной подножке, носился. А если б шею свернул? Ты вообще обо мне думаешь, нет?! Последний вопрос был адресован, конечно, уже мне и надо было что-то отвечать. - Конечно, думаю, Поля. Только о тебе, - ответил я тихо, аккуратно заправив рукой под косынку выбившуюся прядь волос. Именно сейчас я совершенно не кривил душой, но хорошее не может длиться сколько-нибудь долго и буханье сапог посыльного с известием о телефонном звонке оборвало прекрасное мгновение. - Любимов у аппарата, - сказал я взяв трубку из рук дежурного, уже заранее зная кто звонит, но не догадываясь, по какому поводу. Пренебречь разговором с одной из ключевых фигур будущих событий было невозможно, личное пришлось опять отодвинуть на задний план. - Товарищ Любимов, это Грабин вас беспокоит. Прошу прощения за поздний звонок, но так сложились обстоятельства, - голосом не несущим в себе и намёка на раскаяние заявил мне Василий Гаврилович.
– Завтра на Софринском полигоне будет смотр новых систем дивизионной артиллерии. Вы, некоторым образом, были причастны, поэтому готов пригласить вас в составе моей команды. Сбор в 6.30 у главного входа в гостиницу "Москва". Будет стоять автобус. Если вас, конечно, заинтересует. - Конечно, заинтересует, буду, но поеду собственным транспортом. Рад слышать вас, Василий Гаврилович. Кстати, а откуда у вас номер этого телефона? - Из телефонного справочника, конечно. Правда, там был указан старый адрес, но товарищ Милов подсказал, как вас найти. Всё, простите, занят. Завтра жду. Всего доброго. Вот те раз! Этак любой вражеский шпион может товарищу Милову позвонить и выяснить всю подноготную создателя самых мощных советских дизельмоторов? Завтра же ему внушение сделаю, пока беду на себя не накликал. Эпизод 10. Несмотря на ранний час в условленном месте встречи было многолюдно, что во многом объяснялось потоком москвичей к станции "Охотный ряд" только-только открывшегося в конце мая московского метрополитена. Более, того, вместо представлявшейся мне небольшой группы товарищей, среди которых я легко узнал бы Грабина, меня ждала колонна из пяти автобусов на шасси ЗИЛ-5 в зелёной "военной" раскраске, такие обычно используются в качестве штабных, и двух крытых грузовиков московского же автозавода с бойцами в синих фуражках в кузовах, вытянувшаяся вдоль тротуара. Поняв, что я сделал большую ошибку, не приехав пораньше, чтобы найти Василия Гавриловича, я припарковался в хвосте колонны и, выйдя из машины обратился к курившему возле машины лейтенанту. - Здравия желаю! Эта колонна собирается на Софринский полигон? Чекист, козырнув в ответ, не смотря на то, что мы с ним принадлежим к отдному ведомству, отчуждённо глянул на меня и, подтвердив мою догадку, спросил, не выказывая ни малейшего смущения, ни робости. - Так точно! А вы, с какой целью, товарищ капитан госбезопасности, простите, интересуетесь? - Ищу артиллериста-конструктора капитана Грабина Василия Гавриловича. - Есть такой, но посадка уже закончена, сейчас отъезжаем, - тут лейтенант демонстративно вздохнул и сказал.
– Придётся вам, товарищ капитан госбезопасности, до вечера отложить, пока вернёмся. - Не пойдёт. Он меня на смотр дивизионной артиллерии пригласил, - сменил я тон на более жёсткий. Стремление чекиста "не пущать", начало меня раздражать. - Раз так, езжайте за нами, там, на месте разберётесь. Делать было нечего и я, уже знакомой дорогой, как-никак третий раз вот так на этот полигон выезжаю, двинулся вслед за колонной. Опыт поездок позволял сравнивать. Например, зимой дороги у нас гладкие, но, бывает, скользкие, а вот летом на Ярославском шоссе, большая часть которого является улучшенной грунтовкой, покрытой гравием, встречаются такие колдобины, что больше шестидесяти разгоняться попросту опасно. Автобусы же, которые я обогнал, чтобы не глотать пыль, ехали, в среднем, ещё медленнее. Дорога до места заняла полных три часа, двадцать минут из которых я выгадал, чтобы просто поваляться в траве, уехав вперёд до последней развилки через которую обязательно должна была пройти колонна. На въезде на полигон, у шлагбаума, меня предсказуемо не пустили, но дежурный по КПП, который уже видел меня здесь раньше, причём в компании, как минимум, наркомов, поступил по-человечески, не стал меня мурыжить, а связался с полевым парком, куда уже довезли конструкторов, там нашли Грабина, который и подтвердил моё приглашение. Спустя две минуты пришло "добро" от дежурного по полигону и меня пропустили. По следам автобусов я доехал до большой ровной, обнесённой колючей проволокой прямоугольной площадки, в центре которой, на временной, собранной из жердей и досок на скорую руку вышке, стоял часовой. Это и был полевой парк. Сейчас на территории, уставленной закутанными в чехлы до полной неузнаваемости артсистемами, суетился народ, гудели гусеничные трактора, к которым цепляли пушки и утаскивали их на демонстрационные площадки. Дежурный по парку подсказал мне, где искать Грабина и я, оставив машину на въезде, пешком прошёл к кучно стоящим пяти пушкам, крайнюю из которых, впрочем, все присутствующие рядом восемь человек, уже цепляли к харьковскому трактору. - Товарищ Любимов! Давай к нам!
– ещё издали заметил меня Василий Гаврилович и, взявшись за станину, вместе с остальными потянул её к тракторному крюку, с натугой выдавив из себя последнее слово, - Помогай! У тракториста всё никак не получалось точно подать машину, он то останавливался за полметра, то, сдавая назад, толкал пушку, сцепное устройство которой проскакивало фаркоп и прижималось к тракторной раме. И в том и в другом случае орудие надо было откатывать вручную, что осложнялось парадной одеждой присутствующих, которую стремились сберечь от грязи. - Вот вам, Леонард Антонович, и экономия!
– облегчённо вздохнул Грабин, обращаясь к молодому, не больше сорока лет на вид, мужчине в гражданском костюме, который активно его приводил в порядок, после того как тягач утащил первую пушку.
– Меньше б экономили, а взяли с собой бригаду грузчиков из транспортного цеха, отряхиваться не пришлось бы. А ещё четыре орудия впереди. - Ничего, я потерплю, а то ваши фантазии заводу очень уж дорого обходятся, - холодно ответил товарищ, не отрываясь от своего занятия. - Товарищи, пользуясь перерывом, хочу представить вам товарища Любимова, в беседе с которым у меня и родилась мысль о едином лафете для всех дивизионных систем. Прошу любить и жаловать, хоть он и приложил руку к конструированию и принятию на вооружение суррогатной артиллерии в виде миномётов. Товарищ Любимов, знакомьтесь: директор Приволжского завода N92 товарищ Радкевич, - только что поименованный Леонардом Антоновичем оторвался от своего занятия, сделал шаг навстречу и пожал руку, изобразив при этом самое благожелательное выражение лица, - конструкторы товарищи Муравьёв, Розанов, Ренне и Боглевский, слесари-сборщики орудий товарищи Румянцев и Маслов. Я по очереди пожал всем руки, после чего Грабин сказал: - раз приличия соблюдены, айда догонять, отцеплять за нас никто не будет. На выделенной команде Грабина площадке, обозначенной колышками с пронумерованными белым красными флажками по углам, уже взятой под охрану парой бойцов НКВД дивизии имени Дзержинского, пушку отцепили от трактора, расчехлили и привели в боевое положение. - Ничего, дальше легче будет, - хлопнул Василий Гаврилович по стволу явно большего, чем 76 миллиметров калибра, украшенного к тому же щелевым, наподобие МЛ-20, дульным тормозом и, специально для меня, остальные и так были в курсе, пояснил, - эта самая тяжёлая, тысячу восемьсот пятьдесят килограмм. За полтора часа, заметно отстав от команд-соперников, в основном потому, что у нас пушек было больше всех, мы переправили все пять орудий на демонстрационную площадку и установили их в ряд в порядке возрастания калибра. В процессе работы Грабин рассказывал, а его подчинённые уточняли, где надо, по каждой артсистеме, которую мы ворочали. Всех их объединял общий лафет с раздвижными станинами и лишь стволы с затворами были разными. Вес орудий колебался от тысячи шестисот до тысячи восьмисот пятидесяти килограмм, что, как сам говорил главный конструктор, было вынужденной платой за калибр и угол возвышения, добавляя при этом, что если бы в силе оставался запрет на легированные стали, то вес орудий уплыл бы за две тонны. Самыми мелкокалиберными из экспонатов были две трёхдюймовки, одна под патрон образца 1902 года, вторая под патрон зенитки образца 1931 года, практически ничем больше между собой не различавшиеся. Эта парочка была примечательна тем, что только она имела полуавтоматические затворы, остальные орудия были наложением дореволюционных, частью модернизированных, стволов с поршневыми затворами на новый лафет. Гаубица пушка калибром 107 миллиметров использовала 29-калиберный ствол 42-х линейной пушки образца 1910 года, но с раздельно-гильзовым заряжанием и максимальным углом возвышения в 60 градусов. Как уже сказал Грабин, была самой тяжёлой и идеологически полностью соответствовала гаубице-пушке МЛ-20 "эталонной истории", но дивизионного уровня. Следующей по порядку была 122-миллиметровая гаубица-мортира со стволом соответствующей гаубицы образца 1910/30 годов и полностью заимствованным у неё боекомплектом. По словам главного конструктора, имея углы вертикального наведения от минус пяти до семидесяти пяти градусов, могла вести в случае самообороны огонь прямой наводкой полным зарядом, что гаубице 10/30 было запрещено и при этом не имела дульного тормоза. Последней была 152-х миллиметровая мортира, созданная на основе мортиры 1931 года, вернее её ствола с затвором, который был удлинён до десяти калибров, а конструкция его была усилена, что позволило вести огонь не только специальными 38-килограммовыми снарядами с повышенным коэффициентом наполнения, но и обычными 40-килограммовыми гаубичными гранатами улучшенной аэродинамической формы с сужением в запоясковой части. Из всех присутствующих, в отношении внешнего вида я, пожалуй, был в самом выигрышном положении, так как постоянно возил в машине плащ-палатку на случай непогоды или пыльной дороги, всё-таки кузов ГАЗ-А являлся кабриолетом с лёгким тентом. Работать в плащ-палатке было жарковато, зато, скинув её я, был полностью готов предстать перед, несомненно, высоким начальством. Пока команда Грабина приводила себя в порядок и им было не до меня, я с интересом огляделся по сторонам. Каждая артиллерийская "фирма", представившая на смотр свои образцы, получила свою площадку, которые располагались в один ряд и были разделены промежутками шириной метров в 30, охраняемыми чекистами. Ходить "в гости" и даже просто перекрикиваться конструкторам из разных КБ почему-то строго запрещалось. ЧОНовцы на мой закономерный вопрос давали стандартный ответ о мерах безопасности и повышенной бдительности. Как будто назло Грабину слева от нас расположились миномётчики среди которых я издали приметил бывшего начальника ГАУ комкора Ефимова, одетого по-военному но без знаков различия. Скорее всего "мой" 160-миллиметровый миномёт, который "в железе" красовался в этой экспозиции, детально проектировали и доводили в "шарашке", бдительность чекистов становилась отчасти понятной. Кроме 160-ки там же стоял подобный, но с более длинным и узким стволом, скорее всего, 120-миллиметровый миномёт. Мины, которые он мог использовать, были выставлены тут же и кроме обычных, но с удлинённым хвостовиком для размещения большего числа дополнительных зарядов, включали образцы удлинённой цилиндрической формы. Скорее всего, это были так называемые мины "повышенной ёмкости". По правую руку разместились не менее ненавистные "безоткатчики". Судя по всему, эти делали основную ставку на калибр орудий. Самые мелкие снаряды выставленные перед их пушками соответствовали боекомплекту грабинской шестидюймовой мортиры, а более крупные экземпляры наводили на мысли о восьми дюймах. Впрочем, кажется так оно и было. В бытность мою на ленинградском большевике я видел там бракованные стволы Б-4. Так вот, руку готов дать на отсечение, что две из четырёх безоткаток, одна в буксируемом варианте, а вторая смонтированная в кузове ЗИЛ-6В, из таких стволов и получены методом пристыковки к ним реактивного сопла. Та парочка что поменьше, шестидюймовая, тоже была представлена в полевом и самоходном, на трёхосном полноприводном автомобиле ГАЗ, вариантах. Ещё дальше виднелись дивизионные пушки других заводов, какие-то зенитки с задранными в небо стволами, бронетехника, похоже, что выпускаемые ЗИЛом самоходки. Именно с той стороны, ведя осмотр по порядку слева направо, к нам приближалась делегация высокопоставленных товарищей, за расстоянием и искусственными препятствиями, мною пока неопознанных, но именно от них зависело дать ли путёвку в жизнь той или иной конструкции или она так никогда и не выйдет из стадии опытных образцов. В нашей компании стало явственно ощущаться напряжение, Радкевич стал расхаживать из стороны в сторону между орудиями, будто тигр в клетке, явно "накачивая" себя перед разговором, чтобы в нужный момент, не сдувшись, сказать именно то, что собирался. Грабин отошёл в угол и что-то бубунил, поглядывая в бумажку, готовил своё выступление. Остальные же даже перестали разговаривать в голос, а перешли на глухой шёпот, комментируя происходящее у соседей. Между тем, дойдя до безоткатчиков, начальники, среди которых уже разглядел самого Сталина в компании с Кировым и Орджоникидзе, не считая товарищей в военной форме во главе с самим наркомом обороны, устроили там форменный разнос. Точнее говоря, устроил персонально начальник ГАУ командарм Кулик. - Что вы мне сюда свои плевалки прикатили?! Ну и что, что скорострельность с обычными орудиями сровняли?! Б-4 стокилогаммовый снаряд на двадцать вёрст кидает, а ваше г...но на семь! А само четыре весит и разборки для конной возки требует! Я вам стволы портить не дам!! Когда это уже было сказано?!! Вам же уже дали заключение, что восьмидюймовки для дивизии не нужны! И шестидюймовки тоже такие не нужны!!!
– с упором на слово "такие" повернулся Кулик к вступившемуся за конструктора Тухачевскому.
– И что, что гаубицы девятого года вдвое больше весят?! Они и стреляют втрое дальше и по крутой траектории без всяких там выхлопов! Вы вообще, товарищ Курчевский, устранили дефекты лафета вашей трёхдюймовой горной пушки? Вот пока не устраните, ГАУ ваши эксперименты, тем более, которые оно не заказывало, оплачивать не будет! Зарубите себе это на носу!!! Да уж, крутовато. Товарищ Кулик, как меня просветили стоящие рядом комментаторы, уже успел прославиться своим пристрастием к экономии всего и вся, а денег - в первую очередь. Курчевский был сильно расстроен и мы видели как Сталин, улыбаясь, сказал ему что-то ободряющее, после чего направился к нам. После общего взаимного приветствия слово предоставили главному конструктору и Василий Гаврилович, описывая то, как от изначально порочной идеи универсального орудия его коллектив пришёл к единому лафету для мортир, пушек и гаубиц с углом ветикального наведения в 75 градусов, старался быть максимально красноречивым. Рассказав потом о каждой системе в отдельности, приведя их характеристики, остановился на отдельных особенностях, указав, к примеру, что 107-миллиметровая гаубица-пушка, единственная из всех, имеет угол наводки только 60 градусов из-за того, что ствол в целом чуть смещён назад ради унификации уравновешивающего механизма. - Товарищ капитан, - прервал Грабина Кулик, - вам было выдано задание только на дивизионную пушку, то, что вы на этот же лафет вкорячили устаревшие стволы меня не интересует совершенно. А вот то, что пушка вести тысячу шестьсот очень интересует. Вы, наверное, слышали, что стандартная артиллерийская упряжка, шестёрка лошадей, может нормально, не надрываясь, тянуть только полторы? Или нам все артполки владимирскими тяжеловозами комплектовать? - Но, товарищ командарм, в дивизионной артиллерии уже состоят 122-х миллиметровые гаубицы и вводятся 152-х миллиметровые... Они весят значительно больше полутора тонн. Да и другие средства тяги тоже нельзя сбрасывать со счетов. Трактора, автомобили... - Автомобили, трактора, - сварливо проворчал Кулик, - их не выпросишь, все в хозяйстве нужны. Да и ненадёжно всё это, топливо опять же. Убитую лошадь заменить легко, или вообще без одной-двух через силу да с помощью расчёта обойтись, а если трактор сломается? Стоять курить? Да и не дают нам тех тракторов и машин, все в хозяйстве нужны. - Конечно не дадим, - хмыкнул Киров, - сами говорите, что полуторки дивизионные пушки не тянут, а к 4,5-тонному ЗИЛ-5В корпусную гаубицу цеплять можно! Вы уж давайте в соответствие приведите! А то какой перерасход получается! А простой? Мало того, что машины сами по себе у вас простаивают, так они ещё и по грузоподъёмности вдвое потребности ваши превосходят. Хоть пушки к машине цугом цепляй! Или пушки легче делайте, чтоб ГАЗ их тащить мог. - Не надо, товарищ Киров, с больной головы, да на здоровую валить, - хмуро ответил начальник ГАУ.
– Выдавая требования на пушку, мы исходили, в том числе, из обещаний НКТП дать нам к 36-му году 2,5-тонные массовые грузовики ГАЗ, а у товарища Орджоникидзе и конь не валялся. Если бы вы нас не дезорентировали мы бы никогда такой глупости не сделали. Вот есть же отличная пушка 02/30 годов. Она нам подходит! Её бы только на подрессоренный лафет с большим сектором обстрела, но веса не превышал чтобы старой пушки. Вот её бы с передком и шестёрка лошадей нормально тянула и полуторка, только без передка. А вы своим 2,5-тонным грузовиком нас с понтолыку сбили и мы 50-калиберный ствол в техусловия и вписали. - Что скажете, товарищ Орджоникидзе?
– спросил Сталин, вынуждая наркома тяжёлой промышленности говорить, хотя для самого вождя народов, уверен, все обстоятельства этого дела тайной за семью печатями не являлись. - Что сказать, грузовики, двухосный 2,5-тонный ГАЗ-50 и трёхосный 3-тонный ГАЗ-60 и их военные варианты можно пускать в производство, только четырёхцилиндровых двигателей Мамина к ним нет. Даём самое ограниченное количество под лёгкие бронеавтомобили на шасси Форд-18, то есть ГАЗ-40. Прошу заметить, это не я принял решение о переводе СТЗ на выпуск 60-сильных тракторов с четырёхцилиндровыми двигателями вместо 30-сильных с двухцилиндровыми, а Совнарком. По предложению Наркомзема якобы из-за того, что 30-сильные малопригодны. Конечно, если считать в лошадиных силах, то мы в выигрыше, а по факту выпуск моторов на СТЗ просел на треть и ГАЗу, которому и так крохи перепадали, совсем ничего не осталось. Так что, пока не решим вопрос с выпуском топливной аппаратуры для дизелей, выпуск моторов расти не будет. Наоборот, есть тенденция к сокращению из-за преждевременного износа станков. Надеюсь переломить ситуацию к концу пятилетки, не раньше. Итого, имеем 1,5-тонный ГАЗ-ММ с 50-сильным бензиновым двигателем на конвейере именно до этого срока. - Товарищ Любимов, что вы там прячетесь?
– вдруг спросил меня Сталин, заметив, что я стараюсь не попадаться на глаза.
– Как вы здесь оказались, не спрашиваю. Скажите, ситуацию с моторами можно исправить? Может вовсе не в промышленном оборудовании дело? Это ведь ваш сектор? - К сожалению, товарищ Сталин, на настоящий момент я не владею всей информацией, поэтому ответить не могу, - честно ответил я, тем не менее, буквально сгорая со стыда.
– Буду готов доложить завтра. - Плохо, товарищ Любимов, - как мне показалось, с тайным удовольствием, высказался в мой адрес секретарь ЦК ВКП(б), ставя на место двигателиста, зачем-то лезущего не в своё артиллерийское дело.
– Завтра уже будет поздно. Товарищи и так по просьбе товарища Орджоникидзе отпуска отложили, пока все эти пушки заводские испытания не пройдут. Доложите через месяц своему начальнику. А 107-миллиметровка хороша, - тут же, без каких-либо переходов, улыбнувшись, сказал Иосиф Виссарионович, - гораздо лучше трёхдюймовки. Правда Клим? - Оно-то конечно так, когда стрелять, а вот таскать...
– не по рангу заюлил между Сталиным и Куликом нарком обороны. - Товарищ Кулик, а почему вы назвали эти орудия устаревшими?
– кивнул Сталин на всё, что крупнее трёх дюймов. - Так они дореволюционные, товарищ Сталин. За исключением 152-х миллиметровой мортиры, но она маломощна для дивизии. - И что? Вот 76-миллиметровая пушка бьёт на 15 километров, а 107-миллиметровая на 14,5 километров. Разница не так уж и велика, - Зато она больше весит и минутный залп у неё меньше чем у 76-миллиметровой с полуавтоматическим затвором, - возразил Кулик. - Товарищи!
– вдруг протиснулся вперёд из-за спины Грабина Радкевич, - я, как директор завода N92 категорически против 76-миллиметровой пушки! Выбирайте что угодно, но только не 50-калиберные трёхдюймовки! - Это ещё почему?!
– мне показалось, что хором спросило сразу шесть или семь голосов. - Да меня рабочие с завода поганой метлой погонят! У нас всё немецкое, поставки станков даже в 32-м шли, но вот после 33-го как обрезало. Изначально на 15 тысяч орудий в год замахивались, пришлось подстраиваться под то, что успели привезти и на меньшую мощность рассчитывать, но не это главное. Главное в том, что ствольное производство не укомплектовано по первоначальному проекту и не передана технология. При выделке таких длинных стволов очень много брака получается! Вроде заготовка хорошая, а после того, как рассверлили, труба кривая. Ещё хуже, когда это после нарезания происходит. Когда делали пушки образца 1933 года, из семи-восьми заготовок один ствол еле-еле годный был. И разобраться в чём дело мы пока не можем, тем более, работаем не по немецкой, а по временной технологии потому как документацию и сопровождение после 33-го тоже отрезало, сами додумываем. Приглашали специалистов с наших старых заводов, которые с длинными стволами дело имели, но они нам ничем не помогли и просто сбежали. Зато с короткими стволами всё хорошо, брака очень мало. Хоть 107, хоть 122, выбирайте любой, но не 76 мм! - Товарищи, - хмуро прервал речь директора начальник Главного Артуправления РККА, - напоминаю вам, что задание выдавалось на 76-миллиметровую дивизионную пушку весом не более полутора тонн и стволом в 50 калибров и никак иначе! Орудие под новый штат артполка 1935 года из двух дивизионов 76-миллиметровых пушек, всего 24 штуки, дивизиона 122-миллиметровых гаубиц, всего 12, и дивизиона тяжёлых 152-миллиметровых гаубиц. 107-миллиметровых гаубиц-пушек в системе артвооружения не предусматривается, а 107-миллиметровые пушки, гораздо более мощные, состоят в корпусной артиллерии. Промышленность должна давать то, что нужно РККА, а не то, что ей удобно производить. Представленные здесь орудия не подходят Красной Армии либо по весу, как 76-миллиметровые пушки, одна из которых, к тому же, использует нестандартный для полевой артиллерии патрон, что важно с точки зрения накопленных запасов, либо по мощности, как остальные. 152-миллиметровая мортира как дивизионное орудие использована быть не может, так как даже устаревшие 152-миллиметровые гаубицы 1909/30 имеют дальнобойность в 10 километров, а мортира только 6. 122-мм гаубица-мортира Грабина использует устаревший ствол 1910/30 годов и бьёт только на 9 километров, современные требования составляют 12 километров, что делает невозможным принятие её на вооружение. 107-миллиметровая гаубица-пушка заменить 122-миллиметровую гаубицу не может, так как ещё в Русско-Японскую войну опытным путём установлено, что это минимальный калибр снаряда, уничтожающего полевые укрытия одним попаданием. - Вы бы ещё Куликовскую битву вспомнили!
– ненароком обыграл я фамилию начальника ГАУ, не выдержав лекции, более похожей на нотацию.
– Что за бред! Вы что там, в артуправлении, совсем от жизни оторвались? - Товарищ капитан! Я хоть и не являюсь вашим прямым начальником, но за вас поручился! Будьте добры соблюдать субординацию и элементарные приличия!
– Ворошилов ругал меня так интеллигентно, что присутствующий тут же Будённый усмехнулся в свои усищи. - Товарищ маршал, разрешите доложить!
– не дожидаясь согласия, я в темпе, чтоб никто не заткнул, зачастил, - Автозавод ЗИЛ выпускает более 100 тысяч автомобилей в год, таким образом, он менее чем за квартал в состоянии обеспечить тягой артполки пятисот дивизий! В то же время завод N92, как я понял из слов директора, такого темпа выпуска выдержать не может. Таким образом, проблема тягачей отсутствует. Далее. В Русско-японскую артиллерия использовала чугунные бомбы начинённые порохом, сейчас существуют стальные фугасные снаряды и новые, более мощные взрывчатые вещества, например, на основе гексогена. К тому же, 17-кг стальная фугасная мина 120-миллиметрового миномёта исправно поражает полевые укрепления. Тут я выдохся и остановился, а Сталин, воспользовавшись паузой, спросил Радкевича, - Товарищ директор, сколько времени вам потребуется, чтобы выпустить 25 тысяч пушек? - В конструкцию всех пяти вариантов Ф-22 изначально закладывалась идея конвейерного выпуска орудий, - вместо замявшегося Радкевича выступил вперёд Грабин.
– Мы рассчитываем на пять тысяч в год после освоения в серии, которое займёт ещё полгода-год. В этот период темп выпуска неизбежно будет ниже, но все сто дивизий РККА мы за пару лет в состоянии перевооружить. - Кроме случая 76-миллиметровых пушек!
– встрял директор, давя свою линию, - Здесь я ничего не гарантирую! Мы за год всего триста пушек образца 1933 года выпустить смогли из-за брака. - А стоят они в семь раз дороже обычных трёхдюймовок, - заметил Ворошилов.
