Шрифт:
разведала мои печали
и на себя их приняла?
Она протягивала руки
и исчезала вдалеке,
сосредоточив эти звуки
в иглой расчерченном кружке.
ОЛЕГ ДМИТРИЕВ{212}
(Род. в 1937 г.)
* * *
Старикам остаются закаты. Смотрят пристально в алую высь, Словно в летнее небо куда-то Молодые от них подались. Раз в году, а бывает, и чаще, С непокрытой седой головой Поглядят они вслед уходящим, Уезжающим на легковой. И сидят, как восточные бонзы, Не меняя единственной позы — Чуть подавшись спиною назад. Лица, словно отлиты из бронзы, Отражают далекий закат. Коль на холм заберется дорога, Может, высмотрит взгляд молодой, Как сидят старики у порога, Освещенные теплой зарей. Жизнь кончается. День на исходе. Но прекрасна вечерняя даль Столько милости в сельской природе, Что на сердце не давит печаль. ПОСТИЖЕНИЕ
Морским, песчаным, долгим берегам Моя душа обязана стократно. Когда волна ползла к моим ногам И отходила медленно обратно, — Я понимал, чего хотел прилив, В чем заключался вечный труд отлива… Когда, ракушки, ил и камни скрыв, Их море вновь являло терпеливо, — Две истины открыла мне вода, У берега отсвечивая бледно: «Все в мире исчезает без следа»; «Ничто на свете не пройдет бесследно». ВОСПОМИНАНИЕ О ПОЛИНЕ
В час золотого смещенья света На берегу я бродил морском И очутился в грядущем где-то, В дне, неизвестно еще каком. Там говорила мне тихо, длинно Самые ласковые слова Женщина маленькая, Полина — Та, что знакома со мной едва. Мне обнимать ее страшно даже, Словно в ладонях держать птенца. Волосы лишь осторожно глажу: Вдруг золотая на них пыльца… Где-то гуляем в Замоскворечье, Все переулочки ей дарю И нескончаемо, бесконечно В это родное лицо смотрю. Обожествляю такие лица — Зори надежды в небе потерь! Ах, как умеет оно светиться… Это я знаю даже теперь. Кто-то окликнул — я оглянулся. Словно из сказки Чудак старик К синему морю опять вернулся, Тщетность неясной мечты постиг. Но начертал на холодной глине Из непонятного озорства Воспоминание о Полине, — Чтобы стирала волна слова. ВЛАДИМИР КОЯНТО{213}
(Род. в 1937 г.)
С корякского
РОДНИК
Родниковой воды Напьюсь, Освежу лицо И грудь. Если в сердце Проникнет грусть, И туда не забуду Плеснуть. В роднике Вода — бирюза, Как хрусталь — И звонка и чиста. Это родины Милой глаза. Это матери Нежной уста. ‹1963›
ЮННА МОРИЦ{214}
(Род. в 1937 г.)
РОЖДЕНИЕ КРЫЛА
Все тело с ночи лихорадило, Температура — сорок два. А наверху летали молнии И шли впритирку жернова. Я уменьшалась, как в подсвечнике. Как дичь, приконченная влет. И кто-то мой хребет разламывал, Как дворники ломают лед. Приехал лекарь в сером ватнике, Когда порядком рассвело. Откинул тряпки раскаленные, И все увидели крыло. А лекарь тихо вымыл перышки, Росток покрепче завязал, Спросил чего-нибудь горячего И в утешение сказал: — Как зуб, прорезалось крыло, Торчит, молочное, из мякоти. О господи, довольно плакати! С крылом не так уж тяжело. ‹1964›
ЮЖНЫЙ РЫНОК
Инжир, гранаты, виноград — Слова бурлят в стихах и прозе. Кавказа чувственный заряд Преобладает в их глюкозе. Корыта, ведра и тазы Они коробят и вздувают, Терзают негой наш язык И нити мыслей обрывают! Прекрасны фруктов имена! Господь назвал их и развесил В те золотые времена, Когда он молод был и весел, И образ плавал в кипятке Садов Урарту и Тавриды, Одушевляя в языке Еще не изданные виды. А ветры шлепали доской, Тепло с прохладой чередуя В его скульптурной мастерской. Серьезный ангел, в пламя дуя, Хозяйство вел. Из образцов Готовил пищу. Пили кофе. А всякий быт в конце концов Враждебен мыслям о Голгофе. Я это знаю по себе, По гнету собственных корзинок. Я это знаю по ходьбе На рынок, черный от грузинок, Влачащих овощ на горбе. ‹1966›
АНТИЧНАЯ КАРТИНА
Славно жить в Гиперборее, Где родился Аполлон, Там в лесу гуляют феи, Дует ветер аквилон. Спит на шее у коровы Колокольчик тишины, Нити мыслей так суровы, Так незримы и нежны. Толстоногую пастушку Уложил в траву Сатир. Как ребенок погремушку, Он за грудь ее схватил. А в груди гремит осколок Темно-красного стекла. А вблизи дымит поселок, Ест теленка из котла. Земляничная рассада У Сатира в бороде, И в глазах не видно взгляда, Он — никто, и он — нигде. Он извилистой рукою Раздвигает юбок стружки, Пустотою плутовскою Развлекая плоть пастушки. А она пылает чудно Телом, выполненным складно. Все творится обоюдно, — То им жарко, то прохладно. А корова золотая Разрывает паутину, Колокольчиком болтая, Чтоб озвучить всю картину. ‹1973›
* * *
В серебряном столбе Рождественского снега Отправимся к себе На поиски ночлега, Носком одной ноги Толкнем другую в пятку И снимем сапоги, Не повредив заплатку. В кофейнике шурша, Гадательный напиток Напомнит, что душа — Не мера, а избыток И что талант — не смесь Всего, что любят люди, А худшее, что есть, И лучшее, что будет.