Между тремя людьми завязался разговор, отражающий обломки их вспугнутых мыслей. Снаружи в дверь постучали. Голос суперкарго произнес:

— Все в порядке. Корабль вполне надежен.

Когда капитан открыл дверь и выглянул в коридор, суперкарго там уже не было.

— Ничего страшного, — промямлил Вальдемар Штрунк.—Я просто попрошу, чтобы мне показали этот центр. — Но про себя подумал другое: что вот они обнаружили таинственное изощренное устройство и что практичный человек, окажись он на их месте, держал бы такое открытие при себе. Скверный нынче выдался день...

— Папа, — сказала дочь, — как ты не понимаешь: двери кают может в любой момент открыть посторонний человек — скорее всего, не заслуживающий доверия, — для чего ему даже не понадобятся ни запасные ключи, ни ломик. Центр, значит, способен осуществить и противоположное — по воле этого неизвестного запереть пассажиров в их каютах.

—Девочка моя, — возразил Вальдемар Штрунк, — у тебя слишком буйная фантазия.

— Мне кажется, — вмешался жених, — мы не вправе довольствоваться теми скудными разъяснениями, которые нам были даны.

—Мне нужно подняться на палубу, — сказал Вальдемар Штрунк. — Корабль вот-вот отплывет.

—Я отказываюсь сопровождать тебя, если Густав покинет судно, — сказала девушка.

Вальдемар Штрунк, ошибочно полагавший, что удовлетворил просьбу дочери, совсем растерялся. Подходящих возражений у него наготове не было. Он утратил даже фундамент морали — уверенность как таковую. Пришлось отделаться поспешными и поверхностными возражениями, которые никого не убедили. Дескать, поздно обсуждать это с судовладельцем — в последнюю-то минуту. Да и у Густава при себе нет багажа — ни рубашек, ни костюмов. Он пришел сюда налегке. Ждать же его невозможно. Вероятно, у него и паспорта нет. А прятаться, как безбилетник, или «слепой пассажир», пока корабль не выйдет в открытое море, — об этом и речи быть не может. Он, капитан, не станет давать такие советы. Иначе потом будет обвинять себя, что нарушил свои же обязательства. Наконец он просит вспомнить о принятых нормах поведения. Всем известно понятие «свадебное путешествие». Но совместное путешествие обрученных — в этом есть некая двусмысленность. Он, конечно, не стал бы жертвовать собственным мнением, уступая суждениям других. И с радостью пошел бы навстречу желаниям влюбленных. Но в данном случае сеть, сплетенная из неприятного и противозаконного, получилась настолько плотной, что он, как бы ни желал им помочь, не находит выхода. Как ни печально, ничего не поделаешь: любящим придется расстаться. Зато потом встреча покажется им вдвойне приятной.

Вместо ответа Густав вытащил из кармана паспорт и помахал им перед лицом Вальдемара Штрунка.

— Втайне, как слепой пассажир... — пробормотала дочь. — Великолепная мысль!

— Я вас предупредил, — сказал капитан.

— Что с нами может случиться в зоне свободы морей? — спросила дочь. — Разе ты не сумеешь кое-что объяснить суперкарго? И вообще, твоя ли вина, если на борту окажется слепой пассажир?

— На сей счет имеются юридические предписания, — заметил Вальдемар Штрунк.

— Мы найдем какие-нибудь лазейки, — сказала дочь.

Тут они услышали звон судового колокола.

—Я не могу больше оставаться внизу, — сказал капитан.—Делайте что хотите. Мне о таких вещах знать не положено. Вы, Густав, обязаны сейчас вернуться на берег! — С этими словами он поспешил прочь.

— Все в порядке, — сказала невеста. — Нам остается лишь найти для тебя убежище.

Они вышли из каюты и ощупью стали пробираться по коридору, ведущему в темноту.

Когда Вальдемар Штрунк шагнул на палубу, колокол зазвонил вторично. Первый штурман сказал капитану несколько слов, касающихся маневра при отплытии. Два маленьких буксира уже пришвартовались сзади и спереди. Вальдемар Штрунк поднялся на капитанский мостик. Он искал глазами судовладельца, чтобы попрощаться с ним. Ему доложили, что хозяина корабля несколько минут назад видели на причале. Непонятно, перемахнул ли он потом через рейлинг и вновь оказался на палубе или исчез в ближайшей пивной, чтобы глотнуть пунша. Он, дескать, постоянно мотается то туда, то сюда... Вальдемар Штрунк ждал, поглядывая на часы. На мостике появился суперкарго.

— Вы не видели судовладельца? — спросил капитан.

— Нет, — ответил суперкарго.

— Он, видимо, уже покинул судно, — предположил Вальдемар Штрунк.

— У него есть часы, и вряд ли он захочет играть роль пассажира поневоле, — откликнулся суперкарго.

— Его видели несколько минут назад, — сказал Вальдемар Штрунк.

— Наверняка он сидит сейчас в пивной и пьет пунш из двух стаканов одновременно, — сказал суперкарго. — Он терпеть не может момент отплытия. Это первое большое плавание его прекрасного корабля. Мужчина слабеет и теряет опору, когда кто-то другой уводит у него невесту.

— Корабль все же не женщина, — возразил Вальдемар Штрунк, наполовину шутливо, наполовину печально.

— В этом корабле определенно есть что-то женственное, — сказал суперкарго. — Нечто такое, на что можно обратить свою любовь.

— Мы только отплываем, — заметил Вальдемар Штрунк. — Обычно моряки начинают играть с подобными мысленными картинами лишь после многомесячного плавания, истосковавшись по отчизне и дому.

— Но я и вашего будущего зятя не вижу, — сказал суперкарго. — Да и дочери тоже.