– Понимаю, товарищ директор, вы гоните брак, а убытки покрываете за счёт наркомата обороны? - У нас "параллельная" система оплаты на заводе, а семьи рабочих есть хотят не меньше вас. Не скрою, брак компенсируется повышением цены. Но если этого не будет, у меня рабочие со ствольного производства разбегутся. Никто не станет упорно трудиться себе в убыток. Если же вы будете нам с самого начала заказывать выпуск удобных нам систем, то и цена на них будет ниже. Значительно. - Ишь как твои директора заговорили, товарищ Орджоникидзе, - заметил Ворошилов.
– Или покупай что дают, или плати втридорога за то, что хочешь. - А мои директора дело говорят, товарищ маршал. Чем вам 107-миллиметровка не угодила? Всем хороша. По моему мнению, так её бы одну и выпускать большой серией. Вот где настоящая экономия! Заодно и номенклатуру выпускаемых боеприпасов сократить. - Товарищ Кулик вы не считаете, что следует провести армейские испытания этих орудий?
– обвёл Сталин рукой всю грабинскую "экспозицию", - Посмотреть, как они на деле решают задачи поддержки войск? Напоминаю вам, что время не ждёт. Наша артиллерия вооружена дореволюционными образцами и это положение надо исправлять как можно скорее. Пушки товарища Грабина соответствуют заявленным требованиям в наибольшей степени из всего, что мы до сих пор видели. Здесь скупиться не надо, а надо сразу пять батарей заказать и сравнить результаты их работы. - ГАУ рассмотрит этот вопрос, товарищ Сталин, - пошёл на попятный Кулик, - но пять батарей много. Достаточно двух. Батарею 76-миллиметровых пушек под патрон второго года и батарею 122-миллиметровых гаубиц. И дадим задание товарищу Грабину увеличить дальность стрельбы гаубиц до 12 километров. - И батарею 107-миллиметровых, - напомнил Сталин и, уже уходя, снова повторил, - Да, 107-миллиметровые хороши. После "торгов" начальство убыло осматривать дивизионные миномёты, а мы принялись потихоньку сворачиваться, не зная ещё, что итогом "смотрин" станет самый массовый приём артсистем на вооружение РККА, который выпадет на 1936 год. Что касается Грабинского "пентаплекса", то в сравнительных испытаниях победит 107-миллиметровка Ф-22-III, которая будет принята как гаубица-пушка образца 1936 года. Вдогонку, перед самой войной, после того, как РККА будет в основном перевооружена и созданы мобилизационные запасы, в производство пойдут её усовершенствованные "сёстры", но это уже совсем другая история. Не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна. Эпизод 1. Хорошо товарищу Сталину в отпуске на Кавказском побережье! А тут изволь попотеть, исхитрись найти лазейку как поправить дела СССР в области моторостроения. Строго говоря, это вовсе не моя работа, об этом у других голова должна болеть, но после замечания Иосифа Виссарионовича на выставке артиллерии для меня вопрос превратился в дело чести, необходимо было спасать репутацию. В общем и целом отдел ДВС промышленного управления ГЭУ НКВД, выполняя поставленную ещё перед моим отъездом в Ленинград задачу, собрал почти исчерпывающую информацию по отрасли и подготовил обзорный отчёт. Только отдельные заводы, на которые пришлось выслать специальных представителей, дали либо неполную, либо недостоверную информацию. В числе "штрафников" оказались Харьковский моторный, где Чаромский придержал сведения о движках, опасаясь, что ими воспользуются конкуренты, Запорожский авиамоторный, директор которого, мягко говоря, приукрасил картину освоения М-85 и Мелитопольский заводы. Причём последний просто потому, что на месте посчитали лишним перегружать центр информацией и просто отписались, что план выполняют без какой-либо конкретики. Между тем, МеМЗ, где в "эталонном" будущем должны были бы выпускать движки для "Запорожцев", сейчас, в середине 30-х, выпускал маломощные нефтяные двигатели самой примитивной конструкции, так называемые "болиндеры", которые даже колхозные МТС перестали заказывать, познакомившись с дизелями Мамина. Кстати сказать, Яков Васильевич, судя по отчёту, оказался "впереди планеты всей", первым успешно применив на серийных моторах литые алюминиевые поршни, чему способствовала малая размерность его движков и, соответственно, нагрузки на эти важнейшие узлы. Чаромский, который упорно работал в этом же направлении, для своих двигателей литые поршни позволить себе не мог по соображениям прочности, хотя и пробовал. Для "сотого" калибра алюминиевые поршни надо было обязательно штамповать, что создавало свои технологические трудности. О моторах Микулина, а тем паче моих и речи пока не шло. Если Микулин, Чаромский, да и я, что греха таить, соперничали друг с другом, создавая всё более и более мощные движки, то Мамин изначально сделал упор на надёжность и простоту в эксплуатации. Поэтому, применив алюминиевые поршни, он сразу отказался от масляного их охлаждения, заменив его воздушным. Теперь воздух, проходя после компрессора интеркулёр, вдувался через штуцер в юбку выпускных поршней, а потом, проходя через картер двигателя и кожухи шатунов, поступал в цилиндры двигателя. Такой подход сделал возможным изменить и само расположение выпускных поршней, сделав один из них внешним, а другой внутренним и упростить конструкцию коленчатого вала. Логичным шагом был и переход к четырём цилиндрам в одном моторе, как к компромиссу между простотой, дешевизной и эксплуатационной надёжностью. Действительно, если в двухцилиндровом моторе по какой-то причине, например на малых оборотах при резкой нагрузке, в одном из цилиндров не происходило вспышки и рабочего такта, двигатель глох. Четырёхцилиндровый же мотор, с разницей между парами цилиндров в 90 градусов оборота коленчатого вала, проглатывал такие "пики" как ни в чём не бывало, чтобы заглушить его требовались большие усилия. Это было установлено опытным путём в ходе эксплуатации моторов 100-й серии на грузовиках Московского и Ярославского заводов и вылилось в снижение допустимых минимальных "холостых" оборотов "сто-четвёртого" мотора с итоговой небольшой экономией топлива и увеличения ресурса за счёт "щадящего" прогрева. Мамин всего лишь верно интерпретировал чужой опыт и не ударился в другую крайность, вроде шестицилиндровых моторов, которые были бы не только мощнее, но и, за счёт увеличившегося количества деталей, более дороги и менее надёжны. Впрочем, возможность совершенствования в этом направлении сохранялась. Что касается мощности, то Яков Васильевич искусственно оставил её на прежнем уровне в пересчёте на единичный оппозитный блок, одновременно, за счёт снижения веса движущихся в моторе масс, увеличив обороты при снижении напряжённости рабочего процесса в каждом цилиндре. То есть теперь топлива за каждый рабочий цикл сгорало меньше, но само количество циклов за единицу времени увеличилось. Соответственно, в новом "вертикальном" моторе, 60-сильном в тракторном варианте и 90-сильном в автомобильном, было уделено пристальное внимание системе смазки и очистки необходимого для подшипников масла. То же самое касалось и воздушного тракта. Вообще говоря, на текущий момент, двигатель Мамина был, пожалуй, наиболее продуманным и конструктивно совершенным из всех отечественных серийных дизелей двухпоршневой оппозитной схемы. Стремление Якова Васильевича к совершенству удачно совпало со стремлением советских колхозников получить более подходящую для себя технику нежели 30-сильный "шассик" СТЗ-1 с кузовком спереди. Этот трактор мог тянуть двухлемешный плуг, требуя при этом балласта в кузовок, или телеги небольшого веса. Кроме этого, под него были созданы косилки, но они оказались ничем не производительнее конских, которые уже имелись непосредственно в колхозах. С другой стороны, 110-сильный СхТЗ-1 для которого было создано большое количество сельхозорудий и механизмов, многосекционных плугов, сеялок, прицепных комбайнов под разные культуры, оказался в ряде случаев излишне мощным и в некоторых областях ему было просто-напросто тесно. Если на украинских чернозёмах, на степном просторе, цепляя к трактору по пять сеялок, работали эффективно, то в более лесистых областях, где манёвр имел далеко и не последнее значение и ограничивал количество прицепов, мощность трактора недоиспользовалась. 60-сильный трактор классической схемы с вертикальным 4-х цилиндровым мотором Мамина был бы идеальным вариантом и он был создан. Сразу в двух во многом унифицированных вариантах - колёсном НАТИ-СТЗ-2 и гусеничном НАТИ-СТЗ-3. На этой же волне, опираясь на технологическую поддержку фирмы "Форд", которую она была обязана по договору осуществлять в течении десяти лет после его заключения, завод ГАЗ запустил, доработав по опыту эксплуатации серийных Форд-А и моего, единственного экземпляра ГАЗ-МБЛ, 40-ю серию легковых автомобилей с цельнометаллическими кузовами, собираемыми на конвейере. Машины серии имели отличия в типе двигателя, ходовой части и кузовах. Так, базовый ГАЗ-40 был обычным седаном с "родным" бензомотором в 50 лошадиных сил. ГАЗ-41 - пикап. А вот ГАЗ-42 и ГАЗ-43 были аналогами первых "номеров", но с 90-сильными дизелями и являлись советскими аналогами Форд-18 с двигателем V8. ГАЗ-44 и ГАЗ-45 имели, кроме дизеля ещё и полный привод. Похожее обновление ожидало и семейство грузовых автомобилей автозавода, в которых изначальная конструкция "полуторки" была переработана настолько, что угадывалась с трудом. Преемственность демонстрировал только внешний вид кабины, капота, под которым пряталась близкая по форме и габаритам к старому бензиновому двигателю дизельная "верикалка", и передних крыльев. Двухосные дизельные ГАЗ-50 и ГАЗ-51, грузоподъёмностью 3 и 2,5 тонны соответственно на шоссе и на местности, последний из которых был вездеходом, а также 4-х и 3-х тонные трёхосные ГАЗ-60 и ГАЗ-61, должны были сменить на конвейере автозавода ГАЗ-ММ и ГАЗ-МММ. Однако, радужные мечты разбились о банальную нехватку двигателей, которые могли поставлять только завод "Коммунист" из города Маркс, и так загруженный восьми и двенадцатицилиндровыми моторами для "Туров", да Сталинградский тракторный, которому самому не хватало. А ещё на подходе был новый плавающий танк Т-40 с таким двигателем, идущий на смену малосерийным Т-37 и 38, которые СТЗ так и не сумел или, вернее, не успел выпустить массовой серией, чьим единственным достоинством было то, что они легко перевозились в кузове ЗИЛ-5. Причём не только в условном тылу, но, на учениях, даже в условиях приближенных к боевым, в едином порядке разведбатов после БА и мотопехоты, съезжая с кузовов только при нужде, когда кончались дороги или надо было форсировать водную преграду. Распутать эту головоломку обычными методами было совершенно невозможно, всё упиралось в нехватку станков для выпуска ТНВД, которые и так уже работали в три смены "на износ", как будто во время войны. Любое вмешательство в этот процесс могло повлечь за собой только ухудшение ситуации, а поползновения в этом направлении были. Ярким примером могло стать сообщение начальника отдела кадров Пермского моторного завода, выпускающего бензиновые авиамоторы М-25, который в ответ на наш стандартный "опросник" по укомплектованности кадрами и их текучести, квалификации, статистике происшествий и нарушений дисциплины, прислал сведения, что на заводе рабочими числятся свыше двухсот бывших белогвардейцев и даже восемь попов. Намёк на социальную неблагонадёжность более чем прозрачный и не реагировать невозможно - обвинят в халатности и политической близорукости, несмотря на то, что всё это "вода" и на реальное положение с выпуском конкретной продукции не влияет. Товарища пришлось похвалить, но намекнуть, чтобы в будущем присылал свои сообщения тайно, через человека, которого мы обязательно к нему приставим. Такие вот "идейные и бдительные", но не касающиеся реального производства, не стоящие у станков, нашлись и на других заводах. Между тем, явление с бывшими представителями иных "эксплуататорских классов" было массовым. Куда, к примеру, студенту-механику, которому в Великую войну присвоили офицерское звание и отправили на фронт, после перепетий Гражданской, податься? Выжил - хорошо, но жить-то чем-то надо! А прежние источники дохода недоступны. Вот и выбирали многие завод, на который брали "от ворот", а учёных-грамотных - так и вовсе без лишних разговоров. Люди вливались в коллектив, добросовестно работали, часто быстро становились незаменимыми специалистами и вдруг, при первых же сложностях, а то и вовсе "на ровном месте", оказались под угрозой, реальной или воображаемой - другой разговор. Даже сама постановка вопроса в такой плоскости вызывала лишние сомнения, трения и недоверие, крайне негативно отражающиеся на реальной работе. Вроде и не сделал плохого начальник отдела кадров, цидульку свою прислав, а какой-то рабочий из "бывших", решил не высовываться и не лезть с полезным рацпредложением. Вот и оказался я в дурацком положении, вынужденный, ради пользы дела "бывших" защищать, что шло в разрез с представлениях низших эшелонов, да что греха таить, и многих высших тоже, о линии партии. Бороться можно было только созданием агентуры на каждом предприятии и разъяснением реальной помощи, которую "добровольцы" могли бы оказать НКВД в поиске настоящих шпионов и агентов влияния, связанных с заграницей, а не всех подряд поповичей. А в первую очередь убедить следовало собственных подчинённых, что было далеко не простой задачей. Так как у мужиков всегда находились в качестве контраргументов конкретные поступки нехороших личностей из их богатого личного опыта свидетелей Революции и Гражданской войны. Плохое помнится долго. Порой даже мой заместитель Косов глядел на меня широко раскрытыми глазами в ответ на мои заходы, что белогвардейцы далеко не все садисты и убийцы, большинство из них, сражаясь, защищало свою Родину движимые самыми благородными побуждениями. И только после того, как минимальное взаимопонимание было достигнуто, со многими ссылками и оговорками на давность событий, необходимость установления конкретной вины каждого, добросовестный труд в настоящем, я издал по отделу прямой приказ, не опасаясь, что за него меня спросит уже моё собственное начальство. Блокировав "революционное рационализаторство", грозящее разгромом сложившихся трудовых коллективов где "бывшие" у станков, зачастую, составляли от 20 до 30 процентов и являлись наиболее ценными специалистами, я всего лишь заморозил текущую ситуацию, а решения всё не было. Чем больше я думал на эту тему, тем сильнее убеждался, что оно лежит в технической плоскости. Полагаю, Сталин пришёл к таким же выводам, поэтому, грамотно воспользовавшись подвернувшимся случаем, "нагрузил" человека, который сам всю эту кашу изначально и заварил, поэтому и понимать должен больше других, то есть меня. Надо сказать, моё дизельное КБ, фактически же уже два самостоятельных, но тесно взаимодействующих коллектива, Киреева с темой каркасных звёзд и Акимова с Х-образниками и вертикалками, кое-что, создавая систему "магистраль", уже сделали. Вводя для отработки в реальных условиях в конструкцию уже принятых в серию дизелей отдельные компоненты "магистрали", они создали двигатель 13-8 с электромеханическим топливным насосом. Как известно во всех движках моего спецКБ каждый плунжер ТНВД обслуживал поочерёдно четыре цилиндра, переключаясь на каждый из них посредством хитрого и довольно "тонкого", требующего соответствующих станков для изготовления, механического привода клапанов. В электромеханическом ТНВД этот привод был заменён наконец-таки созданным датчиком положения вала с приемлемой точностью и четырьмя электромагнитными клапанами. Потребные "точные" станкочасы на изготовление этой части насоса сократились в пять раз, в основном за счёт самих клапанов, ставших теперь закрытыми и герметичными. Сделано всё было без моего участия, как проходной этап к конечной цели. Взглянув первый же раз, я сразу приказал разослать информацию по заводам. А от себя добавил элементарную схему простейшего "бинарного" датчика "0-1", установив который в комплекте с единственным реле вместо точного датчика положения вала на двухцилиндровый двигатель, получаем ничуть не худший результат. Пара "бинарных" датчиков с двумя реле составляла комплект уже четырёхцилиндрового мотора. Таким образом, несложными дешёвыми средствами перекрывалась самая массовая ниша, а на менее многочисленные многоцилиндровые авиационные и морские дизеля можно было и не скупиться. В итоге часть нагрузки перекладывалась на плечи электромеханической промышленности, что должно было способствовать увеличению выпуска ТНВД и, соответственно, дизелей. Эти мероприятия могли дать эффект через год, когда мог быть освоен массовый выпуск электромагнитных клапанов, что конечно быстрее, чем "к концу пятилетки" товарища Орджоникидзе, но ненамного. И прирост выпуска моторов на 10-15, пусть даже 20 процентов радикально проблему не решает. ГАЗ выпускает 300 тысяч машин в год! Сравнимо со всем остальными автотракторными заводами вместе взятыми. Осознавая эти обстоятельства, я решил одним ударом разрубить Гордиев узел. Не хватает ТНВД? Значит надо от него отказаться вообще и делать бензиновый мотор! Конечно, я не Генри Форд и миллионов, чтобы создать отечественный аналог V8, у меня нет. Да и ГАЗ "заточен" на выпуск рядный четвёрок, одна из которых, снятая с моей же машины, как раз пылится в сарае. Эпизод 2. Всё как в старые добрые времена, работаем минимальным составом, я, чертёжник и рабочий-механик из мастеской КБ, хорошо хоть МССЗ исправно присылает изменённые детали по новым чертежам. Остальные мои двигателисты завалены основной работой выше крыши. Акимов трудится над форсажными 16-16 мощностью 6550 лошадиных сил и индивидуальной для каждого дизеля системой внешнего наддува от 500-сильного вспомогательного 13-4, половинки лодочного вертикального мотора 13-8В. Ей же комплектуются и ресурсные 16-16, которые теперь, освободившись от привода компрессора, выдают 4350 лошадиных сил. Акимову же пришлось разбираться с доставленными с Черноморского флота двумя дизелями 13-16, которые были установлены на первом ТКА и честно выработали свой ресурс. Теперь надо было экспериментально, на практике доказать возможность восстановления ресурса и повторения полугодового цикла. В идеале двигатель должен выдерживать три-четыре цикла восстановления до полного списания, чтобы соперничать с коломенскими "зульцерами" на равных. Третий дизель с экспериментального катера черноморцы оставили при себе, установив его в учебном классе для подготовки мотористов, где полностью имитировались процедуры запуска, прогрева и управления двигателем, само собой, без нагрузки. Киреев полностью занят "магистралью", попутно собирая и прокручивая "в холодную" 40-цилиндровые КД, чтобы потом не терять времени и монтировать топливную аппаратуру на уже готовые дизеля. По "магистрали" дела идут хорошо, упорные, длительные усилия наконец стали приносить плоды, компоненты системы принимались к производству один за другим, последними были трубопроводы высокого давления, узлы их стыков и главный дренажный клапан. Оставался только главный командный прибор, представляющий собой, по сути, арифмометр, но работающий непрерывно, получающий данные от датчиков оборотов, угла поворота вала, давления наддува, положения сектора газа и выдающий момент начала и конца впрыска каждого цилиндра. Все теоретические и экспериментальные данные для его создания собраны за полгода в ходе длительных "прокруток" 16-х единичных блоков и дело только в технической реализации, которая, надеюсь, не за горами. Откровенно говоря, работа там ушла от меня так далеко, что я в неё уже и лезть опасаюсь, чтобы не навредить и не выставить себя дураком. К тому же, надо доверять людям, пусть сами решают вопросы синхронизации и сопряжения электрической и механической частей. Всё моё участие сводилось к налаживанию кооперации с московским ГОМЗ имени Дзержинского, бывшем Сущёвским механическим заводом, где изготавливали арифмометры "Феликс", которых и в нашем КБ имелось восемь штук. Раз помощи ждать неоткуда, приходится полагаться на собственные силы и знания. Благо знаний хватает - весь двадцатый век отдельными фрагментами. Итак, имеем исходный мотор ГАЗ-А, четыре цилиндра в ряд, четырёхтактный со степенью сжатия аж 4,22. Правда в Горьком после модернизации эти моторы имеют 4,6 и мощность на десять сил больше. В общем-то, направление правильное, увеличивать степень сжатия и, соответственно, количество сжигаемого в одном рабочем цикле топлива, но бесконечно этого делать нельзя. Проблемы с детонацией, а у нас в качестве топлива бензин "второго" сорта, который, на мой взгляд, ближе к керосину, а также с отводом тепла и прочностью никто не отменял. Кроме того, идеальная степень сжатия поршневого ДВС около 11-12, свыше этого потери на это самое сжатие превышают получаемый положительный эффект, так что дизель с его пятнадцатью к одному и выше - перебор. Покопавшись в памяти, я извлёк оттуда рассказ-байку моего дядьки-механика о профессоре Кушуле, которого он безмерно уважал, и его необычном двигателе. Помнится, ставили мы на "Волгу" двигатель ГАЗ-53, тогда эта тема и возникла. Дядя Лёша рассказывал "для общего развития", рисуя мелом на железной, крашеной коричневой краской стене, которую мы использовали в работе для минимизации словесных объяснений, простенькие схемки во время редких перекуров. В общем, информация была, по большей части, на словах и из разряда "одна бабка сказала". Глаза боятся, а голова и руки делают, приведя мотор в порядок, я в значительной степени его перестроил. Полностью пришлось заменить коленвал и головку, значительные изменения внести в систему питания топливом и воздухом, а система принудительной смазки вообще стала действовать от внешнего независимого источника, благо мотор был экспериментальный и на машину я его ставить не собирался. Теперь цилиндры были соединены попарно, 1-2 и 3-4. В каждой паре один котёл был "горячим", имеющим камеру сгорания со свечой зажигания, а второй "холодным", его поршень, отстающий от поршня первого цилиндра на 20 градусов оборота коленчатого вала, в верхней мёртвой точке подходил к головке блока вплотную. Каждая пара цилиндров была соединена между собой каналом, который входил в "горячий" цилиндр тангенциально. Каждая такая пара цилиндров работала согласованно. В горячий цилиндр всасывалась переобогащённая топливная смесь, а в холодный - чистый воздух. Далее оба поршня цилиндров шли вверх, происходило сжатие. Когда, чуть раньше прихода в ВМТ поршень первого цилиндра создавал степень сжатия 4,6/1, происходило зажигание смеси, которая начинала гореть. Далее, пройдя ВМТ, поршень первого цилиндра начинал движение вниз, а поршень его напарника всё ещё двигался вверх, полностью вытесняя свой заряд свежего воздуха в камеру сгорания соседа, поддерживая там горение. Воздух врывался по тангенциальному каналу, создавая вихрь, обеспечивающий полное, без остатка, сгорание топливного заряда. Общий объём двух цилиндров от начала до конца горения оставался практически неизменным. Потом происходило расширение газов в обоих цилиндрах. Реализовав эту схему на базе рядной газовской четвёрки, я получил итоговую общую степень сжатия для пары цилиндров равную 8,3! Это притом, что лучшие отечественны авиадвигатели, работающие на бензинах Б-2 и Б-3, имели от 6 до 7,3. А тут 8,3 и бензин второго сорта! Правда, для увеличения подачи топлива пришлось установить второй карбюратор "Зенит". При этом мощность подскочила до 89 лошадиных сил, а расход бензина упал до 200 грамм на лошадиную силу в час. Степень расширения в паре цилиндров была больше исходной, поэтому снизилась и шумность и температура выхлопных газов. Недостатком же являлось то, что этот четырёхтактный мотор по факту стал двухцилиндровым, ведь каждая пара работала как одно целое, а значит каждый второй полный оборот вала получался холостым, а в ходе каждого первого срабатывали сразу все котлы, что привело к неравномерным нагрузкам и потребовало введения утяжелённого маховика. Выдав максимальную мощность, мотор сломался - перегрев головки блока и клин клапанов. Это был конструкционный просчёт, вернее издержки поспешности. Понятно, что следовало подумать об охлаждении, но главное было достигнуто, принципиальная работоспособность схемы доказана и получен конкретный результат. Эпизод 3. - Значит, вы справились с задачей?
– начальник промышленного управления ГЭУ НКВД СССР майор госбезопасности Кобулов встал из-за стола и, отойдя к окну, взглянул на улицу, чуть отодвинув плотную занавесь.
– А почему я узнаю об этом только сейчас? - Докладываю, тотчас, как получен конкретный результат, товарищ майор госбезопасности, - почуяв, куда дует ветер, я попытался изобразить непонимание. - Не прикидывайтесь. Вам не к лицу, - спокойно заметил мне начальник.
– Месяц и одну неделю назад вы, вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, отправились на артиллерийский смотр и имели там беседу с секретарём ЦК ВКП(б) товарищем Сталиным. При этом, на прямой вопрос о состоянии дел в вашем секторе ответственности, заявили, что не в курсе этих дел, чем бросили тень на наше управление, наш главк, наркомат, на всех сотрудников органов госбезопасности в целом. И не доложили об этом. Как вы думаете, что должен был бы ответить нарком НКВД товарищ Берия секретарю ЦК товарищу Сталину на вопрос о состоянии дел в секторе товарища Любимова ещё вчера? Вы осознаёте, в какое положение вы всех нас ставите своей безответственностью? Или вы надеетесь, товарищ капитан госбезопасности, что товарищ Сталин забыл ваш разговор? Напрасно. По моему мнению, вас следует гнать из органов за грубое нарушение дисциплины и дискредитацию высокого звания советского чекиста. Заслужили вы это сполна, без натяжек, никакие поручительства вам теперь не помогут. Скажи Кобулов эти слова месяцев шесть-семь назад я, пожалуй, мог бы даже обрадоваться. Меня здесь так часто пугали, что я совсем уже перестал бояться какого-либо наказания для себя, но власть. Недавно появившаяся власть влиять на положение на одном из важнейших участков советского машиностроения, пусть пока ещё призрачная, с ней я не хотел расставаться категорически. Лишаясь её, я сужал поле своей деятельности, на которое толком даже ещё не вышел, но мог бы совершить многое для достижения своей конечной цели - победы в самой страшной войне. Вот тут меня проняло. Признаюсь, я испугался, чувство было такое, будто идя по ровной дороге, резко ухнул с обрыва вниз. - Что же вы молчите?
– поняв, что нашёл крючок, которым можно меня зацепить, с легкой издёвкой, спросил меня начальник, выведя тем самым из состояния короткого оцепенения. - Что сказать? Что не смотря на всё перечисленное, скорее наоборот, благодаря ему, построен экспериментальный мотор, который указывает путь из "дизельного тупика"? Что один 6-тонный ЗИЛ-5 расходует 20 литров соляра на 100 километров пробега, а четыре полуторки 80 литров бензина? Что с новыми моторами два 3-тонных ГАЗа съедят 25-30 литров топлива? О ситуации с топливом вам "нефтяной" отдел доводит? А то я, вместо того, чтобы везти специалистов на автобусе на МССЗ, как и положено, выделяю вёсельный баркас. И они совмещают прогулку по реке с необходимыми работникам умственного труда физическими упражнениями. - Товарищ Любимов, вам перед другими чекистами, да и просто советскими гражданами не стыдно? Почему вы постоянно требуете особого, исключительного к себе отношения? Напортачите, а в ответ на замечания, начинаете выпячивать свои заслуги. Это просто некрасиво и нечестно. Вы подвели нас всех, а стараетесь обелить только себя одного. Жалею, что вынужден с вами работать, - выговаривая, Кобулов, тем не менее, не показывал никаких эмоций, у меня даже сложилось впечатление, что ругать меня ему просто лень.
– Не наказываю вас прямо сейчас и не докладываю выше о вашем проступке только потому, что если окажется, что вы вводите меня сейчас в заблуждение и мотор для ГАЗа это лишь ваши фантазии, то вы получите взыскание на всю катушку. А то вы своими сказками опять товарищам голову заморочите и вывернетесь. Сколько вам нужно времени, чтобы представить работающий образец и тем самым подтвердить фактами свои слова? А то сказки рассказывать я и сам умею? - Не буду я ничего представлять, - буркнул я и, понимая что за этим последует, если не привести весомые аргументы, чётко стал излагать свою точку зрения.
– Был проведён эксперимент, образец вышел из строя, но положительный результат получен. Восстановить образец можно, это не составит особого труда, но совершенно бессмысленно. Так как он точно также, проработав 20 минут, выйдет из строя. Чтобы получить мотор, пригодный к установке на автомобиль, образец нужно хорошенько продумать, проработать, внести изменения в систему охлаждения и смазки, питания топливом и воздухом, увеличить прочность некоторых узлов, причём так, чтобы максимально использовать при его изготовлении уже имеющиеся на ГАЗе станочный парк и технологии. Это большая работа. Мне её сейчас делать некогда, да и некем. Группы Акимова и Киреева заняты по своим темам выше крыши. К тому же их в ближайшее время нужно всех освобождать. Предлагаю передать опытный образец "К" и всю документацию на ГАЗ. Там есть КБ и это всё-таки их мотор и их автомобиль. Заодно передать отчёт по эксперименту в Рыбинск, Запорожье и Пермь. На этом тему закрыть. - Стоп, - прервал Кобулов мой поток красноречия.
– С вашими выходками потом разберёмся. Давайте к делу, - тут я с облегчением вздохнул, поняв, что разговор повернул в конструктивное русло, - по пунктам в порядке их важности. Первое. Что значит "нужно освобождать в ближайшее время"? Почему? Мы им разве что-то обязаны? Да, помню, вы поднимали вопрос о награде за выполненную работу. Но не забывайте, что у них сроки от восьми до пятнадцати лет, а работа ещё не сделана. И вдруг такая спешка. Не рано ли ставить этот вопрос? - Группа Акимова уже, по факту, имеет в активе 13-ю и 16-ю серию дизелей на потоке. Группа Киреева, в которой есть специалисты, которые с Акимовым начинали, даст результат вот-вот. Вчера последний вариант главного управляющего прибора "Магистрали" при холодной прокрутке на стенде выдал на всех режимах правильные выходные данные. Таким образом, дело стало за монтажом "Магистрали" на двигатель, коих заготовлено уже шесть штук про запас, и испытаниях сначала самого мотора, а потом дизель-гидравлической силовой установки. Все вопросы с "Судомехом", согласованы, испытания будут проведены на его базе. Как основной вариант принята "тройка" из одного маршевого 40-цилиндрового 10-тысячника "КД", работающего на гидротурбины переднего и заднего хода и двух форсажных 16-16 по 6560 л.с. с ресурсом 100 часов, работающих на общую для обоих форсажную гидротурбину переднего хода. Мощность на гребном валу на форсаже ожидается в 19 тысяч лошадиных сил. НК ВМФ одобрил такой вариант СУ "Фрунзе". Она полностью удовлетворяет требованиям по размещению в отсеках и удобству обслуживания. Окончания этапа предварительных испытаний "КД" на стенде можно ожидать, максимум, через месяц. То есть эти группы или уже сделали более чем достаточно, либо вот-вот закончат. Спецконтингент ожидает, что их освободят, со слухами по этому поводу бороться бесполезно, потому как завидная судьба "исправившихся" строителей, к примеру, Беломорканала, ставших большими начальниками освещается в центральной прессе, которая "прописана" моим подопечным как средство этого самого исправления. Всё-таки они делают то, что до них не мог никто в СССР, а 10-тысячники и в целом мире не найти. Группа Акимова, вообще, работает уже "на честном слове", благо мне пока доверяют. Но если их в ближайшее время не освободить, вера будет подорвана, продуктивной работы ждать не придётся. Они не ишаки, чтоб вечно за морковкой ходить, их "завтраками" не накормишь. Напряжённой работы по 12-14 часов в сутки, причём без давления со стороны, по своей инициативе, больше не будет. И результатов, соответственно. Если их отпустить после окончания работ, то их больше ничего не будет связывать в настоящем и боюсь, люди разбегутся по родным местам. А вот если освободить прямо сейчас, условно-досрочно или по амнистии, пока дело ещё не сделано, авансом, продемонстрировать своё доверие, но поставить условие доведения дела до конца в существующем коллективе, то тогда можно рассчитывать на сохранение для СССР обоих групп как полноценных продуктивных моторных КБ. Я им уже и заводы-базы присмотрел. Акимова на "Русский дизель" в Ленинград, а Киреева в Мелитополь. Там моторный завод антиквариат царя Гороха выпускает, но по своему оснащению вполне способен выпускать "сектора" каркасных звёзд Киреева, из которых, как из кубиков, собирается мотор. Понятно, что многое, включая полностью "Магистраль", коленвал, более мелкие комплектующие, придётся со стороны подавать. Но это не самое главное. Главное в том, что оба завода, и "Русский дизель" и МеМЗ смогут давать ремкомплекты для находящихся на флоте двигателей, требующих восстановления каждые полгода, обеспечив южную и северную ремонтные базы. И об обустройстве на месте надо уже вчера было думать, - я вынужденно замолчал и потянулся к графину со стаканом, так как в горле от столь длинных речей всё пересохло. - Пополнения, значит, у вас не было?
– уточнил Кобулов. - Если "станочников" не считать, то не было. Но станочников трогать нельзя!
– спохватился я, подумав, что угадал ход мыслей майора.
– Перегудов, под чьим руководством объединены группы "шестеренщиков" и "сердечников", перевыполняет план, главное ему в этом не мешать. Московский станкостроительный завод имени Серго Орджоникидзе построил копировально-фрезерный станок для изготовления арочных эвольвентных шестерён среднего размера с простым механическим приводом исполнительной части. В опытной эксплуатации на МССЗ получены положительные результаты как по качеству изделий, ничем не уступающих по совокупности свойств косозубым шестерням, так и по производительности, превосходящей немного зуборезные и долбёжные станки для косозубых шестерней. "Шеврон" же по трудоёмкости остался далеко позади. Партию таких станков завод в ближайшее время выпустит для ЯГАЗа, единственного нашего автозавода до сих пор опирающегося на прямозубые шестерни, что позволит заменить их не только в мостах ярославских грузовиков, но и самостоятельно выпускать коробки передач, раздатки, демультипликаторы для них, которые до сих пор делаются на ЗИЛе на косозубых шестернях. Перегудов уже приступил, в соответствии с постановлением ЦК "О всемерном внедрении гидравлики", к проработке проектов с гидроусилителями приводов, что позволит не только увеличить размер изготавливаемых шестерней, но и комбинировать 2, 3 и более исполнительных частей, что должно резко поднять производительность, - я снова попил, а Кобулов просто сидел и смотрел на меня, ожидая, когда я смогу продолжать. Постановление ЦК - сильный аргумент. Вышло оно буквально две недели назад, после разбора полётов с катастрофой автомобиля "Тур-спорт" в Ле-Мане, повлёкшей гибель пилота Николаева. "Спорт" - окрашенное в красный цвет комфортабельное закрытое купе, с серпом и молотом на каждой из двух дверей, 360-сильным 16-ти цилиндровым мотором имел главными соперниками немцев на "Серебряных стрелах". Оставляя, благодаря немеряной дури под капотом, конкурентов далеко позади на старте, "Спорт", имевший пневматический привод тормозов и довольно большую массу, вынужден был начинать раньше оттормаживаться перед поворотом и здесь терял преимущество. Уже под конец, когда вопрос "кто - кого" стоял как никогда остро, Николаев рисковал, проходя повороты буквально "на честном слове", но везти не может бесконечно и на одном из них он вылетел-таки с трассы. В СССР от гидравлических приводов, как от слишком сложных, ранее отказывались. На момент принятия постановления, ими занимались с начала 30-х только авиаторы. Точнее говоря - вертолётчики, которым без управления шагом винта никуда. В последнее время они стали передавать свои наработки и "классикам", использовавшим ВИШ на новом поколении советских самолётов, включавшем И-16 и СБ. Теперь же, после постановления, пихать гидропривод можно было куда угодно, а тех, кто не хотел связываться, пугать бумаженцией. Само собой разумеется, что чисто технических проблем это не снимало. К примеру, гидравлических жидкостей не выпускали. Пока. - На направлении копировальных станков у нас вообще планов значительно больше чем возможностей. Мы просто не можем реализовать все замыслы. Рук и голов не хватает. "Сердечников" тоже трогать нельзя. Продольно-поперечная прокатка вещь довольно простая, но вот изготовление инструмента для неё совсем непросто. Пришлось по "перегудовскому" принципу набрать из множества плоских сечений, рассчитав и вырезав каждое по отдельности, модель давящего барабана, копировальный станок, вырезать на нём рабочий барабан, отполировать, подвергнуть термообработке. Положительный результат получился далеко не сразу, но сейчас мы станок для сердечников винтовочных пуль в габаритах пули "Д" отправляем в Тулу. Ещё барабан для стальных сердечников к пулям "Л" у нас остался. Наркомат обороны от таких пуль, вес которых должен быть в районе 7-8 граммов, отказался с ходу. А ведь могли бы, уменьшив навеску пороха в гильзе, сохранить баллистику на близких и средних дистанциях, наплевав на дальние, свыше километра. Всё равно не попасть. Зато РПШ до перегрева ствола в два раза больше патронов отстреливал бы, да и СВШ можно было бы как автоматическую смело делать. Отдача-то уменьшится и точность возрастёт. Ну, да ладно. Хоть один станок взяли. Теперь, с нашими сердечниками, пули можно массово делать дешёвыми стальными, а не дорогими свинцовыми. Свинцовые пули, 9-граммовые "Л", теперь только в гильзу ТТ пойдут вместо 6-граммовых для пистолетов-пулемётов, чтобы можно было эффективно использовать "брамит". Кстати, я тут на досуге перевёрнутый стволом вниз "наган" изобразил, чтобы, значит, глушитель не мешал целиться. Наш наркомат это не заинтересует? А то, боюсь, военные меня с ходу отфутболят. Бесшумные пистолеты-пулемёты после года препирательств только в разведку морской пехоты удалось пропихнуть как штатное вооружение. - Не отвлекайтесь, товарищ капитан госбезопасности. Что там с вашими "сердечниками"? Я понимаю, что задачу на станок, потоком выдающий стальные сердечники для пуль они выполнили и теперь свободны? - Что вы! Один. Всего один станок для винтовочных пуль. А впереди ещё калибры до 45-мм включительно. Бронебойные болванки, по крайней мере, так делать можно. Холодная, либо горячая прокатка с последующей закалкой ТВЧ. Если поднапрячься, то всё можно полностью автоматизировать. Как видите и здесь у нас планов громадье. Вплоть до автоматических патронных линий, штампующих боеприпасы с немыслимой производительностью. Кстати, станки, на которых патронщики пытались сердечники к пулям точить, надо у них попробовать изъять и на выпуск плунжерных пар перенацелить. - Хорошо, - Кобулов, мягко положив ладонь на стол и слегка надавив, жестом невольно подчеркнул вес слова.
– А почему вы не просите амнистировать и этих? Они тоже сделали немало. - Товарищ майор госбезопасности, я считаю, что итоги надо подводить по завершении этапа. Вот, к примеру, "шестерёнщики" дали станок. Первый. Можно сравнить с Д-100-2? Вполне. Так вот, до "КД" им ещё далеко. Именно работа уровня "КД" и будет для них завершением этапа. Когда в СССР будут арочные шестерни выпускать массово, для машин любых размеров, от мотоциклов до судовых редукторов, вот тогда можно об амнистии говорить. По крайней мере, пусть хоть то, что уже начали с гидравликой доделают до конца. А сердечники пока давящие барабаны для всех намеченных калибров не дадут, как минимум. - Ладно, будем считать, что на техническом фронте вы справляетесь. Приказываю впредь самому являться на совещания, а не присылать своего заместителя, так как из слов товарища Косова картина полностью не вырисовывается. Штрихов и красок не хватает. Предложение по амнистии двигателистов я поставлю перед товарищем Меркуловым, а там уж как он решит. Думаю, потребуется согласование с НКТМ. Нужен ли им такой подарок, - подвёл черту под этой частью нашей беседы начальник промуправления и сменил тему.
– А как у вас обстановка на чекистском направлении? - Средней температуре по больнице соответствует, товарищ майор госбезопасности, - позволил я себе пошутить.
– Вербуем и проверяем агентуру на местах, смещаем акцент внимания на администативно-хозяйственные органы предприятий и организаций сектора, как наименее зависимые материально от успехов или неуспехов реального производства. Мы тут с Косовым подумали, что именно здесь подрывную деятельность индивидуально или небольшими группами из корысти или по мотивам личной ненависти к советской власти удобно вести. Зарплата начисляется в процентах от средней по заводу за прошлый год. То есть целый год можно гадить потихоньку, стабильно получая фиксированный доход, а потом, всё развалив, просто уволиться. Но здесь мы рассчитываем больше на местные органы. А вот с теми, кто будет вести подрывную деятельность не считаясь с потерями, разговор другой. Пока таких случаев не выявлено, кроме дела с вертикальным мотором на ЗИЛе. Здесь мы в тупике, упёрлись в Тухачевского и Пятакова. Мы тайно снимаем показания с тех участников совещаний, которым можем доверять. Вообще, считаю, этих двух персонажей надо брать! Преступное бездействие, повлёкшее подрыв обороноспособности СССР налицо!
– начал я горячиться, стремясь отделаться от проблемы, которая мне уже порядком надоела.
– Это ж надо, больше полугода потратить на болтовню! ЗИЛ, между тем, танки совсем перестал выпускать. Одни самоходки с 122-мм гаубицами на потоке. Нет танкового вооружения. Ленинградский Кировский завод передали ВМФ и он сворачивает выпуск полковых и танковых 76-мм пушек, собирают из задела пока ещё, а замены никакой нет. Львиную долю остатков отправляют своим, ленинградским, заводу имени Ворошилова под Т-28. Малая часть, что в Москву приходит, вся устанавливается на БА-11, и то не хватает, а на танки вовсе ничего не остаётся. Это диверсия какая-то! Оставить два танковых завода без вооружения, а один из них ещё и без моторов! - Нет, Тухачевского пока трогать нельзя, - остудил мой порыв Кобулов.
– И пока держите всё при себе, возмущаться громко не надо. Можем спугнуть. Наше управление это дело не ведёт, а только содействует, но информацию продолжайте собирать, потом дела объединим... - И как причастные получим правительственные награды, - закончил я мысль начальника. - Возможно, - усмехнулся Кобулов, - но губу не раскатывайте. Положа руку на сердце, как бы вы по уму на месте Тухачевского в этом вопросе поступили? - Я уже говорил, что спрашивать Траянова надо, но это всё уже в пользу бедных. Гинзбург, видя, что вопрос забалтывается, прорабатывает в деталях вариант с серийным мотором. Это 2-4 тонны дополнительного веса, целиком приходящегося на дорогостоящую броню. От 10 до 20 процентов от веса танка по ТТЗ ГАБТУ НКО. - И всё же? - Как на месте Тухачевского, не знаю! Так как не уверен в истинных его целях. А вот на месте товарища Лихачёва, начальника главка автопрома НКТП, полномочий которого за глаза хватает, чтобы решить этот вопрос, но который почему-то ведёт себя не по-партийному пассивно, уповая на начальство, я бы выбрал "вертикалку". - Почему? - Да всё просто. Серийный Д-100, шириной в метр, трудно разместить на раме, ширина которой немного меньше, так, чтобы он не мешал повороту колёс переднего моста. На машинах ЗИЛ с 2-х цилиндровыми моторами это практически не заметно. А на ЯГ ухудшает развесовку по осям. Шестицилиндровый мотор длиной в полтора метра туда вообще не впихнуть. Но все проблемы исчезают при переходе на вертикальные моторы, которые можно размещать относительно переднего моста как угодно. В общем, на слегка обновлённом ЯГе будет всё как на "Туре", от нынешних 4-х вплоть до 16-ти цилиндров. Что на современном нашем уровне составит больше тысячи лошадиных сил. Переходить на вертикальную схему, таким образом, всё равно придётся, так почему это не сделать сейчас? Понимаю, "второй" и "четвёртый" моторы настолько унифицированы, что фактически собираются на одном потоке, а у "вертикалки" будет литой блок и другая схема сборки, но рано или поздно ярославцам придётся делать для себя моторы самим всё равно. Откладывая решение этих вопросов, мы накапливаем проблемы в будущем, когда они могут навалиться все и сразу. Сейчас же обстановка относительно спокойная, планы перевыполняются. Возникает впечатление, что некоторые товарищи просто хотят спокойно пожить. Кобулов, слушая мои выводы, под конец пару раз согласно кивнул головой и тяжело вздохнул. - Желание такое преступлением не является, да, - начальник вздохнул ещё раз.
– Доведу ваше мнение до товарища Берии. Пусть ставит вопрос перед партией, к лицу ли так вести себя настоящим большевикам. А мы на реакцию посмотрим. Надо же как-то расшевелить это болото, спровоцировать, заставить показать своё истинное лицо. А то, как погляжу, все в белом, все как лучше хотят, все за выполнение плана, за благосостояние трудящихся! А на деле всё на тормозах спускают, это ещё хуже, чем палки в колёса. Потому, как явный враг благими намерениями не прикрывается, - резко, зло, видно накипело, высказал своё отношение Кобулов.
– Подведём итоги. Первое. Техническое направление. Намеченный график работ, который представлял в начале мая ваш заместитель, в целом, соблюдается. Двигателистов, видимо, действительно придётся амнистировать в ближайшее время. Никуда не годится положение, когда начальник отдела сам должен ездить по командировкам в ущерб основной работе. Кстати, готовьтесь опять в Ленинград. "Ворошилов" на днях будет поставлен на швартовые испытания и ваше присутствие обязательно. Насчёт пополнения вашего техотделения спецконтингентом. Очень плохо! Плохо работаете по чекистской линии! Откуда возьмутся работники в техотделение, если вы не будете разоблачать преступников в своём секторе? Никто не будет делать вашу работу за вас! Обратите на это направление самое пристальное внимание. Я не призываю вас цепляться за любую мелочь к тем людям, которых вы бы хотели видеть в вашем техотделении, но, по крайней мере, всех, кого привлекают к ответственности местные подразделения НКВД, вы должны отслеживать. Организация работы по этому направлению у вас неудовлетворительная. Это получается, мы уже ко второму перешли. Нарабатывайте агентуру, без неё вы слепы. Вот вы считаете, что группы Киреева и Акимова надо отпускать, а агентуру внутри них вы себе создали?
– Кобулов, глядя на мою физиономию, неведомо по каким признакам, ибо я старался держать "морду кирпичом", сделал для себя верный вывод, - Опять плохо, капитан госбезопасности Любимов, даже в элементарных вещах не дорабатываете. Если нужна какая-нибудь помощь, всегда обращайтесь, но и от себя всё зависящее делайте! - Товарищ майор госбезопасности, а можно мне по линии других секторов усиления спецконтингентом попросить?
– перебил я Кобулова.
– Мне то в общем-то сейчас всё равно, какие там инженеры, двигателисты или нет. Сколько помню, мне по большей части всегда людей мало связанных в прошлом с дизелями давали и приходилось их вводить в курс дела. А теперь и вовсе мне дизелисты ни к чему, вольных КБ хватает, мне теперь турбинисты нужны. - Стоп! Какие турбинисты? А мотор "К" для ГАЗа? - Ну, положим, проработаем, построим и доведём мы мотор "К". Получим за него по итогам работы награду. Передадим на ГАЗ. Там они его полностью перетряхнут, переработают под себя и будут доводить. По итогам будут награждены. Продлится это всё до тех пор, когда по уверениям товарища Орджоникидзе мы преодолеем "яму" с топливной аппаратурой для дизелей и мотор "К" уже будет не нужен. В итоге все работали, всех оценили, наградили, все довольны, а пользы государству никакой, одни убытки от заведомо ненужных работ и фактического простоя специалистов. Я, товарищ майор государственной безопасности, ношу звание капитана именно государственной безопасности и просто обязан защищать государственные интересы даже от самого себя. Пусть Липгарт на ГАЗе, Климов в Рыбинске, Швецов в Перми, а Назаров в Запорожье примут информацию и занимаются своим прямым делом, а я буду заниматься турбонаддувом, следующим этапом в развитии конструкции дизелей. Работы в этом направлении начал и ЦИАМ. Но главное, где мне хотелось бы пополнения, так это в группах станкостроителей. На МССЗ намучались с 5-осевым коленвалом для "К", отсюда и недельная задержка. На ГАЗе, где всё, чем проще - тем лучше, кроме плоских 3-х осевых валов для рядных "четвёрок" ничего и не видели. Хочу попробовать сварку трением, для которой потребуется создать специальные станки. Тогда коленвалы можно будет варить из привычных плоских 3-х осевых частей. Получится - будем развивать. Эта же технология много где может пригодиться. Скажем, выпуск корпусов снарядов из двух литых либо штампованных частей, передней и задней, сваренных трением по линии кольцевого утолщения обещает быть очень производительным. Вижу здесь теоретическую возможность полной автоматизации производства осколочно-фугасных снарядов. Да мне вообще любые инженеры подойдут, только присылайте. Задумок у меня вагон, успеть бы всё это реализовать до войны. - Вижу, Остапа понесло, - съязвил Кобулов.
– Ох уж эти мне творческие личности. Я ему про Фому, а он мне про Ерёму. Вот когда вы, товарищ Любимов, будете начальником промышленного управления ГЭУ, тогда и будете реализовывать ваш вагон задумок. А пока я здесь командир, приказываю подтянуть дисциплину, начав с себя, в первую голову, поставить на должную высоту основную работу по борьбе с контрреволюционным элементом, завершить, на техническом фронте, выполнение задач по "Фрунзе", поставленных перед вами Совнаркомом, представить, наконец, в металле, работающий мотор "К". Вот в таком именно порядке. И только после этого будем разговаривать насчёт задумок. Вам всё понятно, товарищ капитан госбезопасности? - Так точно, - ответил я хмуро, понимая, что лбом стены не прошибить и сколько бы я не приводил доводов, они будут бесполезны. - Хорошо. Вы свободны. Желаю успехов. Что ж, и на том, как говорится, спасибо. Хоть и недолюбливает меня начальство, но Кобулов человек правильно понимает интересы СССР и на то, что мои просьбы о пополнении услышаны, можно рассчитывать. А стену прошибать буду авторскими свидетельствами, они, кроме мозгов и бумаги ничего не требуют, но если их правильно подаст человек "с репутацией", могут быть приняты к проработке. Начать, пожалуй, следует с бронебойно-фугасного снаряда "английского типа" для полковых пушек, снаряжённого ПВВ, как суррогата кумулятивного выстрела. Эпизод 4. Снова славный город на Неве, колыбель Революции. Комната на Галерной стала казаться мне совсем родной, а соседи по коммуналке уже относились ко мне не как к приезжему, а как будто прожили со мною рядом всю свою жизнь. Короткое северное бабье лето, порадовавшее немногими тёплыми деньками после холодных дождей начала сентября, подходило к концу, когда опытовое судно "Ворошилов" поставили на швартовые испытания, для проверки работоспособности основных и вспомогательных механизмов, средств связи и навигации. Так как кругосветных плаваний совершать не предполагалось, планировалось покорять лишь просторы Финского залива, то программа была сокращена и ужата по времени в отношении последних, но всё что касалось живучести, хода и управляемости, проверяли без всяких скидок. Вообще, "Ворошилов" на данный момент являлся самым дизельным, если так можно выразиться, кораблём в нашем флоте, а может, и во всё мире. Если даже опустить главные механизмы, то он нёс в себе четыре дизель-генератора на основе 1000-сильных вертикальных моторов 13-й серии, родные братья которых устанавливались на подлодках типа "М", и по одной полностью автономной дизель-помпе на базе 300-сильного оппозита выпуска завода имени Ворошилова в каждом водонепроницаемом отсеке. Управлять ими можно было с любой палубы отдельного отсека, включая верхнюю, либо из центрального поста живучести. Помпы могли работать в полностью затопленных помещениях, они же обеспечивали и подачу воды в пожарные магистрали. При переоборудовании крейсера советские кораблестроители руководствовались принципом минимализма, поэтому мёртвые паровые котлы и турбины внешних валов остались на своих законных местах. Новая главная силовая установка из работающих через гидропередачу на два внутренних вала десяти дизелей, по 3850 лошадиных сил каждый, имела вкупе 31 тысячу лошадиных сил. Примерно половину того, что имели достроенные в СССР крейсера типа "Светлана", к которым относился и "Ворошилов". Для того, чтобы компенсировать вес недостающего оборудования и вооружения недостроенного корабля, его догрузили балластом да украсили, или изуродовали "лишней" четвёртой дымовой трубой, установленной над турбинным отсеком. Экипаж опытового судна, по большей части составили моряки с минзага "Волга", выведенного из боевого состава флота из-за полного износа машин, под командованием кавторанга Николая Иосифовича Мёщёрского, усиленные практиковавшимися с июня на макете главной силовой установки механиками под началом нового командира БЧ-5 старшего лейтенанта Панкратова. Кроме того, военморов дополняли специалисты заводов "Судомех" и "Русский Дизель" сдававшие свою работу РККФ и заодно делившиеся опытом. Мои заботы начались с проверки дизель-генераторов, поагрегатно и в комплексе и, после того, как убедились в том, что электрика корабля работает в штатном режиме, я перешёл на главные механизмы. В первую очередь проверили работу топливных насосов низкого давления, подающих горючее на главные механизмы, что заняло целый день. В следующие два дня, Панкратов с машинной командой, под моим контролем, поочерёдно, строго согласно регламента, с пятиминутной прокруткой сжатым воздухом "вхолодную" для смазки поверхностей, получасовым прогревом и получасовым же "прогоном" под нагрузкой, но в дренажном режиме, без включения ходовых гидротурбин, проверяли каждый из десяти моторов. Это только кажется быстро, запустили, погоняли, полчаса туда, полчаса сюда, но на деле всё двигалось настолько медленно, что еле успели, не считаясь с длительностью рабочего дня. Ведь требовалось не только снять все показатели, но и взять пробы горячего масла из мотора и из гидропередачи, соответственно, восполнив недостачу свежим. Особенно намучались со средними моторами передних троек, помянув в очередной раз Кудрявцева. Последний "правил бал" на следующий день, когда, запустив сразу все десять моторов ГЭУ, проверяли работу гидротурбин переднего и заднего хода, медленно проворачивая гребные валы враздрай, чтобы ненароком не пуститься в незапланированное плавание от пирса завода "Судомех". Эта процедура опять заняла целый день, так как пробовали работу различных комбинаций от двух, до всех десяти моторов на различной мощности. Вообще говоря, гидропередача была спроектирована таким образом, что для того, чтобы дизеля не мешали друг другу, они должны были работать на одинаковой мощности. Предусматривалась возможность вывода групп моторов, передних троек или задних двоек, остальные варианты были аварийными. В соответствии с этим, "Ворошилов" располагал тремя вариантами, наивыгоднейшими с точки зрения расхода топлива, когда моторы выдавали Ў номинальной мощности, работы силовой установки: 23100, 13850 и 9250 лошадиных сил на двух валах. Параллельно с проверкой энергетики корабля танкостроители завода N174 имени Ворошилова отчитывались по системам живучести, а работники "Электросилы" сдавали новую, электрическую рулевую машину. К сожалению, не всё прошло гладко, как у нас, так и у соседей. Выявленные недостатки, в основном, были связаны с электропроводкой, её монтажом и герметичностью. Например, с поста управления ГЭУ, который был оборудован в герметичной выгородке машинного отделения оказалось невозможным уменьшить подачу топлива для двух дизелей. В ходе пробных пусков мотористам пришлось бежать и регулировать газ вручную, причём никакой командной системы для этого, кроме голосовой связи, не было предусмотрено, что возле низко гудящих моторов создавало известные трудности. Подобные же косяки вылезли и у Кудрявцева, но в машинном отделении, на небольшом пространстве, они были выявлены и оперативно устранены прямо в ходе испытаний. А вот с водоотливными средствами дела обстояли куда как хуже, особенно запомнился сумасшедший рёв и скрежет помпы в носовом отсеке, которой дали максимальный газ. Водяной клапан не открылся и центробежный насос, с отбалансированным по нормативу на небольшие обороты колесом, но раскрученный неимоверно, разбил свой подшипник, сломал редуктор и, в конце концов, двигатель, который не сумели выключить дистанционно. Революционная система борьбы за живучесть была всё-таки сложновата для этого времени. Но сверху давили и самолично прибывший на корабль командующий Балтфлотом флагман второго ранга Галлер, выслушав доклад Мещёрского, приказал акт испытаний подписать, с условием устранения недочётов до конца года, а помпу заменить в течение недели, после чего провести ходовые испытания "Ворошилова", ради которых, в общем, всё и затевалось. Эпизод 5. Семидневного миниотпуска не получилось. Первым же утром прибежал посыльный в чёрной форме морской пехоты РККФ и передал пакет. Майор Касатонов, неведомо какими путями узнавший о моём присутствии в Ленинграде, приглашал посмотреть на высадку Батумского батальона, которая должна была подвести черту под летним периодом обучения. Причём, смотреть предлагалось изнутри, приняв участие в высадке. Думаю, Касатонов спал и видел, чтобы я самолично хлебнул той каши, которую так настырно варил. Десантирование планировалось на раннее утро следующего дня, вторника 24 сентября 1935 года. Еле успев на катер морпехов, который ждал Касатонова из штаба флота, добрался с ним до Кронштадта, а уже оттуда, не мешкая, мы вылетели на поплавковом АИР-5 на Ладогу в район Шлиссельбурга. На подходе, с высоты птичьего полёта мы увидели, что вдоль берегов Невы и вокруг Орехового островка, стоят три самоходные баржи самого гражданского вида, рядом с которыми примостились Мошки и новые ТКа, в том числе "большие", четырёхмоторные. И те, и другие несли по паре пушек Лендера и должны были, кроме высадки, обеспечить огневую поддержку десанта. Тут же стояли и ещё какие-то плавсредства, которые я по началу, при взгляде сверху, принял за плоты. На самом деле это был итог экспериментов с водными лыжами. Понятно, ни к чему хорошему идея тащить за быстроходным катером глиссирующий плот не привела. Касатонов со смехом рассказывал, как "лыжа" с десятком бойцов, подброшенная на лёгкой волне, вдруг взмыла вверх, превратив на секунду морских десантников в воздушных. Двое не удержались и слетели в воду сразу, остальные оказались там же уже вместе с внезапно вставшей "на ребро" лыжей. - Хорошо, что голышом были, - отсмеявшись, серьёзно сказал майор, - никто не утонул. "Лыжа", не оправдавшая себя, осталась, как и нужда в быстрой доставке десантников на берег и в чью-то светлую голову пришла идея закрепить её в виде грузовой платформы между двумя туполевскими "поплавками" Ш-4. После вдумчивой проработки и экспериментов всё вылилось в катамаран, перебрасывающий на короткие расстояния сразу взвод морской пехоты или груз до четырёх тонн включительно. Размер десантной платформы, оснащённой опускаемой рампой позволял размещать на ней противотанковые, полковые и дивизионные пушки. Средства тяги, в роли которых выступали сталинградские "шассики", перевозились отдельно. Кроме случая переброски противотанковых пушек. Ещё черноморцы Потийского батальона, ради экономии места в трюмах десантных болиндеров, устанавливали сорокопятки при частично разведённых станинах в кузов СТЗ-1, который, как известно, находился спереди, и, таким образом, получали импровизированную самоходку с прицепленным к ней передком. Дополняли десантную флотилию три катера на воздушной подушке, похожие на сомов, высунувших свои тупоносые головы на отлогий берег, да однотрубный колёсный грузопассажирский пароход, верхняя часть бортов и надстройки которого были окрашены в белый цвет. - Знаешь, - сказал я Касатонову, - если бы это не мы летели, а вражеский разведчик, попытка десанта здесь бы и закончилась. Налёт бомбардировщиков и привет. Ты посмотри на палатки на берегу. Вы что, хотя бы защитного цвета не могли найти? Почему они белые и стоят на самом виду ровными рядами? Вон лесок рядом! - Не боги горшки обжигают, - отмахнулся майор, - да и как тут маскировку соблюдать, когда суда в речном пароходстве на время манёвров зафрахтовали? - Ну и что? Война придёт, всех мобилизуют. Пусть привыкают потихоньку. Пусть начинают думать по-военному, пока это всё игрушки. Потом, в боях, учиться куда как кровавее будет. Приводнившись, мы подрулили к берегу, откуда гребным баркасом нас перевезли на борт парохода "Володарский" где был размещён штаб батальона. Приняв доклад НШ, Касатонов распорядился разместить меня, позаботиться о моей экипировке и...вооружении. - Это ещё зачем?
– я от приказа майора откровенно опешил. - Нарком приказал, - брякнул местный главморпех и, смутившись, засуетился, - ладно, ты давай тут, устраивайся, знакомься, мне ещё комфлота встречать. На "Володарском", кроме штаба батальона, отдельно от линейных рот и батарей, живших в палатках на берегу, обитал разведвзвод, батальонный взвод связи и присланные от наркомата обороны наблюдатели. Одного из них, комэска из 36-й кавдивизии старшего лейтенанта Родимцева, я немало озадачил при знакомстве, забывшись, глядя ему в глаза, будто в бездну и не отпуская руки. Меня в тот момент как током тряхнуло всплывшим воспоминанием, уж не тот ли самый генерал, комдив 13-й гвардейской? Лет двадцать пять ему на вид, кажется, слишком молод, но на войне люди растут быстро. Постараюсь не терять его из виду, может статься, я прав и у парня большое будущее. Если его ангел-хранитель справится не хуже, чем в том мире, который я знал. Взявший меня под опеку моих лет старшина разведчиков, несмотря на то, что у него в петлицах было четыре треугольника, а у меня три серебряных звезды, держался по-хозяйски уверенно, без всякого подобострастия, как бы демонстрируя, что он на службе давно и видел всякого и всяких. Показав мне персональную каюту без соседей, в которой, однако, было две койки, он, кинув на меня взгляд, сказал. - Поскольку багажа вы не прихватили, пойдёмте в моё хозяйство, выдам вам амуницию и оружие, а уж переодеваться сюда вернётесь. Спустившись палубой ниже, мы с ним попали в тесный кубрик, временно превращённый в нечто среднее между каптёркой и оружейной комнатой, у двери которого стоял часовой. - Значит так, бельё и сапоги вам ни к чему, свои имеются, да и нет у меня здесь запаса, а вот маскхалат мы сейчас подберём, - с этими словами он принялся рыться в кипе свёрнутых курток защитного цвета, по одному ему ведомым признакам определяя, какая мне подойдёт больше всего. - А ну-ка, товарищ капитан, давайте вот эту померим, - сказал он, разворачивая просторную куртку-энцефалитку, похожую на сшитую из толстого брезента гимнастёрку с капюшоном, - Вроде ничего, рукава не свисают, - вынес я свой вердикт, подумав, что в эту одёжу можно было бы впихнуть ещё половину такого как я. - Отлично, сейчас и штанцы прикинем, - сказал старшина, прикладывая ко мне шаровары.
– Вот эти будут в пору. И рост и полнота, будто на вас и шили. На крайний случай, ремешком подтянете. Форма, понимаете, не новая, второй комплект на подмену, но чистая, один раз надеть хватит. Вот вам шпалы защитного цвета, а малиновых петлиц нету, извиняйте. Как и беретов, так что вы уж в фуражке как-нибудь. - Так, а куда шпалы-то?
– спросил я, разглядывая капюшон без всяких признаков воротника. - А на клапан нагрудного кармана цепляйте, к краю поближе, чтоб лямкой не накрыть, у нас командиры так носят. Следом мне были выданы кожаные "подтяжки", поддерживающие поясной ремень, чтобы тот, отягощённый оружием и снаряжением не сползал, противогаз, флягу, малую пехотную лопатку, в просторечии именуемую сапёрной и подсумок для гранат. - Теперь оружие, - перешёл старшина к финальной стадии превращения меня в настоящего морпеха, - Мирошкин в госпитале, возьмёте его автомат и нож. Вот. И в журнале распишитесь. Врученный мне карамультук правильно назывался пистолет-пулемёт Шпагина образца 1935 года и был принят исключительно на вооружение морской пехоты ВМФ СССР. Армейцы всё ещё раздумывали, нужно ли им такое счастье и, кажется, склонялись к тому, что оно является лишней и бесполезной роскошью. ППШ абсолютно ничем внешне не напоминал своего легендарного тёзку, наоборот, он был больше всего похож на СВШ, она же "Застава М76" моего мира, так как использовал её ствольную коробку, приклад и цевьё. Разве что ствол был чересчур короток для винтовки. Самое заметное внешнее отличие состояло в прямоугольной в сечении крышке ствольной коробки, что было сделано ради увеличения массы затвора, который в этом ПП, как и в абсолютном большинстве сверстников, был свободным, огонь вёлся с заднего шептала. Соответственно был изменён и спусковой механизм. К автомату прилагался подсумок с четырьмя рожковыми магазинами на 35 патронов, представлявшими собой нечто среднее между магазинами ППС и АК, так как рассчитывались на снаряжение патронами с гильзой ТТ и тяжёлой дозвуковой остроконечной пулей, для которых в комплект входил прибор бесшумной стрельбы "Брамит" в отдельном чехле, но без него обычно использовали массовые пистолетные боеприпасы. Сейчас, понятно, рожки вообще были пустыми. - Вот, в журнале распишитесь, - подсунул мне толстенную тетрадь старшина.
– Теперь, значит, я приказ выполнил. А то товарищ комбат, майор Касатонов, предупредил, что вы, может, с разведчиками захотите пойти. - Да? Ну, знаешь, брат, тогда бы я с собой ещё сидор с сухпайком и прочими полезными мелочами прихватил. А уж бинокль и плащ-палатку точно. Старшина крякнул, обернулся, достал стандартный солдатский заплечный мешок и большой квадратный кусок брезента, который той самой плащ-палаткой и был. - Бинокля нет, не взыщите. Вот, возьмите ещё, - протянул он мне целлофановый пакет, первый, который я видел в этом времени, - документы завернёте, мало ли что. Когда сухпай получать будем, я за вами пошлю. Забрав вещи и оружие я, по пути к своей каюте, поднялся на верхнюю палубу и нос к носу столкнулся с Родимцевым. - Товарищ капитан госбезопасности, разрешите обратиться, - медленно, соизмеряя слова с долгим взглядом на мою ношу, проговорил кавалерист и, не дожидаясь согласия, поинтересовался.
– Это вам зачем? - Как зачем? Нарком ВМФ решил, что я захочу посмотреть на действия морской пехоты, в которую я лично вложил много сил и времени, так сказать, изнутри. И, кажется, он не ошибся, желания такого у меня всё больше и больше, - удивил я сам себя неожиданно бодрым ответом, будто во мне проснулся мальчишка, которому предстоит "Зарница". - Я тоже хочу!
– похоже, мальчишка здесь далеко не один, впрочем, взрослые от детей только тем и отличаются, что игрушки больше, дороже и опаснее, - К кому мне обратиться, чтобы дали соответствующее распоряжение? А то тут сам чёрт ногу сломит, все в одной форме ходят, наподобие вот этой, без петлиц. - Комбат, майор Касатонов здесь старший, ловите его, пока не переоделся. - Касатонов? Тот, что с вами прилетел?
– с досадой переспросил Родимцев, - Он комфлота сейчас встречает. И наш командир, капитан Карякин, тоже там. - А скажите мне, товарищ старший лейтенант, что это ваша делегация такая непредставительная? Вот от НКВД перед тобой стоит целый капитан госбезопасности, полковник на ваши гроши. - Так, товарищ капитан госбезопасности, батальон всего, - смутился Родимцев, сам не зная, что ответить.
– Наверное, в штабах рассудили, что генералов и полковников на такое учение слишком много. А пехотный комбат, кавалерийский комэск и комбат-артиллерист лучше разберутся, им это ближе к собственным обязанностям. - Что ж, мудро. И не польстить вниманием, и мнение людей, кто лучше всего в таких вещах разбирается, узнать, - оценил я наркомат обороны. В небе зажужжало и, под набежавшими с запада облаками, показался ещё один яковлевский поплавковый АИР, судя по всему, командующий флотом пожаловал. Рассудив, что невежливо будет не засветиться на палубе в составе принимающей делегации, я забросил снаряжение в каюту, оставив себе только "папашу", которого побоялся оставить без присмотра, пусть и в запираемом на ключ помещении, поспешил к трапу. Тут уже находился комбат со штабом, командиры рот и отдельных взводов, командиры дивизионов "мошек" и ТКА, все трое наблюдателей НКО. Галлер, точно также как и мы часом ранее, пристав к берегу пересел в шлюпку и, спустя короткое время, уже поднимался на палубу "Володарского" с левого борта. Приняв доклад Касатонова, он поздоровался с выстроившимися "по ведомствам" командирами. Стоя левофланговым, дальним от трапа, я случайно заметил капитана "Володарского", коренастого мужика лет под пятьдесят, который, слегка перегнувшись через леерное ограждение мостика, наблюдал сверху за происходящим со снисходительной улыбкой. Ох, капитан, капитан, надеюсь, твой корабль лет через пять-шесть станет каким-нибудь плавучим госпиталем, а не канонерской лодкой. Тогда тебе уж точно не до смеха будет. - Раз все в сборе, совещание через десять минут, - распорядился Галлер и удалился приводить себя в порядок после перелёта. Я же, пока было время, воспользовался случаем побеседовать с катерниками насчёт моторов. Узнать из первых рук, как показали себя дизеля во флоте. Представившись, я не стал ходить вокруг да около, поскольку времени было мало, и задал прямой вопрос. Противолодочник капдва Соколов и командир дивизиона ТКА каплей Зверев, будто по команде, поморщились и, видимо не желая меня обижать, дизеля похвалили за мощность и экономичность по сравнению с бензомоторами, а потом вывалили кучу претензий по сборке. Пока мотор был совсем новый, замечаний не было, но стоило совершить пару выходов в море, как начиналась перманентная борьба с течью трубопроводов. Причём, текло всё - масло, соляр, вода из системы охлаждения. Текли уплотнения валов масляных помп. На "МО" всё усугблялось ещё и гидравлической передачей на винты, которая тоже, походив немного, начинала течь во всех соединениях. Не смертельно, но понемногу доливать приходилось постоянно. Углубившись в детали, я выяснил, что, собственно, моей вины здесь немного, причина в очень жёсткой, плотной, гладкой резине трубопроводов и уплотнений, которая, к тому же, растрескивалась на стыках и сгибах. Подумав, что надо крепко переработать коммуникации, исключив, насколько можно, резину, сделал себе зарубку на память выкатить претензии смежникам. Подозреваю, кто-то решил сэкономить импортный натуральный каучук на "второстепенной" продукции, которая, вроде бы, работает в более благоприятных условиях, чем автомобильные шины и её, к тому же, мало кто видит. На опытные моторы нам давали комплектующие, замечаний к которым не было, а на серийную продукцию, выходит, шло, что подешевле. - Товарищи командиры!
– подал при входе Галлера в салон парохода "Володарский", в обычных рейсах использующийся в качестве столовой, капитан второго ранга Соколов, увидевший комфлота первым. Присутствующие, собравшиеся вокруг сдвинутых к центру столов, грохоча по дубовому полу тяжёлыми стульями, вскочили на ноги, обернувшись в направлении взгляда противолодочника. - Вольно! Прошу садиться, приступим, - заняв место во главе получившегося большого стола, на котором было удобно раскладывать карты, Галлер начал совещание.
– Нам предстоит провести учебную высадку батальона морской пехоты на необорудованный берег. Легенда такова: для содействия наступающей армии, временно остановленной противником, совершить охват его фланга по морю, обнаружить и уничтожить вражескую среднекалиберную береговую батарею, захватить плацдарм для высадки армейских частей и удержать его в течение необходимого для таковой высадки времени. Место проведения операции - западный берег Ладожского озера, две мили севернее устья реки Морья. Противник условный. Командование операции возлагаю на майора Касатонова. Ему оперативно подчиняются силы прикрытия и поддержки десанта в составе эсминца "Конструктор", дивизиона МО и дивизиона ТКА под общим командованием капитана второго ранга Соколова. Отрядом транспортов командует старший лейтенант Савельев. Так как погода нам не благоприятствует, прогноз даёт низкую облачность в районе учений, авиационную поддержку отменяю. Товарищ майор, - повернул Галлер голову к морпеху, - доложите ваше решение. - Решил, - откашлявшись, тут же отозвался Касатонов, - время "Ч" - на рассвете. К месту проведения операции выдвигаемся тремя эшелонами. Первый, в составе звена из четырёх малых ТКА выходит в "Ч" минус три, встречается в точке рандеву с эсминцем "Конструтор" и составляет с ним передовой дозор. Назначение командира дозора - на усмотрение капитан-лейтенанта Зверева. Задача: разведка по маршруту эшелона транспортов, далее, разведка боем, уточнение позиции береговой батареи, подавление батареи и поддержка десанта артогнём. Второй эшелон. Транспорты. Выход "Ч" минус три. Прикрытие. Противолодочное - дивизион в составе 12-ти МО. Общее - два звена ТКА. Задача: доставка основных сил к месту операции, далее, после подавления береговой батареи, высадка штурмовых групп, далее, высадка основных сил. Третий эшелон. Три аэроглиссера и быстроходные десантные катера. Время выхода - "Ч" минус один. Обгоняют на маршруте эшелон два и высаживают разведвзвод в районе береговой батареи с целью корректирования артогня "Конструктора", содействуют высадке основных сил. Батумский батальон морской пехоты под моим командованием высаживается в четыре эшелона. Первый - разведвзвод. Задача: доразведка и корректировка артогня с целью подавить артиллерию противника. Далее общая разведка по флангам и перед фронтом высадки, боевое охранение. Второй эшелон - первая рота, сапёрный взвод, высаживается с малых ТКА и быстроходных глиссеров. Задача: штурм и уничтожение артбатареи. Третий эшелон - вторая и третья роты, миномётная, противотанковая и артиллерийская батареи. Задача: занять выгодные для обороны рубежи, построить систему огня, возвести полевые укрепления, быть готовым к отражению атаки. Четвёртый эшелон: взвод обеспечения, взвод связи, штаб. Задача: установить устойчивое управление ротами и батареями, связь с командованием, выгрузить с транспортов и укрыть боекомплект и запасы. Письменные приказы эшелонам и группам у вас, товарищи командиры, на руках. Действуем согласно проведённых командно-штабных игр. Обращаю внимание на соблюдения правил радиосвязи и сигналов взаимодействия. Оговоренный порядок подачи средств высадки к транспортам требую соблюдать неукоснительно. Так вот где собака зарыта! Всё у них уже договорено и даже письменные приказы на руках. А это совещание - всего лишь "напоминалка", последняя подстраховка перед реальными действиями. Заодно ввод в курс дела наблюдателей. После Касатонова, по очереди, свои решения проговорили другие командиры, начиная с катерников и заканчивая комвзвода материального обеспечения батальона. Под конец, устав сидеть на одном месте, я неудачно заворочался и чуть не уронил лежащий на коленях ППШ, успевший, тем не менее, стукнуть прикладом по полу. Присутствующие устремили на меня свои взгляды, кто укоризненный, а кто и даже слегка презрительный. На меня, единственного зачем-то пришедшего на совещание с оружием, и до того обращали внимание, но замечаний делать не стали, а тут на лицах отразилась вся гамма чувств. - Раз представители НКО и НКВД уже во всеоружии, будто с ним и родились, - улыбнулся Галлер, глядя, как я привычным жестом подхватил автомат за цевьё, - узнаем их решение относительно места, откуда им удобнее всего было бы наблюдать за маневрами. Слушаю вас, товарищ капитан госбезопасности. - С разведчиками пойду, товарищ флагман второго ранга, - ответил я, покраснев из-за всеобщего внимания к моей персоне, - хочу быть в эпицентре событий. А потом, на берегу виднее, хорошо высадка организована или нет. "Сухопутчики" решили разделиться, Родимцев и комбат-артиллерист, старший лейтенант Конопляников, тоже высадятся вместе с разведкой, а капитан Карякин останется со штабом батальона. - Вопросы есть?
– уже готовясь закрыть совещание, для порядка спросил Галлер. - Есть, товарищ командующий флотом!
– подал голос Родимцев, вызвав недоумённый взгляд своего "сухопутного" командира.
– Почему чекистов вооружают, а представителей НКО нет? Тут уже и третий армеец обернулся на голос старлея, в его взгляде читалось прямо таки неприкрытое осуждение. Видимо, перспектива таскать лишние килограммы его никак не радовала. - Товарищ майор?
– переадресовал Галлер вопрос Касатонову. - Товарищ флагман второго ранга, командирам РККА в боевой обстановке полагается иметь пистолет либо револьвер, - ответил тот не моргнув глазом.
– Личное оружие у товарищей при себе. Товарищ капитан госбезопасности, по сути, наблюдателем не является, в настоящий момент он испытатель оружия и снаряжения с целью его дальнейшего усовершенствования. Лишних стволов у меня просто нет, ППШ всего десять штук на весь батальон. С этими словами комбата морпехов два из трёх командиров РККА с облегчением выдохнули, а Родимцев, напротив, насупился, но настаивать, видя реакцию товарищей, не стал. Эпизод 6. Через пару часов салон "Володарского" вновь вернул себе звание столовой, в которой, с одного котла, без натяжки, ужинали воины всех званий и ведомств, от комфлота до рядового военмора. Правда, котёл принадлежал Речфлоту, но меня заверили, что и в иных случаях порядок остаётся неизменным. Поужинав, по подразделениям, а некоторые, такие как я, индивидуально, все, кто должен был высаживаться на берег, получили сухпай. Выдавал его лично командир взвода обеспечения Батумского батальона, устроившись прямо рядом со столами приёма грязной посуды, что было очень удобно. Сдал миску - получи своё. Банка тушёнки, сухари и гречка, рис либо макароны на выбор. Понятно, откуда у старшины взялся целлофановый пакет - всё хлебное и сыпучее было заранее расфасовано в водонепроницаемые кульки из расчёта на три порции. Точно так же, только в меньшей таре, выдавались чай, соль и перец, а сахар, хоть и "загерметизировали", но шёл он кусками. Сообразив, что еду придётся обязательно варить, я побежал к разведчикам за котелком, получив от их старшины, дополнительно, ещё и железную кружку, весьма тяжёлую надо сказать. Впрочем, котелок не далеко от неё ушёл, представляя собой просто маленькую кастрюлю с дужкой, штампованную из относительно толстой меди, но без крышки. Носить походную посуду так, чтобы она не мешалась и не звенела, можно было только в вещмешке, переложив чем-нибудь мягким, что я и сделал, собирая свой "сидор". Занимаясь этим делом, я подумал о том, что пора бы уже записную книжку в качестве протеза памяти завести что ли, "зарубок" накапливается столько, что в голове не уместишь. Полночи удалось поспать, а потом завертелось. Разведчиков подняли, раздали боеприпасы, холостых патронов на магазин для ППШ и пулемёта и на два для винтовки, и свезли на берег, в тот момент, когда главные силы уже погрузились на три баржи и караван потянулся к выходу на простор Ладоги. Катер на воздушной подушке, или как его здесь называли, аэроглиссер, мог нести полторы-две тонны груза, сейчас его ношу составляли одиннадцать человек, восемь бойцов разведгруппы, я и выделявшиеся на общем фоне шинелями и будённовками Родимцев с Коноплянниковым. На борту лейтенант, командир РГ, раздал всем пробковые жилеты, окончательно скрывшие под собой любые знаки различия. Впрочем, в такой маленькой компании это не имело никакого значения. Роли были заранее распределены и потому, как расселись разведчики, можно было понять их функции в группе. Вот два радиста, первый номер несёт саму радиостанцию, как мне сказали, плоть от плоти той, что установлена в "Туре", а второй поставил перед собой ранец с аккумуляторами. Чтобы включить станцию в работу, надо совсем немного. Воткнуть вилку с питанием в разъём, щёлкнуть тумблером и чуть подождать, пока прибор нагреется. После этого можно передавать и принимать, используя пять заранее настраиваемых частот. На ходу, при известной сноровке, в принципе можно пользоваться антенной-спицей, а на месте разматывается проволока, которую забрасывают на какой-нибудь возвышающийся местный предмет, например, на дерево. А оружия у связи, не считая ТТ и пустого сейчас гранатного подсумка, совсем нет, без того тяжко таскать за плечами такую ношу. Рядом с радистами, тоже парочкой, примостилась основная огневая единица группы, пулемётчик РПШ и его второй номер, нагруженный, дополнительно к собственной самозарядной винтовке, запасным диском к пулемёту. У первого номера их два, один в подсумке, а другой на оружии. Командир группы, в отличие от разведчиков притянувший капюшоном к голове флотскую фуражку вместо берета. Пропилы на козырьке, видал я такое и раньше, ещё в конце двадцатого века, бинокль, выдают в нём артиллерийского корректировщика. Чуть поодаль стрелок с СВШ, его напарника, подхватившего болячку и валяющегося в госпитале, заменю я. Последняя пара, также вооружённая автоматом и винтовкой, поправляет друг другу снаряжение, что-то толкуют, но за шумом мотора не слышно. Аэроглиссер летит над поверхностью воды в полной темноте, благо по метеопрогнозу ветер с Финского и под западным берегом Ладоги тихо. От столкновения с собратьями оберегают направленные назад навигационные огни да русский авось. Обгоняя шедший мористее главный транспортный караван чуть не столкнулись с МОшками прибрежного противолодочного дозора, но обошлось. Командир нервничает, "Конструктор" начнёт обстрел берега, едва тот высветит поднимающееся солнце и нам надо успеть к тому времени к нему присоединиться, а пилоты побаиваются прибавить газку, не выдерживают график. Хотя, солнца на небе мы сегодня, пожалуй, не увидим. Над головой, на обдуваемой всеми ветрами платформе катера, защищённой лишь спереди кабиной пилотов да лёгким ограждением с боков, ни звёздочки и, кажется, вместе с тугими потоками воздуха на нас сыплются редкие капельки мелкого осеннего дождика. Иногда и в военном деле минус, накладываясь на минус, даёт плюс. Мы опоздали, но условия видимости, откровенно паршивые, задержали с открытием огня и флагмана, которому пришлось сблизиться с берегом. Когда раздались первые залпы, мы были, как и предполагалось по плану, на подходе. Выпустив по паре снарядов на орудие, эсминец отошёл. Якобы вызвав на себя огонь береговой батареи и уточнив её местоположение. Малые ТКА, пройдя на полной скорости вдоль берега, поставили дымзавесу и три аэроглиссера, насколько могли круто повернули на запад, образовав протяжённый строй фронта. Спустя считанные минуты мы вырвались из дыма и, расходясь в стороны от предполагаемой огневой позиции, полетели к темнеющей в сырых утренних сумерках суше. Наш пилот правильно выбрал направление на клин леса, подходящий почти к самой воде, но не угадал с дистанцией, поздновато врубив реверс и направив поток воздуха от винта вперёд и в стороны. Аэроглиссер выскочил на песок и, поломав жидкие кустики, чуть не ткнулся в стволы деревьев. Десантники без лишних слов, втихомолку спрыгнули на землю и мне ничего не оставалось, как только присоединиться к своему напарнику. Углубившись немного в лес, мы выстроили боевой порядок с парами автоматчиков на фланге и в тылу и пулемётным расчётом в качестве головной заставы. Один наш фланг получился прикрыт морем, то бишь озером. Командир, прошедший Грузию, имел свои резоны, основанные на боевом опыте. Во-первых, он всегда со связью. Во-вторых, головняк с пулемётом при внезапной стычке сразу может прижать противника валом огня, выигрывая время для маневра или отступления. Фланговые заслоны, с одним ППШ в каждом, тоже могли, хотя и в меньшей степени, на короткое время задавить врага. Минусом было фактическое отсутствие главных сил, ядра группы. Командирскую винтовку и два ТТ связистов принимать в качестве таковых было бы слишком оптимистично. Надо бы увеличить штат человек до двенадцати и обязательно ввести у разведчиков сапёрную подготовку. А то топаем, как по своей земле. Выйдя на опушку, головняк остановился, жестами показав, что видит противника. Условную батарею противника, которую имитировали связанные между собой стволы недавно срубленных деревьев, торчащие в сторону воды, я увидел чуть позже в просвете леса, но выходить на неё моя пара не стала. Наша задача теперь - обеспечить круговое охранение артнаводчика и связистов. Как только установили связь, с воды донёсся залп и меньше чем через минуту в трёхстах метрах впереди нас на поляне встали султаны разрывов. Напарник, глухо чертыхнувшись, пониже опустил голову, почти полностью вжавшись в выемку между корнями старой ели и я тоже не погнушался последовать его примеру. Тут уж лучше перебдеть. Комендорам потребовалось четыре залпа, чтобы точно накрыть позицию батареи после чего "Конструктор" перешёл на редкую стрельбу, имитируя огонь на подавление. В это же время из вновь поставленной дымзавесы показались десантные катамараны, несущие сразу по взводу морской пехоты в сопровождении МОшек и больших ТКА. Эскорт, подойдя ближе к берегу, стал стрелять холостыми из трёхдюймовых пушек Лендера, имитируя кинжальный огонь. Перед тем, как катамараны ткнулись в берег, "Констуктор" прекратил стрельбу, дистанция от десанта до разрывов становилась небезопасной. Тем не менее, время, которое враг мог бы использовать для оказания какого-либо сопротивления, было сведено к минимуму. Следующим актом "марлезонского балета" стал совместный штурм батареи усиленной ротой МП от берега и двумя разведгруппами с флангов и тыла. Как говорится, в лучших традициях, с "полундрой" и хаотичной пальбой холостыми. В итоге, конечно, мы победили, окончательно затоптав оставшиеся после артобстрела щепки. Третьей РГ, ушедшей вглубь суши на обеспечение от всяких случайностей вроде внезапно подошедших вражеских резервов, оставалось нам только завидовать. После "взятия Бастилии" мои дорожки с разведчиками разошлись. Хотелось взглянуть на то, как будет проходить дальнейшая высадка. Остался на берегу и артиллерист Коноплянников дожидаться "своего" хозяйства. Только один Родимцев, которому кавалерийская шашка вполне заменяла ППШ, занял моё место во фланговом охранении ушедшей вперёд РГ. На мои беззлобные подколки насчёт шпор и седла для пойманного в лесу медведя он не обиделся, но и за словом в карман не полез, помянув музейный экспонат, рукоять которого торчала над моим правым плечом. Пришлось вызвать его на поединок-соревнование, назначенный на "после маневров". Собственно, пехота МП, с противотанковыми ружьями, 60-ти и 82-х миллиметровыми миномётами и даже с тремя гранатомётами Таубина, по одному на роту, из которых мне пообещали дать пострелять новыми гранатами с ударными взрывателями, оказалась на берегу очень быстро. Её перевезли с барж транспортного каравана торпедные катера и морские охотники. А вот с пушками и тремя 120-миллиметровыми миномётами дело обстояло куда как хуже. Их сперва кранами грузили на десантные катамараны, а потом, по частям, "шассики" отдельно от пушек и передков, доставляли на землю. Дело шло мучительно медленно и едва орудия оказывались на твёрдой поверхности, их тут же растаскивали к намеченным огневым с минимальным запасом снарядов. На пять пушек, три противотанковых сорокопятки и пару "бобиков" потратили целых четыре часа. За это время уже все подразделения, включая штаб батальона, были на берегу. Ещё более муторно выгружались запасы, с которыми разделались только к вечеру, когда оборона плацдарма, по всем правилам, с окопами нормальной профили, но без проволочных заграждений, которые посчитали второстепенным грузом, была построена. Пройдя по траншеям и понаблюдав как всё устроено, посмотрев на две-три запасные позиции для каждого стрелка, я убедился, что командиры и сверхсрочники батальона уроки войны усвоили правильно и хватки не растеряли. Главным недостатком, как и в исходном районе, была маскировка на которую просто не хватило времени. Эпизод 7. За пару часов до захода солнца, после того, как майор Касатонов доложил сошедшему на берег комфлота о выполнении учебно-боевой задачи, мне повезло и самому пострелять боевыми из разных видов оружия, благо безлюдная территория полигона "Ржевка" к этому располагала, и на стрельбу морпехов, с большим удовольствием, посмотреть. Испытав ППШ-35 обычными патронами и отметив про себя, что темп огня хоть и высок, но явно ниже, чем у ППШ-41 и повыше, чем у АК, значит, где-то около 700-800 выстрелов в минуту, что объяснялось более длинным ходом затвора, я попробовал его и с "брамитом". Касатонов, правда, предупредил, что чистить мне его придётся самому, но меня это не остановило. Не сказать, чтобы пистолет-пулемёт вышел совсем бесшумный, хлопки, особенно при автоматической стрельбе, вблизи слышались отчётливо, звякало железо, но в общем шумовом фоне, терпимо, да и не зная заранее, с чем имеешь дело, определить звуки как стрельбу, непросто. А уж когда рядом показывают, не побоюсь этого слова, искусство пользования батальонным миномётом, то и подавно. Ветераны войны в Грузии, командир и наводчик 82-миллиметрового миномёта, с остальным расчётом показывали буквально чудеса, поражая указанные видимые цели в пределах обозримых полутора километров первым же выстрелом на одном глазомере, вовсе без пристрелки. Не подкачали они и перейдя к ротному миномёту. И тут Касатонов показал ещё один фокус, устроив соревнования в скорости накрытия цели между миномётчиками и расчётом АГС, который до этого не показал выдающихся результатов, укладывая очереди вокруг да около, что, впрочем, считалось нормальным, в пределах зоны вероятного поражения осколками. Майор, взяв ракетницу и поведя ей из стороны в сторону, выпалил низко над землёй так, что ракета, упав, ещё горела некоторое время. За эти короткие секунды соперники должны были успеть её обстрелять. Вот тут гранатомёт Таубина сто очков форы мог дать ротному миномёту, который либо в спешке далеко мазал, либо мина не успевала долететь, либо, при тщательном прицеливании, вообще не успевал выстрелить. Гранатные же разрывы раз за разом сверкали в районе цели. Три попытки и безусловный выигрыш с сухим счётом. Правда, моя стрельба из этой игрушечной пушки закончилась, не успев начаться. И до того машинку клинило у нас на виду, но неисправность удавалось устранить, а тут, кинув две гранаты из шести, заряженных в магазине, гранатомёт подавился очередной выбрасываемой гильзой намертво. - Передайте Таубину, что если не может со стреляными гильзами справиться, пусть избавится от них совсем и делает безгильзовые гранаты, на манер основных зарядов миномётных мин, - высказал я в сердцах своё суждение, подробно рассмотрев на примере учебного выстрела устройство боеприпаса, в котором чудным образом объединялись гильзовая и безгильзовая схемы.
– И пусть, наконец, ленточное питание сделает. Шестизарядного магазина на пару коротких очередей хватает. Второй номер вон уже менять запарился. - Баловство всё это, - хмыунул присутствующий здесь же старлей Конопляников.
– Гранаты выбрасывает со свистом, а на каждой по взрывателю с ценой, как у взрывателя нормального снаряда. Дорогая забава получается. - Война вообще дорогое удовольствие, - не стал я ни возражать, ни соглашаться. Единственную на весь батальон СВШ с оптикой на боковом креплении типа "ласточкин хвост" мне дали только посмотреть и подержать в руках. И без того владелец, усатый морпех лет уже за тридцать, смотрел на меня с подозрением. Как и следовало ожидать, заглянув в прицел, я увидел там только простейший "пенёк" и сейчас силился вспомнить, рассказывал я что-то про сетку ПСО-1 или нет, но на всякий случай вслух пожалел, что нет дальномерной шкалы, на что в ответ мне провели ликбез, как определить дальность до цели подручными средствами. В итоге, каждый остался при своих. - Про поединок не забыл?
– вполголоса спросил меня Родимцев, когда с последними лучами солнца мы возвращались с "презентации" новейших образцов вооружения МП. - Слушай, давай после ужина?
– прыгать с железом именно сейчас мне было откровенно неохота. - Ага, а потом с полным животом кишки завернём. Уж лучше до, - возразил красный конник. - А ты не забыл, что нам самим себе всё готовить надо в индивидуальном порядке?
– вопрос был актуальный, в план учений входило и индивидуальное приготовление пищи из состава сухого пайка. Каждый просто обязан был использовать только свой котелок, при этом, подножный корм не воспрещался, а скорее, наоборот. - Ерунда, воду к огню поставим, а товарищи последят и, когда закипит, засыплют. Пока готовится мы уж наверняка выясним кто из нас рубака. - Экий же ты настырный, - подосадовал я, но согласился, так как возразить, не уронив репутации, было нечего. - Вы что поубивать друг друга хотите? Прекратите немедленно!
– спустя двадцать минут, увидев, что мы с Родимцевым, раздевшись до гимнастёрок, отошли от "наблюдательского" костра ровно настолько, чтобы ещё видеть друг друга и обнажили клинки, всполошился капитан Карякин. - Ну, мне-то вы приказывать никак не можете, товарищ капитан, - усмехнулся я в ответ, уже настроившись на тренировку, - Хотите защищайте честь НКО, хотите нет. Запишем армейцам техническое поражение в фехтовании, только и всего. Палец на отсечение даю, что морпехи вас в миномётной стрельбе уже умыли, у вас во всех округах таких наводчиков не найти. - Чёрт с вами, деритесь, раз здоровье лишнее, Д`Артаньяны. Только имейте ввиду, товарищ капитан госбезопасности, что вы, как старший по званию, несёте за происходящее полную ответственность, - обозлился Карякин. - Ну и ладушки, надеюсь товарищ старший лейтенант знает, с какого конца за шашку держаться и ничего мне впопыхах не обрежет, - согласился я, попутно подколов Родимцева для пущего вдохновения. - Разве что язык, - тихо буркнул тот, не оставшись в долгу. Меч и шашка, кто кого. И дело здесь вовсе не в мастерстве оружейников, сделавших один из клинков чуть легче или тяжелее другого, и не в каких-то деталях, вроде кривизны клинка, а в умении бойца своим оружием умело пользоваться, направлять к победе. Родимцев, стремясь выиграть дистанцию, принял правостороннюю стойку, будто шпажист, чем немного меня удивил. Среднестатистический командир РККА, по моим представлениям, должен был встать наоборот, побуждаемый к этому привычкой к револьверу в левой руке. Проверяя друг друга, мы обменялись короткими атаками, сохраняя при этом безопасное расстояние. Колющих ударов Родимцев избегает, видимо, чтобы ненароком не пропороть меня, уже хорошо. Если противник работает издалека, рассчитывая, что я устану махать более тяжёлым оружием на вытянутых руках, значит мне напротив, надо сократить дистанцию до предела. Рубанув сверху, я одновременно сделал шаг вперёд. Родимцев, защищаясь, подставил шашку и по его лицу одномоментно пролетела тень досады, так как меч лёг на неё плашмя, калечить лезвие зарубками мне не хотелось. Воспользовавшись тем, что противник думает не о том, о чём следовало бы, я тут же шагнул вперёд левой ногой, одновременно скользя своим оружием к рукояти клинка соперника и ухватил его свободной рукой за кисть и запястье, внеся в фехтование элементы ножевого боя. Свободно действовать оружием старший лейтенант теперь не мог и попытался ответить симметрично, но не успел, со следующим шагом, взяв силу от земли, я нанёс ему удар в грудь локтем вооружённой руки и сбил его с ног. Против инстинктов не попрёш, левая рука соперника пошла назад, чтоб смягчить падение и он раскрылся, что дало мне возможность, по прежнему контролируя его клинок, приставить острие своего к горлу растянувшегося на земле кавалериста. - Откуда вы такие только берётесь, - непонятно кому, то ли только мне, то ли обоим рубакам, сказал Карякин. - Вообще-то это тайна, личная, - буркнул я, не отвлекаясь. - Ладно, пусти уж, - видя, что вывернуться не удастся, потребовал Родимцев.
– Хоть где такому научился, скажешь? - Да легко. Дома каждый день в виде зарядки. А кто учил, не спрашивай. У меня вообще такое чувство, что с этим мечом родился, - пройдя по клинку ладонью, я бережно убрал его в ножны. - Талант значит, - полуутвердительно сказал армейский капитан и жестом позвал нас к костру.
– Готова ваша лапша и тушёнка, поди, согрелась. - Ну и как вам?
– глотая раскисшую в не слитой воде вермишель, размешанную с консервированным мясом, задал я волнующий меня вопрос армейским наблюдателям. - Всё на комплименты нарываетесь, товарищ капитан госбезопасности?
– судя по тону вопроса, Родимцев абсолютно не растерял уверенности в собственных силах, проиграл разок, так бывает, - Ничего, завтра на пару зарядку делать будем, посмотрим, как в другой раз получится. - Да я не о том, - тут же отправив очередную ложку в рот я круговым движением освободившимся инструментом я показал, что меня на самом деле интересует. - Да как сказать, - подал голос Коноплянников, - стреляют лихо. В смысле быстро и точно. Вторым-третьим залпом накрытие, молодцы. Радиосвязь удобная, у нас пока провод проложат, пока НП развернут. Если цель подвижная, так и упустить можно, а тут прям с похода работай и в ус не дуй, успели б только орудия развернуть. - А как батарею штурмовали видел?
– это уже Родимцев встрял.
– Что мне понравилось, так это организованность. Заметил, после штурма командиры даже не думали свои подразделения собирать, каждый боец сам своё место в бою знает. Тем более, что по двое-трое в бою держатся и так парами-тройками и работают. Один, скажем, впереди с винтовкой по траншее, второй из-за его спины гранаты за поворот кидает, потом меняются. Проштурмовали и тут же на отражение атаки развернулись, будто сами собой. - Окапываются правильно, а главное, быстро. Наш норматив чуть ли не вдвое перекрывают. Первый раз вижу, чтоб траншеи сначала для передвижения ползком, по колено глубиной, отрывали, а потом углубляли по возможности, - внёс свою лепту Карякин.
– Ну и техники у них, нам на зависть. Из одиннадцати тракторов - тягачей шесть, больше половины, с ножами. Раз, два и огневая готова. Говорят и танковая рота в батальоне есть, только высаживать её пока не с чего. Однако ж для самих тракторов рыть ничего не стали, загнали в лес и всё. Там им всем и хана на таком-то пятачке в случае чего. И кормить с кухонь всё-таки надо. Понимаю, тренировка, но мы то тут причём? - Наверное, притом, что тут и бойцы, и командиры с самим комбатом одинаково столуются, хошь этими пайками, удобная, кстати вещь, хошь от кухни, - высказал своё мнение Родимцев.
– Для спайки подразделений это очень важно, чтоб все одним целым были. У нас так не всегда. - Всегда не всегда, ерунда какая. Я командир батареи, у меня своих дел невпроворот, - Коноплянникова заметно раздражало, что его приравнивали к рядовым, - некогда мне себе еду готовить. Хотя, может, и до таких времён доживём, когда комдивы с полковниками вернутся. - Это вы о чём?
– уловил я интересный поворот в разговоре. - В наркомате будто взбесились, инспекции шлют и шлют под конец периода обучения, - пожаловался старлей.
– Раньше, бывало, одну на округ отправят и всё. А теперь в каждый корпус, дивизию, да в половину полков. Чуть какие изъяны - командира сразу с должности и на учёбу, а на его место другого. За год почти все комкоры и половина комдивов сменились, а уже октябрь на носу, опять у "студентов" пополнение. Не приведи господи так попасть, заслуженный комдив всю полевую фортификацию с азов под зачёт и своими руками сдать должен. Курс обучения на три месяца рассчитан. Всего лишь из-за того, что какие-то раздолбаи в одном из его полков, да хоть в обозе, окапываться не умеют. И так во всём, связь, огневая, тактическая подготовка, организация тыла, управление войсками начиная со взвода. Одно сдал, на другое пошёл и так пока по всем недостаткам зачётами не закроешь. Или пинком под зад из армии. Кому повезло, тот на год в "студенты" попал, а кому не повезло, то и на полтора. Вы видели, как комкоры огневую для противотанковой пушки своими руками роют? А я видел. Вот они через год-полтора в войска вернутся, и мы забегаем. Отыграются на нас за всё сполна. - Отставить, - прекратил излияния артиллериста Карякин.
– Ваши опасения держите, товарищ старший лейтенант, при себе. Нечего тут наркомат позорить при посторонних. И вообще, спать пора. Эпизод 8. Через четыре дня я, в первый раз в этой реальности, вышел в море. "Ворошилов" проходил ходовые испытания, маневрируя в Копорском заливе, раз за разом отмечаясь на мерной миле при различных комбинациях работы дизелей. Полюбоваться морем мне в этот раз не удалось, от самого выхода, до возвращения в порт я просидел в машине, контролируя действия расчёта БЧ-5. О чём совершенно не жалею, так как при относительно спокойном море, с небес моросило из низких облаков, к тому же похолодало. В результате трёх проходов при максимальной мощности на валах в 30720 лошадиных сил, догруженный балластом до 8000 тонн недостроенный крейсер, при двух внешних демонтированных винтах, показал 25,8-26 узлов, что было всего на 3,5 узла меньше, чем систершипы на полной мощности при прочих равных. Это был очень хороший результат. Крейсерский ход определили в 23,3 узла, а первый и второй экономические в 19,5 и 17,2 узла. При таких характеристиках "Ворошилов" вполне мог маневрировать совместно с турбинными кораблями, чей экономический ход тоже находился в районе 18 узлов. На этом моя командировка завершена. На смену приехал освобождённый буквально на днях и без моего ведома Киреев, который будет наблюдать за обкаткой на натурной силовой установке "Фрунзе" своего КД. Может статься, что старый линкор не будет первым кораблём с киреевским бочёнком, так как на завод "Судомех" уже поставили на зиму эсминец "Яков Свердлов", бывший "Новик", отличающийся от систершипов трёхвальной силовой установкой. Работы по демонтажу средней турбины уже начались, ходят слухи, что её хотят заменить на дизель и обкатать в следующем году корабль в составе дивизиона ЭМ для выяснения положительных и отрицательных в тактическом плане особенностей по сравнению с чисто паротурбинными кораблями одного класса. Этак в составе Балтфлота в следующем году будет по одному дизельному, полностью или частично, линкору, крейсеру и эсминцу. А про подлодки и катера даже говорить не приходится. Новые "Малютки" своими глазами на Неве видел, но как с ними дела обстоят, мне никто не докладывает. Сдав всё в Ленинграде, я так и не успел войти в курс дела в Москве, поскольку на следующий же день по прибытии нарком ВМФ товарищ Кожанов назначил мне встречу на Кремлёвской набережной. Что само по себе уже настораживало и говорило о многом. Поскольку шёл дождь, прогулки, как обычно, не получилось, беседовали в салоне лимузина наркома, пока его водитель пережидал непогоду в моём "Газике" чуть позади и заодно следил, чтобы к нашей машине никто не приближался. В случае чего он должен был дать звуковой сигнал. Предосторожности оказались лишними, мало того, что место малолюдное, так ещё и непогода. Нарком начал разговор издалека, как говорится, ничто не предвещало. Подробно расспросив меня, в первую очередь, об учениях морской пехоты, которую я, в целом похвалил, он попросил назвать недостатки. - Положа руку на сердце, товарищ нарком, скажу прямо. Сценарий учений из рук вон никудышный. Минные заграждения проигнорированы полностью, ладно морские, с которыми вы и без того знаете как бороться, но сухопутные же ещё есть. А бойцы вообще даже под ноги не смотрят. Разведгруппы слабые, без ядра. Понятно, разведчикам главное чтобы их вовсе не обнаружили, но в лесу накоротке всякое бывает. Вообще, надо бы им одну всего винтовку оставить, а ручник отобрать вообще. Всем ППШ и добавить пару человек. А артподготовка мне не понравилась вовсе. Долбить батарею на разрушение одним кораблём, будь хоть это "Марат" или "Октябрина", долго. За это время противник, не будь дурак, и окрестности прочешет и подкрепление вызовет. К тому же, надо накрывать весь путь штурмовых групп от берега до самых вражеских позиций, чтобы заграждения уничтожить. Есть у меня одна задумка, ракеты применить вместо пушек, разместив пусковые установки прямо на быстроходных десантных баржах, но для этого надо на поклон к армейцам идти. Зато время высадки штурмового эшелона сокращается до минимума. Катера ставят завесу, кстати, готов взяться за термодымовую аппаратуру для них. Потом из дыма выходят ракетоносцы и вываливают весь свой боекомплект, накрывая сразу огромную площадь, где никаких заграждений уж точно остаться не должно. И сразу высаживаем штурмовиков. Никаких корректировщиков теперь не требуется. - Какую аппаратуру?
– спросил Кожанов, явно выделив в моих словах самое заковыристое, но при этом думая о чём-то своём. - Впрыскиваем соляр в выхлопной коллектор, он испаряется, получается дым. Без всяких дымовых шашек. А эти самые шашки лучше плавучими иметь. - Да-да, хорошо. А как там мои, с "Ворошиловым" справляются? - С управлением силовой установкой, в принципе, хорошо натренированы. А вот с ремонтом в море в случае чего не знаю как будет. Слава Богу, проверять случая не было. - Мы тут в ГМШ "Ворошилова" обсуждали, что с ним теперь делать. Честно сказать, мало кто верил, что он пойдёт своим ходом. Зато теперь мечтателей не удержать. Как крейсер его достраивать бессмысленно, уже новые корабли на подходе, так что станет он первым нашим авианосцем. Заодно и узнаем, с чем это чудо-юдо едят. Некоторые горячие головы уже готовы и "Азнефть" с "Грознефтью" у Совторгфлота выкупить как и болиндеры. Всё равно у этих танкеров машины уже выработали свой ресурс и держатся на честном слове. Ты что-нибудь про линкор "Алексеев" слышал? Он же "Император Александр III"? - Какой-нибудь царский утопленник?
– сделал я предположение, так как точно знал, что у СССР таких кораблей только три и ни один из них не носил ранее имени "Алексеев". - Ну да, ты же из лесу вышел, - непонятно, веря в мою легенду или нет, хмыкнул нарком.
– Это линкор Черноморского флота, который белые угнали в Бизерту. Потом Франция признала СССР, а заодно и корабли сбежавшей эскадры как советскую собственность. Но поставила вопрос их возвращения в зависимость от уплаты царских долгов. Пришлось нам всё продать на металлолом за бесценок. Корабль в Бизерте всё ещё стоит. - Что вы хотите этим сказать?
– насторожился я, чувствуя подвох. - Товарищ Сталин, сразу после моего доклада об успешных швартовых испытаниях "Ворошилова", поставил вопрос о возвращении линкора в состав нашего военно-морского флота. На закрытом заседании Совнаркома я поддержал его позицию. - Я никогда и не сомневался, что наркомвоенмор поддержит любые действия, направленные на бесполезную растрату народных средств, - съязвил я мрачно. - Полегче на поворотах. Соображай, кого задеваешь. Тем более, что наркомфин, наркоминдел и твой лучший друг, товарищ Берия, тоже "за". Более того, уже проведены переговоры с французами и те согласны аннулировать сделку о продаже линкора, в случае, если мы выплатим неустойку, равную сумме контракта, золотом, а не бумажными франками и заберём корабль в течение не более чем двух месяцев. За время пришлось крепко поторговаться. Чужих гарнизонов, а именно так они представляют лишённый хода "Алексеев", они на своей территории, видите ли, не потерпят. Если мы не сумеем его увести, в соответствии с подписанным соглашением, они имеют полное право его конфисковать. Чтобы ты понимал, на кону стоит вовсе не линкор. Если они его нам отдадут, то косвенно признают тем самым, что царские долги только царские, которые с царя пусть и требуют, а СССР им ничего не должен. Понятно, французское правительство, прекрасно зная о состоянии механизмов корабля, уверено, что мы не успеем и они просто возьмут живые деньги, далеко не лишние в их кризисной ситуации, за здорово живёшь. Но ведь они не знают, что у нас есть туз в рукаве! - Что вы хотите в ответ на это услышать? Желаю успеха в вашей авантюре. - В нашей, дорогой Семён Петрович, в нашей авантюре. Потому, как наркомвнудел категорически против того, чтобы посылать за границу, в качестве спеца по дизелям, кого-либо, только-только получившего свободу. Твоя кандидатура альтернатив не имеет. - Имеет, если я наотрез откажусь, что и собираюсь сделать как можно громче. Дело заведомо провальное и я на него не подписываюсь! На "Ворошилов", в заводских условиях, машины, как раз, два месяца ставили! А тут вы предлагаете сделать то же самое где-то у чёрта на рогах! - Тише ты, разбушевался!
– понизив голос до громкого шёпота, зло зашипел Кожанов.
– Думаешь мне это корыто, которое металлоломом десять лет назад тому признали, нужно? Шишь тебе! Мне тебя нужно подальше отправить, пока всё не уляжется! Потому Сталина и поддержал! Тут я, признаться, опешил. Мысли в голове разбежались и я минуты две силился сообразить во что я в очередной раз вляпался, но не сумел. Кожанов, внимательно глядя на меня, по лицу понял, что я отчаялся найти ответ и повёл речь о делах, от военно-морских весьма далёких. - Знаешь, что на текущий момент в партии творится? Нет? А надо бы! Конечно, в центральных газетах об этом не пишут. А вот в заводских могут. Ходил бы, да хоть ради интереса, на партсобрания первичных организаций на любом заводе, по которым ты скачешь, много интересного узнал бы. "Новая оппозиция" у нас объявилась, "практический социализм", ведущий прямиком в практический коммунизм. Фактический раскол партии по признаку занятости в реальном производстве. Стоит только кому-нибудь перейти на партийную работу, как он тут же подвергается тотальному бойкоту со стороны рабочих, ещё недавно бывших самой надёжной опорой. В сельском хозяйстве ничуть не лучше, если не хуже. А знаешь, кто вождь и идейный вдохновитель этой самой "новой оппозиции"?
– тут Кожанов чуть помолчал, но ответа ждать не стал.
– Ты!!! Если б я в этот момент стоял, то точно позорно приземлился бы на пятую точку. - Шутишь?! Я ж никаким боком. Ты ж сам говорил, чтоб я не лез никуда! У меня-то и партячейка в отделе для отчёта, чтоб не мордовали. Какую я из них оппозицию мог сделать?! - Смотри, тезис о том, чтобы быть комсомольцем и коммунистом на деле ведь ты выдвинул? - Когда это было то! Я вообще, только ради того, чтоб одного ходока из комсомола за прогулы собраний не выгнали! Причём тут оппозиция? - При том, что слово, брошенное в массы, не воробей! Особенно, если его центральная пресса сдуру разнесёт. Ты и потом свой тезис всеми силами личным примером, без всяких слов, лучше всех поддержал. В результате превратился в какого-то сказочного персонажа, которого никто своими глазами не видел, но слышал, как приятель рассказывал, что на соседнем заводе... Ну, ты понял. Сказки такие, что Левше завидно. При этом ещё и беспощадный борец со всяческой бюрократией и бездельниками-пропагандистами. Стихи в народе ходят, ты послушай! ... А Любимов-то наркому Режет правду-матку в лоб. Это дело будет ново, Но исполним точно в срок! Нам бы только не мешали С языками в полруки. Палки б только не совали В спицы нам политруки! Нас работа ждет и манит
Нам преград в природе нет
Лишь бы партии посланец
Нам не путал к счастью след
Все он знает, всюду рулит,
Хоть завод, а хоть колхоз
Лишь ответственным не будет,
Этот самый партпрофхоз.
Бъем мы штольни, варим сталь мы,
Хлеб растим и хлеб печем
А партийный наш начальник
Манит в сказку калачом
Дизель сделал, танк построил
Меч достань свой - кладенец
Эй, Любимов, ты настрой нам,
Путь в коммуну, наконец Поэта-стихотворца чекисты ищут, но ничем это не кончится. Первого мая, мне военпред завода "Красная кузница", что в Киеве, который для нас десантные баржи строит, рассказывал, коллектив не вышел на первомайскую демонстрацию, приняв на заводском партсобрании резолюцию о солидарности трудящихся в деле, а не в безделье и совместных прогулках. На завод прибыл товарищ Постышев, второй секретарь ЦК компартии Украины, остановил работу и агитировал выйти на демонстрацию. В ответ, парторг завода, товарищ Махитько, заявил, что товарищ Постышев за последние сорок минут уже десять норм по болтовне выполнил, а он у станка только две плановых выдаёт и за товарищем Постышевым ему не угнаться, после чего попросил не мешать сверхурочно работать в собственный выходной день, чтобы строить коммунизм также самозабвенно, как и руководство компартии Украины. Люди развернулись и разошлись по цехам. Вот так. Спорить и агитировать "новую оппозицию" бесполезно. Они просто разворачиваются и идут работать, строить коммунизм. Обсуждаются только вопросы непосредственно связанные с производством. "Новая оппозиция" как чума поражает низовые парторганизации, после чего те начинают противопоставлять себя руководящим органам партии. Того же Махитько ЦК КПУ исключил за непонимание текущего момента, а заводская парторганизация немедленно восстановила. И ещё спрашивают, какое вы имеете право, мы строители коммунизма, а вы кто? В Москве поначалу на "новую оппозицию" сквозь пальцы смотрели и даже поддерживали, так как она троцкисткое подполье лучше всяких чекистов выметала, а теперь, сам понимаешь, совсем другой оборот. После случая на "Ленинской кузнице" хай поднялся до небес, "теоретики" додумались до того, что "новая оппозиция" на самом деле - новая форма контрреволюционной борьбы с целью отстранить от власти партию большевиков и восстановить капитализм. И трудолюбие строителей коммунизма объясняется обычным шкурничеством. Чем всё это закончится, предсказывать не берусь, но тобой, как идейным вдохновителем, скажу по секрету, занимается комиссия партконтроля под председательством Мехлиса. У тебя, кажется, происхождение тёмное? А ещё счёт в сберкассе, говорят, миллионный? Всё ещё не хочешь за границу уехать, чтобы друзей не подвести, пока они тут кашу, тобой заваренную, расхлёбывают? Я подавленно молчал. Вот уж никогда не хотел вносить раскол в общество и противопоставлять себя верхушке партии, однако ж, вон как получилось. Сдуру тихо радовался, что репрессий, в том виде, в каком они прошли в "эталонной" реальности, когда пострадали и правые и виноватые без разбору, удалось избежать, а сам непонятно что устроил. И непонятно чем это ещё закончится, как бы хуже не вышло. Драка за власть - дело кровавое. - Ты езжай, езжай, - будто услышав мои мысли тихо стал уговаривать меня Кожанов, - времена наступают смутные. Портфельчик, что из Австрии привёз, помнишь? В НКО таки заговор реальный. И скоро его будут рубить под корень и сразу. За последний год, с должностей сняты, под предлогом плохой подготовки войск, большинство командиров, начиная с полка и заканчивая корпусом. А по итогам нынешней летней кампании остатки доберут. Не подумай, военные за ум не взялись. Просто участников заговора отстраняют по-тихому от реального управления войсками и отправляют на длительную учёбу, чтоб потом всех скопом и взять. Конечно, снимают не только заговорщиков и не всех сразу, а то б насторожились, но к ноябрю зачистят последних. А новые кандидатуры на командные должности утверждает ЦК ВКП(б). В дополнение к этому, для комендантской службы в штаты частей и соединений вводятся подразделения НКВД, подчинённые особым отделам штабов. Так то. В стрелковом полку штаб теперь охраняет взвод НКВД. В дивизии - рота. Не забалуешь. И связь с верхами у чекистов отдельная. - Слушай, товарищ нарком, а не подстава ли это? Без завода заменить машины линкора в чужом порту? Сам должен понимать, что это практически нереально! Получится, я жидко обгажусь, а потом об меня ноги вытрут, как вернусь. Семью ведь забрать с собой никто не разрешит, верно? - Угадал. Причём во всём, - глядя мне прямо в глаза, сказал Кожанов.
– Для тех, кто хочет тебя сожрать, всё преподнесено примерно в таком виде. Обезглавить "новую оппозицию" дискредитировав её идейного лидера. Зато они проголосовали за твой отъезд. Надеюсь, ты понимаешь, что должен приложить все усилия, чтоб такого не произошло? Помогать будем изо всех сил, без дураков, не переживай. Вылетишь завтра же в Николаев, оттуда самолёт К-7 на поплавках перебросит тебя и ещё около сотни человек в Бизерту. Работы начинайте немедленно. С Дальнего Востока перебрасываем ещё два поплавковых К-7 и передаём их ГВФ, рейсы будут регулярными. Чуть позже придёт отряд судов, плавмастерская, танкер и транспорт с материалами. Два месяца у тебя с послезавтрашнего дня. Именно тогда начинает действовать соглашение по "Алексееву". ( Огромная благодарность Иллюминатору за текст стихотворения!) Эпизод 9. Самолёт К-7 считался флагманом советских ВВС, однако, построенный менее чем в двух десятках экземпляров, он не получил той "рекламной" поддержки, которую в иной реальности имел его не состоявшийся здесь конкурент "Максим Горький". Из этих самолётов не составлялись агитэскадрильи, на них не катали журналистов и представителей иностранных компартий, и, хоть они и участвовали регулярно в парадах, величественно, в составе тройки, проплывая над Красной площадью, не страдали от бесшабашности пилотов истребителей сопровождения. Большинство шестимоторных гигантов Калинина, способных поднять и перебросить на тысячу километров груз в целых двадцать тонн, числились за ВВС КА в отдельной эскадрилье как бомбардировщики, хотя, на самом деле, выполняли повседневные полёты как военно-транспортные самолёты, далеко опережая по часам, проведённым в воздухе, другие типы бомбовозов. Два самолёта, поставленные на гигантские поплавки, принадлежали ВМФ и находились на Дальнем востоке, летая с различными грузами с континента в Петропавловск-Камчатский, готовые превратиться в случае войны в воздушные минные заградители. Правда, мин для них пока не было, поэтому постановку отрабатывали на учениях, бросая имитаторы из подручных средств, в роли которых наиболее часто выступали старые деревянные бочки, загруженные балластом. Наконец, четыре самолёта, с оборудованным в центроплане пассажирским салоном сразу на 128 посадочных мест, принадлежали Аэрофлоту, обслуживая широтную воздушную трассу, дублёр Транссибирской железной дороги. Но не все. Один из них был уникальным, представляя собой комбинацию флотской и пассажирской машины повышенной комфортабельности. Этот поплавковый К-7, с дельфинами на серебристых бортах кабины пилотов, в тёплое время года, взлетая в Баку, шёл на Астрахань, Ростов-на-Дону, Севастополь и заканчивал свой рейс в Одессе, перевозя в отдельных 2-х местных каютах 64 человека сразу, не считая экипажа и персонала. Могло показаться странным, что красу и гордость отечественной авиации не выпускают за рубеж, ссылаясь то на малый объём международных перевозок, то на большой объём внутренних, но, на самом деле, ответ на эту загадку заключался в 1250-сильных моторах АЧ-130-8, мощных, но имеющих капризную маслосистему, требующую неусыпного пригляда и не дающую гарантии безаварийной работы. Заброс давления масла, разрыв трубопроводов, могли случиться в любой момент из-за резкого маневра или даже просто из-за загустевшей на холоде смазки. Внутри страны безопасность полётов гарантировало наличие сразу шести таких моторов на самолёте. Но за рубежом поломка единственного двигателя могла вызвать нежелательные инсинуации. Ситуация значительно улучшилась с началом выпуска вертикальных шестицилиндровых дизелей Микулина АМ-36, на которые поменяли старые АЧ после выработки ресурса. Новый мотор, в своей низковысотной модификации до 3500 метров, с одним приводным центробежным нагнетателем уменьшенного размера, развивал всего 1050 лошадиных сил, но зато имел трёхлопастной двухпозиционный ВИШ, оптимизированный на взлётный режим и режим крейсерского полёта. В отличие от прежних ВНШ, хоть и имевших четыре лопасти вместо традиционных двух, но не дававших возможности реализовать в тягу всю мощь 1250-сильного мотора. С АМ-36, несмотря на меньшую мощность, характеристики самолёта выросли, особенно в отношении надёжности и дальности, но маршруты уже были нахожены, расписание составлено и за рубеж этот самолёт в мирное время так бы и не попал. Если бы не... Народный комиссар, флагман флота первого ранга Кожанов не поскупился, отправив в Бизерту принимать "Алексеев" лучшего командира ВМФ СССР, только накануне получившего за отличную подготовку крейсера "Червона Украина" звание капитана первого ранга. Николай Герасимович Кузнецов успев всего пару дней покататься на новеньком "Туре", которым наградил его Серго Орджоникидзе, лично выходивший в поход на крейсере в кампанию 1935 года и высоко оценивший боеготовность корабля и его экипажа, неожиданно для себя оказался моим соседом по каюте "Дельфина". Кроме нас двоих, на борт поднялся подчинённый мне и вооружённый до зубов взвод Осназ, в количестве тридцати двух человек, под командованием старшего лейтенанта НКВД Мельникова, переодетый в форму морской пехоты. А также группа инженеров-судостроителей из Николаева, составивших осмотровую комиссию, должную определить техническое состояние линкора и составить проект его "реанимации". Присоединились к нашей компании и их лениградские коллеги с завода "Судомех" под началом самого Кудрявцева. Вылетали из Одессы затемно. К-7, освещая себе путь четырьмя мощными прожекторами, установленными в носке крыла, которым, подозреваю, место на корабле или в частях ПВО, разгоняясь по мелкой волне, вдруг перестал дрожать и мы поплыли в воздухе будто это был дирижабль, а не самолёт. Мельников высказал мысль об этом вслух. - Плавает, сами знаете что, - пошутил Кузнецов, - корабли ходят. А мы на корабле, только воздушном, тут даже боцман есть, - кивнул он на присутствующего здесь же, у окон кают-компании, прорезанных в передней части крыла по бокам от пилотской кабины, молодца в форме Аэрофлота. - Вам, товарищ капитан первого ранга, виднее, - не стал спорить Мельников.
– Я просто хотел сказать, что трясти перестало, как в воздух поднялись. А моторы вон как ревут! Как ревут моторы, слышали все. Никаких "пристегните ремни", "займите свои места", здесь не объявляли и пассажиры дружно высыпали в остеклённый коридор в носке центроплана, чтобы наблюдать за взлётом, в прямом и в переносном смысле, из первого ряда. Единственной мерой предосторожности было то, что все, стоя, тем не менее, держались за перила, но исключительно по собственной инициативе. Аттракцион, несмотря на темноту, надо признать, удался. Люди ещё долго стояли в коридоре, наблюдая как К-7, перестав доставать лучами своих прожекторов море, выключил их и в окнах во всю ширь развернулось предутреннее звёздное небо. Более того, даже после набора высоты и перевода моторов на крейсерский режим, в коридоре всегда кто-то сам по себе дежурил, созывая путешественников как только открывалось что-то интересное. Благодаря этому, а также хорошей погоде на перелёте мне, как истинному туристу, отправившемуся за кордон с фотоаппаратом, удалось сделать множество красивых фотоснимков видов проплывавших под крыльями лайнера Румынии, Югославии и Италии, а также побережий Адриатического и Средиземного морей. Надо сказать, что, несмотря на то, что полёт был согласован со всеми правительствами, тем не менее, югославские истребители, бипланы неизвестной мне модели, которые я тоже сфотографировал, были подняты на перехват и некоторое время висели на флангах и за хвостом К-7, заставив пережить нас десяток весьма неприятных минут. Впрочем, командир корабля не растерялся и приказал радисту немедленно связаться с Одессой. Работа нашей радиостанции на передачу не оставляла шансов на то, что любой инцидент пройдёт незамеченным и истребители отвалили. Все облегчённо выдохнули. Всё-таки у нас гидросамолёт, на вынужденную даже в чистом поле безопасно не сядешь, а с выданными каждому пассажиру, вопреки обычаям ГВФ, парашютами, никому близко знакомиться не хотелось. За время двенадцатичасового перелёта я успел и всласть выспаться и наговориться. С каперангом Кузнецовым контакт, на почве "Тура", был найден моментально. Поначалу, Иван Герасимович только о нём и говорил и жаловался, что машину, какой и у комфлота нет, невозможно взять с собой в Африку и пофорсить там, утерев французам нос. Моя причастность к созданию машины послужила поводом для расспросов с целью выяснения всевозможных технических деталей и порядка обслуживания автомобиля. Надо признать, что Кузнецов оказался человеком весьма дотошным и мне с превеликим трудом удалось повернуть разговор в сторону флота, проводя аналогии между мотором автомобиля и дизелями новых торпедных катеров. Тут Николай Герасимович рассказал мне поучительную историю о новом комфлотом, которому срочно приспичило совершить переход из Севастополя в Николаев. Гонять эсминец или крейсер он посчитал накладным, к тому же, им требовалось некоторое время, чтобы поднять пары, а ТКА001, тот самый, наш первый экспериментальный, который так и не стал в полной мере боевым из-за слабости вооружения, всегда мог развить полный ход уже через 15 минут. Волнение на море было около трёх баллов, а катер, согласно акту о проведении испытаний, способен был идти в таких условиях со скоростью 38 узлов, которые спешащий флагман и приказал развить. Крепился он целых пять минут, делая вид, что ничего не происходит, но потом, попытавшись спросить о чём-то сильно обеспокоенного такой скоростью командира катера, чуть не проглотил язык. Пришлось замедлиться до 30-ти узлов, а потом и до 20-ти, но всё равно, переход комфлотом запомнил надолго. Когда речь зашла о кораблях, я понял, почему именно Николай Герасимович стал главкомом ВМФ в "эталонной" истории. Товарищ Сталин, судя по истории с "Фрунзе" и "Алексеевым", питал некоторую слабость к большим кораблям с большими же пушками. А Кузнецов, артиллерист по специальности, был их искренним фанатом. Как у него горели глаза, когда он мне рассказывал об "Алексееве". Сразу становилось понятно, что "Тур" всего лишь игрушка, которая его временно заинтересовала, а линейный флот - дело всей жизни, которому он, как командир-артиллерист, готов посвятить себя без остатка. Он командир настоящего линкора! 12 305-миллиметровых орудий главного калибра! Ну и что, что у других пушки толще и ход больше, главное попадать! Кроме того товарищ Орджоникидзе легко сделает толще и быстрее самых толстых и быстрых. Авианосцы? Это ж вспомогательные корабли, обеспечивающие главные силы. Вроде тральщиков. Мысль о том, что линкоры доживают в качестве главной силы флота последние годы, проходила мимо его сознания напрочь. Он её не воспринимал, будто вовсе не слышал. Вместе с этим, мне понравился его подход к делу с упором, в первую очередь, на грамотное использование тех кораблей и сил, которые есть в наличии. И лишь потом была поднята тема строящихся кораблей и их желаемых характеристик. Вот тут Кузнецов, не стесняясь, своего наркома раскритиковал за строительство каких-то там десантных барж, упирая на то, что прежде чем высаживать десанты, надо захватить господство на море, сконцентрировав на этом все усилия. А не распыляться на третьестепенные, с его точки зрения, направления. Десанты можно, мол, с чего угодно высаживать, да хоть с тех же мобилизованных гражданских пароходов. На втором месте по значимости у Кузнецова стояли подводные лодки. За разговором время пролетело незаметно и вот уже мы, сделав круг над озером Бизерт, в лучах вечернего солнца первого дня октября, зашли на посадку от верхнего озера Ишкёль вдоль северо-западного берега в сторону бухты Карруба, где у набережной был пришвартован одинокий линкор, конечная цель нашего путешествия. Появление "Дельфина" в воздухе небольшого городка вызвало на земле и на кораблях нешуточный переполох, судя по тому, что из военной гавани на нас вышел вооружённый катер, с прислугой возле орудий, была сыграна даже боевая тревога. Кузнецов, единственный из всех нас говоривший по-французски, пообщался с капитаном катера и, с его разрешения, но под конвоем, мы своим ходом пошли в бухту. Глядя на происходящее, я не на шутку опасался, как бы "Дельфина" не повредили, потому, что забыв обо всех делах, из Бизерты стали подходить небольшие парусные суда, которых вскоре набралось на целую "непобедимую армаду", в которой каждый стремился занять место поближе к самолёту. С таким вот эскортом, самым малым ходом, спустя минут сорок, когда диск солнца уже коснулся гор на западе, мы вошли в военную гавань. Прибывший туда же французский военный губернатор, поднявшись к нам на борт на пару с адьютантом, разрывался между необходимостью держать марку и впечатлением от К-7. Каперанг Кузнецов, вынужденно игравший роль дипломата, справился с ней блестяще, добившись своей экскурсией по внутренним помещениям лайнера того, что француза прорвало. - Это же "Нормандия"! Только в воздухе! Потрясающе!
– экспрессивно высказал он свои чувства, - Меня предупредили о том, что русским гражданским гидросамолётам наше правительство разрешило садиться в Бизерте, но я, признаться, посчитал это шуткой! Вы меня поразили! Колоссально! Надеюсь, вы не откажете нам в просьбе подняться на этом гиганте в воздух? Кузнецов перевёл, командир экипажа выслушал и с улыбкой во все тридцать два зуба, с самым радушным выражением лица, высказал своё мнение. - Ну его к чёрту, товарищ капитан первого ранга. Мы пока сюда шли, сожгли десять тонн керосина, на обратный перелёт осталось в обрез. - Про керосин и вообще, про расход топлива говорить запрещаю, - выполняя свои обязанности главчекиста-особиста вмешался я в разговор, пытаясь улыбнуться своей изуродованной рожей так, чтобы француз не подумал будто я скалюсь. Губернатор, с интересом приподняв свой большой нос и чуть шире чем обычно приоткрыв глаза, резко, по птичьи, закрутил головой, поворачиваясь лицом к тому, кто говорит. - Значит следующим рейсом заправитесь на три тонны больше, отказывать нельзя, по крайней мере долго, - распорядился Николай Герасимович и тут же перешёл на французский.
– Мой адмирал, к сожалению в компании Аэрофлот установлен строгий порядок и полёт невозможен без соответствующего оформления страховки и согласования с вышестоящими инстанциями. Но нет ничего невозможного. При подготовке следующего рейса мы обязательно учтём ваше пожелание и вы сможете с комфортом осмотреть ваши владения с высоты птичьего полёта. - Ловлю вас на слове, - ничуть не расстроился француз, с пониманием восприняв слово "страховка".
– В соответствии с договором вы не имеете права сходить на берег без моего разрешения, не имеете права на контакт с местным населением. В случае необходимости встречи со мной, обращайтесь к дежурному по военному порту, которого вызовет часовой на берегу. Безмерно был рад вас приветствовать, приятно оставаться. С этими словами адмирал, провожаемый сразу тремя стюардессами-красавицами, Розой, Евой и Соней, цветами Одессы, ещё больше распустившимися, в хорошем смысле этого слова, во время перелёта от такого обилия перспективных женихов, поцелованный в обе щеки, растроганный до глубины души, покинул борт "Дельфина", а мы стали готовиться спать. Эпизод 10. Линкор "Генерал Алексеев", даже при взгляде со стороны, производил самое гнетущее впечатление мёртвого корабля. Облезлый и тронутый ржавчиной корпус сидел высоко в воде, башни зияли пустыми провалами орудийных портов, сами пушки, как главного, так и противоминного калибра, как оказалось, были складированы в арсенале на берегу вместе с боезапасом. На мостиках клоками моталась по ветру какая-то ветошь. Ещё хуже было внутри. Даже при поверхностном осмотре корабля выяснилось, что запас топлива практически отсутствует, в угольных ямах можно наскрести хорошо, если тонну, а мазут и вовсе превратился чуть ли не в асфальт. Все люки и переборочные двери были открыты и ничто не мешало южному ветру сирокко свободно гулять по кораблю, достигая самых нижних помещений и разнося пыль. Да, пожалуй, пыль, мелкая, похожая на пудру, была главным впечатлением. Она была всюду, в адмиральском салоне и матросских кубриках, в орудийных башнях и угольных ямах, в топках и трубках котлов, в цистернах и турбинах, даже масло в подшипниках гребных валов и то от пыли загустело настолько, что провернуть, наверное, не получилось бы никакими силами. В довершение всего, на корабле отсутствовала любая оптика, радиостанция была мертва, вообще не работал ни один прибор, даже плита на камбузе, ставшая в первый день главной заботой всей инженерной партии. Вместо того, чтобы заниматься тем, к чему готовились, мы были вынуждены решать элементарные бытовые проблемы, чтобы на линкоре, после отлёта "Дельфина", можно было бы просто жить. Что уж тут говорить, если неоткуда было взять пресной воды, а купить её можно было только с разрешения коменданта, которое он, к счастью, дал. - Ну, как тебе обновка?
– покуривая на юте, спросил я подошедшего новоиспечённого капитана.
– Годится для линейного боя? - Не ожидал, - честно признался Кузнецов.
– Такая разруха... У меня просто в голове не укладывается, что боевой корабль до такого состояния можно довести. Всякое видал, но это... - Будь оптимистом, товарищ капитан первого ранга! Раз партия нам доверила, значит, мы справимся. Партия знает, кому и что доверять, - коряво попробовал я поддержать морально упавшего духом капитана, хотя у самого на душе кошки скребли.
– Заметь, затопленных отсеков нет! А это уже хорошо! - Завидую твоей жизненной энергии, товарищ капитан госбезопасности, поскольку комиссара мне пришлют только следующим рейсом, прошу временно исполнять также и его обязанности, - отомстил мне Николай Герасимович за хорошее настроение.
– Затоплений у него нет... Типун тебе на язык. Хотя, знаешь, когда г...но в гальюне окаменело, тоже далеко не уйдёшь, особенно если шторм. - Ничего, вот привезут отбойные молотки, враз тебе сантехнику отремонтируем... - Знаешь что? Хватит ёрничать. Ты мне вот скажи прямо. Сможете вы поставить его на ход или нет? Я задрал голову, глядя на грот-мачту. - Если честно, то разве что только под парусами. - Ты это серьёзно, или пошутил? - Какие уж тут шутки!
– обозлился я на всех сразу, на себя, на Сталина, на чёртовы царские долги, на некстати вылезшую непонятно откуда "новую оппозицию", на это ржавое корыто в конце то концов, - Мне отступать некуда, я эту лохань отсюда хоть на вёслах, но выведу! И сам грести сяду! Надо только крепко подумать, чтоб не сильно вспотеть. Два месяца у нас есть. А прежде, надо сюда перебраться и, коли уж это линейный корабль военно-морского флота СССР, поднять, наконец, флаг! Не понимаю, что ты ждёшь. - На ком поднять?
– в запале Кузнецов сказал о корабле, будто о живом существе, - На "Генерале Алексееве"? Кто такой этот генерал ты знаешь? Надо сперва имя изменить и утвердить наверху. - Не надо ничего утверждать. А то придумают "Всемирный интернационал" какой-нибудь. А имя кораблю менять - плохая примета. С белыми вон как вышло. Как он изначально наречён был? "Император Александр Третий"? Вот пусть Сашкой и остаётся. Просто, без всяких титулов. - Не пойдёт. У нас в Севастополе в порту буксир есть "Александр". Просто, без титулов. А мы на линкоре, а не на буксире всё таки! - Ну, пусть тогда будет "Александр Невский". Который и шведам и немцам навалял. В свете текущего момента советско-германских отношений считаю политически грамотным и, как и.о. комиссара, выдвигаю на утверждение. Решай, первый после Бога, некогда нам верхи запрашивать, люди совсем скисли! Спустя каких-то полчаса на верхней палубе выстроились все, даже инженеры и капитан, самолично, как единственный из присутствующих настоящий моряк, отдав положенные в таком случае команды "равняйсь", "смирно" и "вольно", вполголоса предложил мне. - Скажи слово, комиссар. - Товарищи, - не зная как поступить в таком случае, я самовольно вышел вперёд и встал рядом с командиром, - с этой минуты в составе нашего военно-морского флота становится одним линейным кораблём больше. Не беда, что сейчас он выглядит и чувствует себя неважно, это дело наживное и мы с ним справимся. Справимся потому, что для нас, коммунистов, не существует недостижимых целей и невыполнимых задач. Потому, что мы не рассуждаем, сделаем или нет, а думаем, как сделать как можно лучше. Вы прибыли сюда, на борт, самыми первыми. Это значит, что именно вам оказано наибольшее доверие партии, что вы лучшие люди нашего народа, лучшие кораблестроители и механики. В ознаменование того, что этот линкор, после стольких лет на чужбине, возвращается на родину, фактически рождается заново, я, властью доверенной мне партией, нарекаю его "Александр Невский" в честь князя, разбившего вторгшихся на нашу землю шведских и немецких агрессоров, и ныне скалящих на нас свои гнилые зубы. Как только над кораблём будет поднят наш военно-морской флаг, он станет по всем обычаям и законам частицей нашей территории, частицей нашей Родины, беречь и защищать которую - наша святая обязанность. Помните об этом и гордитесь честью, оказанной именно вам. - На флаг и гюйс, смирно!
– скомандовал Кузнецов как только я замолчал.
– В соответствии с приказом наркома военно-морского флота Советского Союза! Флагмана флота первого ранга! Товарища Кожанова! На линейном корабле "Александр Невский"! Флаг и гюйс! ПОДНЯТЬ! Не могу описать охвативших меня в ту секунду чувств. Такое впечатление, что всё окружающее отступило на второй план и в реальность проступил ЗАМЫСЕЛ, будто вся мощь СССР, сквозь любые расстояния, влилась в старый линкор и я стоял сейчас на палубе совершенно другого корабля, битого жизнью, но готового в любую минуту дать ход и вступить в бой. А в душе играл советский гимн. Не "Интернационал" и не привычный мне "Союз нерушимый...", а гимн из компьютерной игрушки "Red Alert", с дурацкими словами, но "заряженной" музыкой. Поддержав нас один день своей "жилплощадью" и переночевав в Бизерте вторую ночь, уведомив французские власти, затемно, точно также как и из Одессы, "Дельфин" улетел, взяв почту, а мы остались обживаться. Надо сказать, что прилетели мы, можно сказать, из лета в лето, температура днём держалась в районе 25 градусов тепла и вода была соответствующая, но всё равно, смена часовых поясов сказалась на работоспособности, требовалось несколько дней на акклиматизацию. По этой причине на второй день, мы хоть и посмотрели в арсенале демонтированные пушки и боекомплект сбежавшей эскадры, обследовали корабль в районе машинных отделений, прикидывая, как бы половчее демонтировать ставшие бесполезными турбины, но продвинулись в работе крайне мало и, при этом, сильно устали. А ночью нас попытались взять на абордаж. Я дрых без задних ног в офицерской каюте на корме корабля, с таким трудом вычищенной без всяких пылесосов, на проштампованном белье одолженном у Аэрофлота, со стороны, противоположной набережной, чтобы не слышать шагов часового-француза и голосов при смене, как вдруг проснулся от звука упавшего меча, который я в ножнах просто прислонил к своей койке, чтоб всегда был под рукой. Мысленно поругав себя за то, что кручусь во сне, чего раньше за собой не замечал, я поставил оружие на прежнее место и закрыл глаза, но перебитый сон возвращаться не желал, а из-за борта с тёплым ветерком донеслись непонятные звуки. Высунув голову в открытый иллюминатор я, в лунном свете, увидел, минимум, две большие гребные лодки и людей, часть которых уже забралась на вырез борта корабля в районе орудий противоминного калибра. - Стой! Стрелять буду!
– подражая часовому, крикнул я как можно громче, сообразив, что для похода в самоволку компания подобралась слишком многочисленная, да наши и не успели бы ни с кем так быстро договориться, значит, чужие к нам лезут. В ответ блеснула вспышка и раздался винтовочный выстрел. Хоть расстояние и было смешным, но, видно, ночь и везение помогли мне выжить, пуля цвиркнула по корабельной броне по касательной и ушла на рикошет. Спрятавшись обратно, я схватился за попавшийся мне первым по ходу движения меч, избавив клинок от ножен, а потом за ТТ под подушкой, застёгнутую по привычке портупею с кобурой и запасными обоймами просто перекинул через плечо и шею, чтобы не терять зря времени. Как только я выскочил в труселях, но во всеоружии в коридор, из кают повысыпал и весь остальной наш экипаж, пришлось цыкнуть на безоружных инженеров, чтоб спрятались обратно. Тем временем ЧОНовцы, поселившиеся всем взводом на носу, в матросских кубриках, уже вступили в бой, продвигаясь по верхней палубе в нашу сторону. Узнал я об этом позднее, а пока моей главной заботой было заблокировать выход на срез борта, а для этого надо было контролировать казематы, минимум, трёх противоминных орудий кормовой группы, в амбразуры которых могли проникнуть враги. Когда я подбежал к первому, то внутри уже слышалась возня и я, не высовываясь, всё равно ни черта в темноте не разглядеть, выстрелил туда три патрона. Утроба каземата отозвалась криком боли и тремя почти одновременными выстрелами и ещё двумя вдогон. Значит трое, один из которых ранен. Пока трое. А дальше я уже не думал, меня будто изнутри что-то толкнуло и я по полу закатился в бронированную коробку, пропустив над собой выпущенные по мою душу, но на слух, пули. В пороховом дыму, ещё даже не встав на ноги, с колена, махнул мечом по кругу и попал. Ещё один вопль и звук падающего тела, матюки с другой стороны, вспышка выстрела, во время которой я на короткий миг увидел противников. Вспоминая эту схватку, я всё никак не мог понять, как меня тогда не подстрелили и даже не задели, впрочем, как потом оказалось, я, считающий себя неплохим стрелком, тоже, фактически в упор, ни в кого не попал, расстреляв магазин до конца. Все трое, судя по языку, белоэмигрантов, и тот, кто раненый очень кстати повис в амбразуре, перекрыв дорогу помощи извне, и тот, которому я подрубил ногу, и счастливчик, избегший благополучно всех выстрелов и рикошетов от брони, все приняли смерть от меча, которым я орудовал направо и налево как одержимый. Снаружи с руганью и обещаниями всяческих кар попытались вытянуть мешающий труп и расчистить проход, но я уже перезарядил ТТ и очередью, будто из пулемёта, разрядился по толпе, которая скучилась на срезе. Тем, кто стоял прямо напротив амбразуры, не повезло, но, как оказалось, мёртвое, не простреливаемое с моей позиции пространство было достаточно велико, а нападающие достаточно опытны и хладнокровны, чтобы, несмотря на потери, действовать грамотно. Снаружи раздался характерный хлопок, а в каземате по полу, покрытому слоем пыли в полпальца толщиной, глухо звякнуло. Я бросился к выходу, но в темноте больно врубился в стену, ошибившись с направлением. Взрыв. Стою в темноте, не понимая, я всё ещё жив, или уже мёртв, но раскалывающаяся от боли голова свидетельствует в пользу первого варианта. Контузия, слышу совсем плохо, но руки-ноги действуют нормально, может ранен, может нет, не чувствую. Опять перезарядившись, последней, на этот раз, обоймой, я решил действовать наверняка и отоваривать каждого индивидуально, не больше одной пули в лоб. Сообразив, что труп больше никто не трогает, а два других каземата, ближе к носу и правее моего, выпали из сферы моего внимания я бросился туда и в дверном проёме с кем-то столкнулся. - Контра, мать, - выругался кто-то голосом Кузецова и в падении выпалил, попав, к счастью в переборку. - Свои! Прикрывай!
– перепрыгивая через каперанга, крикнул я и устремился в сторону носа. К счастью, ни во втором, ни в третьем каземате никого не оказалось. Пока я дрался, обстановка наверху круто изменилась в нашу пользу. Мельников потом оценил количество нападавших примерно в пять десятков, но вооружены они были исключительно винтовками, револьверами да гранатами, взвод осназа, имевший три ручника и два десятка положенных морпехам ППШ имел в этом бою подавляющее огневое превосходство. Осознав это и уже понеся серьёзные потери, пираты попытались ретироваться тем же путём, каким и прибыли на корабль, но ЧОНовцы принялись стрелять из ракетниц, освещая акваторию, и обстреливать четыре уходящие под моторами шлюпки из всех стволов. - Прекратить! Прекратить огонь!!!
– поднявшись на палубу за отсутствием противника внизу, я едва докричался до охваченных боевым азартом бойцов.
– Не хватало, чтоб французы предъявили нам претензии, будто мы расстреливаем мирных рыбаков. Впредь открывать только ответный огонь! Или, если прямо на борт лезут! - А вот и лягушатники, чтоб им пусто было, - обернулся Кузнецов в сторону выбегавших толпой на набережную солдат.
– Ну, я им сейчас всё скажу, что думаю! - Штаны, сперва, надень, а то испугаются, - нашёл я в себе силы пошутить. К счастью, французы не сообразили высказать своё недовольство стрельбой, а, будто виноватые, принялись оправдываться и пообещали охрану причала усилить и поставить на якорь мористее линкора сторожевой катер. - Ну вот, теперь точно никуда не сунешься, - высказал я своё мнение об этом маневре.
– И транспортным судам нашим, которые сюда придут, будут мешать. - Это полбеды, - сказал подошедший Мельников.
– Четверо убитых у меня. Стёпка Чижиков, часовой на кормовом мостике, уж на что тёртый калач, двадцать лет в боях, а нашёлся умелец, подобрался и зарезал. Сука. Девять бойцов ранено, из них двое тяжело. Без хорошей медицинской помощи долго не протянут. Надо французов просить, должна же быть у них на берегу хоть какая-то больница. Эх, жизнь жестянка, полчаса и полвзвода как корова языком! Вот где беда то! Тяжёлых, несмотря на суетливое содействие местных властей, удалось эвакуировать только к утру. А уже вскоре после восхода солнца у причала собралась толпа женщин, едва сдерживаемая жидкой цепочкой французских солдат. - Будьте вы прокляты, собаки большевистские! Чтоб вас черти пожрали, ироды! Что вы за нами ходите? Нигде от вас, мерзавцев, не скрыться!
– неслось оттуда сквозь слёзы и завывания, - Хоть тела отдайте, похоронить по-человечески. Вступать в контакт с местными нам нельзя, но и терпеть такое тоже невозможно. - Давайте эту падаль белогвардейскую утопим у них на глазах, чтоб языки не распускали, - в сердцах предложил старлей. - Это не правильно с политической точки зрения, - возразил я.
– Мы не можем никаким действием подвергнуть сомнению высоту и крепость моральных устоев советского человека. Покойников надо отдать. Не валяться ж им у нас на палубе. Пусть заберут и уходят. Пообщавшись с вызванным дежурным по порту, Кузнецов договорился, что мы своими силами вынесем трупы, коих набралось больше двадцати, на причал, а там пусть они с ними что хотят, то и делают. В полицию, или родственникам - нам уже безразлично. Понятно и так, что без ведома властей полсотни головорезов в банду, вооружённую до зубов, не собрались бы. Значит, искать тех, кто из нападавших выжил, либо не будут вовсе, либо будут, но спустя рукава. Покойников отдали женщинам, которые по одному перенесли их на стоявшие в отдалении повозки. Толпа стала немного меньше, но отнюдь не рассосалась совсем, а проклятия, посылаемые в наш адрес на фоне отчаянных криков "отдайте" только усилились. - Говорил, утопить надо было! Доказывай им теперь, что у нас больше никого нет!
– кинул Мельников камень в мой огород. - Бабы!
– нарушил я запрет губернатора, - Всех, кто у нас был, мы отдали! Какого лешего вам от нас ещё нужно? - Отпустите их! Живодёры проклятые!!! - Да зачем они нам кого-то держать? Кормить этих ублюдков, которые нас убивать пришли!? Не дождётесь! Линейный корабль "Александр Невский" является территорией Союза Советских Социалистических Республик! Любого, кто посягнёт на территориальную целостность, свободу, независимость, жизнь и здоровье граждан Союза ССР мы уничтожим всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами! Жалеть и держать у себя не будем никого! Имейте это ввиду, когда отпускаете из дома своих вояк недоделанных! Ищите теперь их тушки на дне морском или в том месте, куда эти герои обоср...ные сбежали, почище чем из Крыма! Нечего здесь орать! В моих словах, хоть и обидных, но был резон и толпа стала ощутимо меньше, но самые неугомонные всё равно остались и продолжали выкрикивать оскорбления в наш адрес. Делать было нечего, только ждать, когда охрипнут. Зато носатый губернатор ждать не стал и прибыл к трапу линкора, потребовав командира, после чего вручил Кузнецову письменное уведомление о том, что в случае, если контакт с местным населением повторится, французское правительство расторгнет договор. - Николай Герасимович, спроси у него, где 20 тысяч единиц стрелкового оружия, украденного на этом и других кораблях из Крыма и принадлежащего, согласно договору, СССР?
– подсказал я, стоя за правым плечом каперанга. - Говорит, что ему ничего об этом неизвестно, в арсенале этого оружия нет, - перевёл мне ответ адмирала Кузнецов. - Скажи ему, что оружие, захваченное у нападавших, револьверы системы "Наган" и русские винтовки образца 1891 года, говорят о том, что оружие в Бизерту всё-таки прибыло. То, что французские власти его потеряли на своей территории, их ничуть не извиняет. Мы не настаиваем на поиске стволов и готовы удовлетвориться денежной компенсацией. Тем не менее, ваше правительство будет извещено, что в Бизерте действует банда, имеющая в своём распоряжении количество оружия, достаточного для вооружения целой дивизии. Думаю, это станет сенсацией мировой прессы и негативно повлияет на имидж французского правительства, неспособного обеспечить порядок на собственной территории. Или пусть забирает свою писульку и идёт к чёрту со своими запретами, нам даже на базар за фруктами из-за него не сходить и своих в больнице не проведать. Спроси, как они там? Француз отвечал возбуждённо, по жестам и мимике я и без перевода догадался, что он возмущён до глубины души. Тем не менее, бумагу забрал, а под конец склонил голову и что-то произнёс с траурной миной. - К сожалению, наши бойцы скончались, - перевёл Кузнецов. - Как?! И полдня не прошло! Почему? Губернатор помялся, но ответил как есть, тела всё равно бы выдать пришлось. - Зарезаны неизвестными. Полиция ищет преступников. Мельников, стоящий на борту линкора в поле моего зрения и навостривший уши, прислушиваясь к нашему разговору, посерел лицом. - Слушай ты, мусью, - у меня откровенно говоря, сдали нервы и остро захотелось врезать лягушатнику так, чтоб в котелке зазвенело.
– Не выдать нам боекомплект эскадры ты не можешь. Если ещё хоть кто-нибудь, хоть просто косо посмотрит в нашу сторону, мы на абсолютно законных основаниях погрузим всё на линкор, а потом с ним произойдёт несчастный случай, порох в зарядах, понимаешь, деградировал. Твой курятник со всеми перьями просто снесёт в Средиземное море! Я доступно нашу позицию излагаю?!! Скорчить приятную иноземному глазу рожу я не озаботился, пусть привыкает к нам, таким как есть. Ну и что, что оскалился, зато его вон как проняло! Сглотнул, кивнул и был таков! Эпизод 11. Со стороны капитана первого ранга Кузнецова было весьма опрометчиво доверить весь запас алкоголя, изъятого из запасов "Дельфина" наряду с подавляющей частью продовольствия, и.о. комиссара, капитану госбезопасности Любимову, казавшемуся самым ответственным товарищем, которому, к тому же, по должности положено. Не сумев заснуть на следующую ночь после отлёта К-7 дольше, чем до полуночи, я не нашёл ничего предосудительного в том, чтобы накапать себе пять капель для снятия стресса. Конечно, пить одному некомильфо, но я рассудил, что немного и в лечебных целях можно. Не помогло, дозу пришлось увеличить, причём, в несколько раз. Эффект получился прямо противоположный ожидаемому. Навязчивые мысли о линкоре, моей судьбе, оставленной в Москве семье, внутриполитической ситуации в СССР, не только не вылетели из головы, наоборот, они перемешались самым катастрофическим образом и их обрывки, хаотично всплывая в сознании, нагоняли тревогу, не дающую уснуть. Решив, что клин надо вышибать клином, я сел, зажёг керосиновую лампу и, выбрал по пьяной причуде цель написать песню. Почему песню? А я этим никогда не занимался, вот почему. Просто надо было сосредоточиться на чём-то одном и малознакомом, потому, как хорошо знакомое оптимизма не внушало. В силу моей неопытности мотив пришлось занять, поэтому на воспоминания и мурлыканье всего подряд себе под нос ушла куча времени. Надо заметить, что лечиться я не забывал. Пока, наконец, не понял. Вот оно! С утра комиссар линкора "Александр Невский" не вышел к подъёму флага. И к завтраку тоже. Мельников, подошедший к двери моей каюты и постучавший в неё, услышал в ответ неразборчивое бурчание и успокоился. Жив и ладно. Подумаешь, устал человек. Тревога поднялась, когда я решил своё творение, на мотив песни "Над нами ласковое море", изобразить в полный голос, но не сразу. Первый куплет я исполнил вообще без помех, потому, что поначалу не смогли определить источник воплей. Кровавым заревом затянут горизонт Депеши штабу шлёт наш капитан Мы в окруженьи и потерь не счесть, Пришлите в помощь нам морской десант. У нас держаться больше нету сил, Вчера сожгли последние патроны. Француз корабль с суши осадил, А на воде он выставил кордоны. Во время припева, на палубе забегали, а французы и женщины, собравшиеся на берегу снова, стали шарить глазами по морю. Над нами ласковое море, Висит над ним сахарский страшный зной. Останется лишь песня о героях В Бизерте принявших последний правый бой. В дверь каюты забарабанили, но я не обращал внимания. Нам всем абзац, чтоб хуже не сказать, Лишь на "Дельфин" последняя надежда. И потому мы смотрим в небеса, Ведь помнит Родина, поддержит, как и прежде. Сомнения и сопли не для нас! Нам недоступны миражи метаний, Когда товарищ Сталин даст приказ - Мы выполним его без колебаний! - Любимов, заткнись! Какого чёрта творишь?!!
– орал мне через переборку Мельников. Над нами ласковое море, Висит над ним сахарский страшный зной. Останется лишь песня о героях В Бизерте принявших последний правый бой. - Инструмент живо! Хоть что нибудь!!! Стоит без хода наш линкор могучий, На берег вывалив облезлый ржавый борт, Огня клинок, рванувший выше тучи, Вмиг превратит его в стальной гигантский гроб. Свой пламенный привет шлём белякам, Пусть помнят нас, осназовцев с востока, Взрывной волной мы входим в гости к вам, Нельзя сдержать могучего потока. - Ломайте!!! Над нами ласковое море, Висит над ним сахарский страшный зной. Останется лишь песня о героях В Бизерте принявших последний правый бой. Бам! Баммм!! Дверь держалась, а я не унимался. Пускай считают, что Осназ жесток, Мы знаем - хор уродов и кретинок Лишь прикрывает ереси росток, Но их раздавит пролетарский наш ботинок. Не беспокоит белый легион, Покойным сном мертвецки спит Бизерта. И в полной безопасности кордон - Спасибо вам, родной Осназ за это! И, что есть духу! Над нами ласковое море, Висит над ним сахарский страшный зной. Останется лишь песня о героях В Бизерте принявших последний правый бой. Спустившись с палубы на тросе двое ЧОНовцев, один за другим пролезли в открытый настежь иллюминатор, пока я был отвлечён вознёй у двери, и бросились на меня сзади. - Врёшь! Не возьмёшь!! Врагу не сдаё-о-о-тса наш го-ордый Варя-аг!
– в силу того, что я, по понятным причинам, почти не владел собственным телом, да и, как в таких случаях говорят, "устал", повалить меня бойцам удалось довольно легко. Но возня "в партере" затянулась, так как я норовил заползти под койку и прятал под собой руки, которые осназовцы, в свою очередь, старались завернуть за спину. - Держи его! Не зевай! Куда, бл..! Вяжи скорее, пока держу! Да заткни ж ты его! Шаляпин, тваюмать!!! ....... - Как вы, товарищ капитан госбезопасности, могли так надраться?! Я, как честному человеку, доверил. А вы?!
– возмущённо отчитывал меня Кузнецов поздним вечером того же дня.
– Ладно, чуть-чуть, можно понять. Но не до зелёных же чертей! - Так я и чуть-чуть, чтоб уснуть. А дальше ничего не помню. И не кричи так, прошу, голова раскалывается, - то ли оправдывался, то ли жаловался я в ответ. - Да?! А кто в иллюминатор провокационные песни орал во всю глотку?!! Ты хоть знаешь, какие слухи поползли по Бизерте?!!! Все кто мог, в один день выехали из города! В порту при посадке на пароход давка случилась, несколько человек утонули, прям у причала, не считая тех, кого у трапа затоптали! Губернатор рвёт и мечет, выставил у арсенала пулемётные гнёзда, чтоб мы его штурмом не взяли! Говорит, от вас всего можно ожидать, вы даже Москву сожгли! Слушая каперанга, старший лейтенант госбезопасности Мельников не удержал на лице осуждающую мину и довольно улыбнулся. Революционная сознательность - важная штука, но в душе старлей целиком и полностью был на моей стороне. - Пять суток ареста!!! - Не хочу вас расстраивать, товарищ капитан первого ранга, но мы с вами по разным ведомствам проходим, - спокойно ответил я.
– Старший лейтенант госбезопасности Мельников! Доложите обстановку! Командир осназовцев виновато глянув на моряка, мол, да, ничего не поделаешь, ответил. - Взвод несёт службу по охране линкора в усиленном режиме, провокаций, за время вашего отсутствия, не было. Французы выставили на причале три парных поста и взяли склад артвооружения под усиленную охрану. Провокационные действия со стороны гражданских прекратились. Инженеры работают. - Вот и хорошо. Всё как и должно быть, - сказал я с облегчением.
– Приношу, товарищ капитан первого ранга, свои искренние извинения за моё поведение. Не знаю, как так вышло, я ведь уж и забыл, когда пил что-то алкогольное. На новый год, может? А тут ещё духотища эта проклятая, да нервы. В общем, я вам напрямую не подчинён, но вы вольны сообщить о произошедшем по команде и пусть там разбираются, что делать. А пока, давайте жить и работать по-прежнему дружно. - Ааа!
– каперанг в отчаянии махнул рукой.
– Пойду тоже напьюсь, гори оно всё синим пламенем! - Старший лейтенант Мельников! - Я! - Выпивку под замок! И часового поставь! Разрешаю открывать только в присутствии нас троих, не меньше!
– распорядился я моментально и объяснил.
– Не стоит повторять моих ошибок. ..... Пятого октября, вечером, вернулся "Дельфин", усилив нас сборной солянкой из моряков с кораблей Черноморского флота. Прилетели артиллеристы с "Парижанки", машинисты с "Червоны Украины", прославившиеся своим форсированным пуском котлов, электрики с "Красного Кавказа", связисты, а главное, кок и доктор с запасом лекарств. Раненые получили квалифицированную медицинскую помощь. Шестого, ранним утором в порт Бизерты вошёл эльпедифор "Красная Молдавия", перестроенный в танкер, служивший на Чёрном море заправщиком эсминцев. Теперь у нас появилась радиосвязь с "Большой землёй". Благодаря грузу керосина и команде механиков на бывшем десантном судне, воздушный мост теперь не висел одним своим концом в пустоте, у него появилась вторая надёжная опора. "Дельфину" было, в общем, всё равно, так как на нём, без переделок, нельзя было перевозить значительного груза, кроме запаса продуктов и багажа пассажиров. Но зато, облегчив самолёт тонн на пять-десять за счёт топлива, можно было повысить безопасность полётов. Да и французский губернатор, полетав над городом вместе с лучшими его представителями, остался доволен и почти оттаял. А вот два других наших К-7, срочно переданных в Аэрофлот, но по прежнему несущие на кабинах непонятные иностранцам аббревиатуры "ВМЗ-1" и "ВМЗ-2", резко увеличили свою грузоподъёмность. Без второй опоры моста они могли бы доставлять нам пять тонн самых срочных и ценных грузов за одни вылет, а теперь, за счёт не взятого запаса топлива на обратный перелёт, сразу пятнадцать. Причём, вечером того же шестого октября, когда к нам перелетел "ВМЗ-1" с грузом автономных генераторов, компрессорных станций и пневмоинструмента, я с удивлением увидел, как, наверное впервые в этом мире, был реализован принцип контейнерных перевозок. Между поплавками К-7, под крылом, подвешивалась плоскодонная лодка с самым габаритным грузом, которую, после приводнения, просто спустили на воду на внутренних лебёдках. В ночь на седьмое состоялось совещание, на котором мы должны были подбить итоги осмотра линкора и составить предварительный проект его реанимации или, по крайней мере, вывода из французских вод. В первую очередь рассматривался вопрос буксировки "Александра", которую мог бы выполнить ледокол "Ермак", который после завершения полярной навигации остался в Европейских водах, в отличие от "Красина", ушедшего на Дальний восток. В буксировке не было ничего невозможного, более того, академик Крылов ещё десять лет назад составлял её проект, но требовалось время на приведение ледокола, после длительной работы вдали от баз, в надлежащее техническое состояние, чтоб не застрять где-нибудь посреди Средиземного моря. Этот способ, отдавая отчёт в его сложности, оставили в качестве резервного и страховочного на самый крайний случай. Детальный осмотр силовой установки линкора привёл николаевских инженеров к выводу, что на месте её восстановить невозможно. Но и возиться с демонтажом не хотелось. Кроме того, турбины и котлы, после ремонта, могли быть введены в строй и представляли собой немалую ценность, корёжить их было нельзя. Поэтому, рассмотрели несколько проектов установки временной СУ прямо на верхней или на батарейной палубе корабля. Действительно, пара четырёхтысячесильных дизелей вполне могла бы обеспечить ход, достаточный для перехода в советские порты. Прикинув так и так варианты, убедились, что упор винтов на корпус в такой конфигурации передать чрезвычайно сложно. Фактически, за бортом надо построить огромную и тяжёлую ферменную конструкцию, уберегающую длинные валы от изгиба. И никто не мог поручиться в этом случае за её живучесть при шторме. Идея укоротить валы, применив принцип подвесного мотора из будущего, умерла, едва родившись. Зубчатых конических или червячных передач на такую мощность в СССР не делали, а гидропередача с длинными трубопроводами работала бы "на саму себя". Гораздо дольше продержалась идея колёсного парохода, но и её забраковали из-за необходимости прочнейшего и тяжелейшего поперечного вала с колёсами, на вес и упор которого корпус линкора не рассчитывался. К тому же, в этом случае требовалась абсолютно новая гидропередача. И снова встал вопрос плохой погоды. Отбросив всю экзотику, мы сосредоточились на проработке варианта, который изначально был основным. Замена турбин линкора на дизель-гидравлическую установку, аналогичную установке "Фрунзе". При подробном осмотре и сверке чертежей выяснилось, что уже готовые для балтийца фундаменты можно установить в "Александра" с минимальными переделками, что было очень хорошо. К тому же, бортовые машинные отделения, с турбинами высокого и среднего давления, на черноморском линкоре были просторнее в ширину, что облегчало задачу. А вот центральное машинное отделение мы решили не трогать, удовлетворившись только двумя валами. Во-первых, достаточно и пары винтов. А во-вторых, тяжёлые и габаритные турбины низкого давления нельзя было бы извлечь без частичного или полного демонтажа грот-мачты и кормовой надстройки. Кроме того, раз док нам недоступен, новые отверстия в подводной части сделать было невозможно, поэтому для монтажа системы охлаждения надо было составить проект с использованием наличных кингстонов и коммуникаций. Вчерне прикинули сроки, потребности в рабочей силе, материалах, инструментах и составили заявку на "Большую землю" особо оговорив судно с краном грузоподъёмностью не менее пятнадцати тонн. "Дельфин" улетел, а в порт вошёл ещё один советский пароход, рефрижератор "Курск", обычно ходивший на линии Ленинград - Одесса. В этот раз он прервал свой рейс с грузом, который по заведомо завышенной цене срочно выкупило французское правительство прямо в Бизерте, устроившее советскому истерику с требованием в минимальные сроки забрать всю взрывчатку с территории Республики и вывезти её за предел территориальных вод. "Курск" пришвартовался позади "Александра" прямо напротив арсенала и открыл свои трюмы. Губернатор, нагнав арабов, принялся опорожнять их рекордными темпами, но, когда эта работа была закончена и пароход поднялся в воде, возникла заминка. Было забавно наблюдать, как арабы, цепочкой, будто муравьи, неся 130-миллиметровые снаряды прямо на голове, сунулись к трапу, а наши их не пустили. Стоящий тут же и контролирующий работу дежурный по военному порту стал горячиться, но советский капитан был непреклонен. У него чёткие инструкции. Сначала пушки - потом боеприпасы. Француз, понимая, что если погрузить орудия, а двенадцатидюймовые стволы можно было разместить только на палубе, причём так, что они перекрыли бы трюмные люки, места для боеприпасов попросту не останется, возмущался, но вынужден был уступить. "Курск" ушёл только через три дня, забрав с собой артиллерию и торпедные аппараты снятые с кораблей сбежавшей эскадры почти полностью. Не хватало десятка стволов, из них четыре 130-миллиметровых, и французы не могли внятно объяснить, куда они их подевали, только разводили руками и твердили, что арсенал пуст. Выпустили же они наше судно только после того, как ещё один советский пароход, "марсельский" рефрижератор "Кубань", забрал боеприпасы. Пугать лягушатников стало нечем, но на тот момент нас уже было три сотни человек, каждый из которых был вооружён хотя бы наганом. Дни шли за днями. Жизнь на "Александре Невском", можно сказать, наладилась. Множество людей обжили линкор, появилось электричество, свет, опреснительная установка давала воду, даже гальюны привели в рабочее состояние. Суда Совторгфлота приходили регулярно. С берега не донимали, белогвардейская диаспора, лидер которой, адмирал Беренс, по агентурным данным поклявшийся уничтожить линкор, но не отдать Советам, столкнувшись с нашей позицией по этому вопросу, посчитала за лучшее вовсе с нами не пересекаться. Правда, комфортной эту жизнь, в круглосуточном грохоте железа, к которому днём примешивался рёв труб духового оркестра, назвать было сложно. Двенадцать-четырнадцать часов работы, и не только головой, но и руками, приходилось самому и резать и подваривать в сложных местах, остальное - сон без задних ног. И так каждый день. Единственной отдушиной была музыка. Не дающий мне покоя с тех пор как я его вспомнил марш "Красная тревога", рвался наружу. Помню, как первый раз во время обеда подошёл к оркестру на палубе и спросил. - А сможете вот это? Наш Советский Союз покарает Весь мир как огромный медведь на восток. Над землёй везде будут петь Столица, водка, советский медведь наш! Глаза дирижёра округлились и он стал беспомощно разевать рот, не в состоянии достойно ответить целому капитану госбезопасности. На палубу со звоном упала труба, или что там у них за инструменты, я не разбираюсь. - Да, что ж вы в самом-то деле?! Это ж просто набор слов, чтоб мотив понятнее был. Можно ж спеть и так: Хитрый наш президент набивает Мошну, как хомяк за щеку колосок Это доступно не только лишь всем Сало, горилка, скакучий гопак наш! В оркестре заржали. - Мы попробуем, - улыбнулся дирижёр и, повернувшись к трубачам, взмахнул палочкой. Получилось, прямо скажу, весьма отдалённо. - Не-не-не, - оборвал я первую попытку, - там ещё вступление должно быть такое: пам, пам, пампарарам... - Товарищ Любимов, подойдите!
– позвали меня в самый интересный момент от проёма в палубе, зияющего над левым машинным отделением. - Эх, даже пожрать спокойно не дают, - подосадовал я, но должен был идти, - потом... - Будет минутка, заглядывайте, нам понравилось, - в спину мне, со смешинкой, крикнул кто-то. Вот так, понемногу, целый месяц почти, я восстанавливал по памяти марш и даже сочинил к нему более-менее вменяемый текст, пока не стало выходить очень и очень похоже. Возможно, просто инструментов не хватало до оригинала или они были не те. А потом к нам не прилетел, как обычно, "ВМЗ-2". В плохую погоду, на территории Югославии, он врезался в гору с грузом кислородных баллонов для газовой резки и электродов. Впечатлённый фейерверком Белград закрыл для К-7 воздушное пространство и мы остались без воздушного моста. Без оперативной доставки расходников работы замедлились, то того не хватало, зато этого было в избытке, то наоборот. Даже с провизией случались перебои, а однообразие пищи стало притчей во языцех. Составленный нами впритык график, полетел к чёрту. Вдобавок к нашим бедам, в Гамбурге 10 октября на советском пароходе взорвался паровой котёл, судно лишилось хода. Понятно, трубить на весь мир об этом не стали, но ремонт машин ледокола "Ермак" пришлось отложить, ибо только он мог отбуксировать повреждённое судно подальше от огласки. К тому же, со всей этой вознёй, он мог просто к нам не успеть! - Нам нужен запасной план, - подошёл я второго ноября к капитану Кузнецову. - Есть мысли?
– спросил он, с тоской глядя в сторону канала, ведущего в открытое море. - Помнишь, я как-то ляпнул про паруса? - Ты и про вёсла тоже тогда ляпнул, - заметил Николай Герасимович, видимо решив, что я шучу и обращать особое внимание на меня не стоит. - Я серьёзно! Кузнецов повернулся ко мне, смерил взглядом, а потом, махнув рукой, сказал. - Делай что хочешь, но чтоб линкор был на ходу! Хоть Нептуну молись, чтоб он взял и перенёс нас всех в Севастополь! Раз так... В тот же день на Большую землю ушла длиннющая шифровка, которую передавали по радио не меньше чем полчаса. А третьего пришёл ответ с подтверждением. Видимо, там тоже всё понимали и хватались за любую возможность. Ещё через день радист принял инструкции по предварительной подготовке и работам, к которым мы прямо сейчас могли приступить. Волевым решением я забрал себе всех инженеров-корпусников и бригаду рабочих Николаевского завода. Всё равно, они тогда занимались чисткой угольных бункеров и переделывали их для хранения дизтоплива, работа важная, но необязательная. Мы понимали, что можем не успеть, поэтому заранее решили разместить прямо на верхней палубе, после того, как технологические проёмы будут закрыты, четыре железнодорожные 40-тонные цистерны прямо на рамах, но без тележек. Топливо от них к дизелям могло поступать самотёком, что экономило нам насосы. Посоветовавшись с кораблестроителями насчёт выбора конкретных мест, я приказал дополнительно укрепить шесть участков на верхней палубе, недалеко от орудийных башен, там где и без того всё было прочно. Кроме того, две концевых башни прямо за броню приварили к палубе, что вызвало резкий протест Кузнецова, но я, ничего не объясняя, заявил, что так надо и это неизбежно. На этом издевательства над концевыми башнями не закончились. В их крышах, точно по центру барбета, кислородной резкой было проделано по отверстию и устроены прочные горизонтальные площадки, приваренные к броне намертво. Делая это, я рассудил, что наличное бронирование крыш башен в современных условиях всё равно никуда не годится и его неизбежно будут усиливать. А раз так, то следы нашего варварства потом скроет уложенная сверху дополнительная бронеплита. За неделю до окончания оговоренного срока пребывания "Александра Невского" в Бизерте мы только погрузили все механизмы в машинное отделение и были готовы закрыть проём. Впереди ещё была целая гора работы по подключению коммуникаций. В активе у нас была введённая в строй сормовская рулевая машина, приведённые в рабочее состояние, в том числе, с помощью команды водолазов ЭПРОН, крайние гребные валы, автономные системы живучести, по типу "Ворошилова" в двух третях всех водонепроницаемых отсеков. Все механизмы испытывались сразу же после окончания сборки и принимались по отдельности. Тогда же в Бизерту пришёл теплопароход "Сталинград" с грузом металлоконструкций и мы незамедлительно приступили к его разгрузке. В первую очередь на "Александра" переправили восемь огромных, больше трёх метров в диаметре, подшипников, которые должны были пойти на экспериментальные 130-миллиметровые двухорудийные башни завода "Большевик" и установили их на заранее подготовленных местах. Работа заняла весь день и всю ночь. Я поучаствовав в установке первого, слева от второй башни, отправился в машинное отделение заниматься дизелями, полностью доверившись уже показавшим себя в деле людям. - Какого чёрта ты затеял?
– спустился ко мне капитан. - Ты ж сказал, чтоб делал, что хочу. Вот я и делаю тебе сюрприз, - не смог я удержаться от того, чтоб поиграть у него на нервах. - Какой сюрприз?! Я капитан!! Я должен знать, что на моём корабле происходит!!! - Да не кричи ты! Антигравитатор собираем, не видишь? Потерпи пару дней. Кузнецов постеснялся спрашивать о неведомом устройстве, чтоб не показалось, будто он несведущ в корабельных механизмах и ушёл. А бригады, вначале под моим чутким руководством, стали перегружать и устанавливать на палубе металлические фермы двух видов. Первые, меньшего размера, с квадратным основанием 2х2 метра и высотой 2,5, устанавливались внутрь подшипника. В каждой из них по центру был вертикально подвешен на подшипнике карданный вал, заимствованный у автомобиля ЗИЛ-5. На эти фермы сбоку монтировалось грузоподъёмное устройство с малой стрелой, с помощью которого, теперь уже прямо на главный опорный подшипник, так, чтобы могла свободно вращаться, устанавливалась ферма другого вида. Это был восьмигранный ровный барабан около четырёх метров в поперечнике, который издали мог напомнить небольшой отрезок Шаболовской башни. Первая такая секция имела пол, укреплённый раскосами так, чтобы передать вес конструкции на меньшую по размерам опору на палубе. После того, как барабан занял назначенное место, краном подняли ещё один внутренний "кубик" этого конструктора и поставили на второй этаж, состыковав карданные валы. Грузоподъёмное устройство переместили уже на него. И снова барабан, кубик, барабан, кубик, до двадцатипятиметровой высоты. Там вспомогательный кран разобрали и по частям спустили снаружи получившейся колонны. А внешнюю, свободно вращающуюся решетчатую трубу, связали с центральным валом силовой рамой-"крышкой", поднятой наверх на лебёдках. Порядок действий был понятен и монтажники, разделившись на три бригады, перешли на другие участки. А я спустился на палубу ниже, чтобы смонтировать силовой привод, состоящий из двигателя Д-100-4 от ЯГа, модифицированной коробки от него же, всего с двумя одинаковыми передачами вперёд -назад и ЯГовского же переделанного заднего моста, который поворачивал поток мощности на 90 градусов и стыковался с колонной подвешенных сверху карданных валов. - Антигравитатор значит?
– не оставлял Кузнецов меня в покое, тихо подкравшись, на этот раз сзади, за что едва не поkучил ключом на 32.
– И зачем было из меня дурака делать? Заметь, я к тебе со всей душой, даже о пьянке твоей никому не сообщтил! - Это ты, Николай Герасимович, зря. Мельников всё равно доложит, как пить дать. - Мельников, знай себе, песенки напевает, не до докладов ему, - хмыкнул капитан "Александра" и талантливо изобразил старлея.
– Кровавым заревом затянут горизонт... - Что за песня, почему не слышал? - Потому, что лыка не вязал! Это ж её ты орал тогда! - Понятно... - Как думаешь, догадаются французы?
– вернулся Кузнецов к моей задумке. - Пока не обошьём, вряд ли. Почему спрашиваешь? - Приходил дежурный по порту, интересовался. - А ты? - А что я? Сказал, что мачта для растяжки новых антенн. - Ну, тогда в тему. Когда увидит другие такие же мачты и снова придёт, скажи, что смонтировали движитель на новых физических принципах, использующий для создания тяги электромагнитное поле земли, с Тесла-разрядником в качестве неисчерпаемого источника энергии, - при этих моих словах капитан линкора просто расцвёл. - Погоди, запишу, а то брякну что-то не то. - Ага, и оговорись невзначай в конце, что установка экспериментальная и в случае неудачи возможен единовременный выброс энергии примерно в десять мегатонн в тротиловом эквиваленте. - Что?! - Ну, как взрыв в десять миллионов тонн тротила единовременно и в одной точке. Пусть носатый напоследок обгадится. Заодно и их академия наук себе мозг вывихнет. Через сутки, когда я проверял связь между мостиком и постами механиков у мачт-колонн, организованную с помощью обычных полевых телефонов, меня срочно вызвали к трапу. Внизу, на набережной, стоял Кузнецов и, собственной персоной, губернатор со свитой. - Наши гостеприимные хозяева беспокоятся и просят не проводить на их территории опасных экспериментов, - ввёл меня в курс дела каперанг. - Правда? Спроси их, нашли ли они бандитов, напавших на наш корабль, убивших наших людей, в том числе и в больнице Бизерты. Француз, растерявший за время нашего пребывания у него в гостях весь лоск, затараторил, интенсивно жестикулируя. - Полиция делает всё возможное, злоумышленники, несомненно, будут найдены, но в любом случае, судимы французским судом по французским законам, - переводил Николай Герасимович, полностью отдавший мне роль доктора Зло. - Хорошо. Двигатели прогреты?
– крикнул я в сторону стоящего на мостике сигнальщика, дублировавшего мои команды.
– Слушай приказ! Всем колоннам! Правое вращение! На французов было больно смотреть. Цветом лиц они сейчас напоминали недавно выкрашенный в стандартный для советского ВМФ серый колер борт "Александра Невского". И при этом наперебой пытались что-то говорить так, что каперанг не знал, к кому повернуться. - Доложить установившиеся параметры!
– не обращая внимания на публику, продолжал я издеваться. - Первая! Двести оборотов на расчётном режиме! Норма! Вторая! Двести оборотов...
– по очереди все посты отозвались, отклонений не было. Мачты-колонны при этом равномерно крутились вокруг внутреннего неподвижного каркаса, создавая при взгляде на них крайне неприятную рябь в глазах. - Стоп!
– скомандовал я и засёк время прямо по наручным часам, чтобы узнать время полной остановки. Это слово в переводе не нуждалось и французы перевели дух. - Внимание! Правое вращение!
– череда команд и докладов повторилась.
– Стоп! Товарищ капитан первого ранга, какая команда подаётся на флоте, чтоб заглушили моторы совсем?
– спросил я, понизив голос. - Дробь!
– не размениваясь на объяснения, Кузнецов выступил собственной персоной. - Ну вот, а вы боялись!
– я просто расцвёл, а французы стояли, ни живы, ни мёртвы.
– Поздравляю, вы присутствовали при эпохальном прорыве в одной из важнейших естественных наук - физике! Экспериментальный запуск установки полностью удался и прошёл в штатном режиме! - Хозяева сомневаются, говорят, линкор, как стоял, так и стоит, - перевёл мне Николай Герасимович несколько осторожных реплик в один приём. - Ответь им, что в целях безопасности, тяга была нейтральной. Мы не хотим никому нанести ущерба, поэтому сперва должны смонтировать защитные кожухи, которые повысят вероятность успешности эксперимента с положительной тягой с сорока до шестидесяти процентов. Напомни им, что "Александр Невский" - советская территория. А у нас, в СССР, все самые опасные опыты разрешены именно на таких условиях. Французы, поверив, что непосредственная опасность немедленного уничтожения миновала, воспрянули духом. Их адмирал разразился длинной тирадой, которую Кузнецов переводить не стал, только ограничился коротким ответом и распрощался. - Ну что?
– спросил я, едва мы только поднялись на борт, сгорая от нетерпения. - Категорический протест против любых опасных экспериментов в их территориальных водах будет заявлен правительству СССР в ближайшее время. А если по делу, то предлагают линкор "Курбэ", который отбуксирует "Александра Невского" на безопасное расстояние от французких берегов, - довольный, словно кот, объевшийся сметаны, поделился каперанг. Его можно понять, уж теперь-то он приказ в срок вывести корабль из Бизерты выполнит точно! - Надо соглашаться! Но не сразу, впрочем, не мне тебя учить. Что там с "Ермаком"? - Прошёл Ла-Манш, судя по последней радиограмме. В Бискайском заливе по метеосводке шторм, - нахмурился капитан.
– Уж и не знаю, когда он до нас доберётся. Боюсь, если вы подкачаете, придётся поболтаться в открытом море без хода недели две-три. - Так уж и без хода? А паруса? - Ты серьёзно считаешь, что "Александру" хватит каких-то там парусов? - Не "каких-то там"! По расчётам ЦАГИ, каждый из восьми наших роторов Флеттнера, при среднем ветре, даст тягу около пятидесяти-шестидесяти тонн. Этого должно хватить на ход около шести-девяти узлов, в зависимости от курса. Правда, если ход будет меньше пяти, руль не сможет компенсировать сноса. Вот в этих рамках и придётся крутиться. - Погоди, а дизеля? - Что дизеля? Всё смонтировали, подключили электрику и подвели топливо. Занимаемся системой охлаждения. Ошиблись мы, решив в качестве её элемента использовать прежние холодильники паротурбинной установки, возни с ними оказалось намного больше, чем рассчитывали. По самым оптимистичным прогнозам управимся за неделю и можно будет пускать. Но, заметь, так как мы с тобой первопроходцы, гарантии надёжной работы, да и работы вообще, я тебе дать не могу! День в день с окончанием срока пребывания советского линкора в Бизерте портовые буксиры оторвали "Александра Невского" от стенки и развернули носом к каналу. С кормы линкора "Курбэ" нам подали буксирные тросы, который на "Александре" продели в носовые клюзы и мы, в сопровождении транспорта "Нева", двинулись по каналу в сторону моря. Вахта на корабле была, можно сказать, минимальной. Делом были заняты моряки на мостике, да механики генераторов, дающих ток для рулевой машины и расчёты трюмных, готовых в любой момент ввести в действие помпы. Остальной экипаж, с оркестром, в белой парадной форме выстроился на палубе. Здесь же, на башнях, на кормовом мостике, стояли кораблестроители, рабочие и инженеры. Показалось, будто вдруг установилась тишина, нарушаемая лишь шорохом волн и криками чаек, даже гудки буксиров будто растворились в ней и ушли на второй план. И грянул оркестр. Пам, пам, парарарарам, вступление, "Красная тревога"! И хор артиллеристов БЧ-2, занятых на работах куда меньше других, а потому имевший достаточно времени, чтобы выучить текст и спеться, заревел. Наш Советский Союз покарает