Языковед М.Фасмер, подкрепляя концепцию Арне о норманской колонизации Руси, «открыл» в 1931 г. многочисленные следы пребыва­ния викингов в Восточной Европе. Традиционно увидев эти «Wikin-gerspuren» в именах князей и их дружинников, в «русских» названиях днепровских порогов, в «скандинавских» археологических находках, к ним он прибавил еще 118 топо- и гидронимов Восточной Европы (в четыре с лишним раза больше, чем насчитал Экблом), крайне изумив тем самым даже своих единомышленников. Норманист А.Л.Погодин, указав, что система подсчета Фасмера не соответствует ряду важных методологических требований, вместе с тем подчеркнул: «случайность и произвол» в объяснении этих названий «с помощью древнесеверных имен и названий бросается в глаза на каждом шагу»100. Фасмер годом ранее, надо добавить, подобным образом отыскал не менее впечатляю­щие следы викингов среди южнобалтийских славян, а имя их божества Прове, т. е. Перуна, посчитал заимствованием из норманского Freyr101. В 1932 г. А.Л.Погодин отнес движение норманнов в южном направлении к началу IX в., подчеркнув при этом, что «напрасно искать объяснения» имени «русь» вне Скандинавии». В 1937 г. историк, обратившись к поня­тию «внешняя Русь», присутствующему в труде византийского импера­тора Константина Багрянородного «Об управлении империей», пришел к выводу, что под ним скрывается Рослаген (Родслаген) в Швеции. На следующий год он не менее горячо доказывал, что «официальным куль­том варяжской династии оставалось язычество, принесенное из Шве­ции...», в связи с чем объявил Перуна и Волоса скандинавскими богами, которым славянские имена якобы были даны «славянскими толмачами». Вместе с тем утверждая, что язычество балтийских славян также сло­жился под влиянием норманнов102.

Все с той же целью примирить непримиримое - византийские извес­тия о руси, действующей в южных пределах Восточной Европы в первой половине IX в., с норманской теорией -в эмигрантской литературе продолжалась разработка темы о разновременных потоках скандинавов на Русь. В 1929 г. Н.Т.Беляев охарактеризовал конец VIII или самое начало IX в. как время первого появления и активных действий нор­маннов в Причерноморье. Вслед за Шахматовым он выделял «древней­ший слой варягов» (только видя в них фризов) - руссов Рюрика, Ас-кольда и Дира, утвердивших свое имя в Киеве. Затем это имя принимает другая волна варягов - норвежцы во главе с Олегом Вещим. Во второй половине X в. появляются на Руси варяги, «главным образом сканди­навского и англо-саксонского происхождения...»103. В 40-х гг. Г.В.Вер­надский с многочисленными оговорками предположил, что варяги-шведы к 739 г. добрались до Азовского и между 750-760 гг. до Северо­кавказского регионов. Приняв название русов от рухс-асов (аланское племя), эти «русифицированные» шведы к концу VIII в. создали на территории Дона и Приазовья Русский каганат, контролировавший важнейшие пути международной торговли. К середине IX в. в Старой Русе возникла связанная торговлей с Русским каганатом община швед­ских купцов. А затем на Русь вместе с Рориком Ютландским прибыла «новая русь», состоявшая из датчан. В целом, лишь в Северной Руси ученый выделяет «три струи скандинавского потока»: «первые два были представлены шведами (Аскольдом и Диром) и датчанами (Рориком»), а третий олицетворяли норвежцы во главе с Олегом104.

«Ультранорманизм» в советской науке просуществовал до середины 30-х гг., после чего был облачен, с учетом политического момента, в марксистские одежды, что повлекло некоторые изменения, преиму­щественно внешнего свойства, но при этом частично затронуло и его содержание. В 1932 г. в СССР было положено начало целенаправ­ленному курсу на преодоление основных недостатков в деле препода­вания истории в школе и ее изучения в научных учреждениях. В качестве причины неблагополучия в совместных постановлениях ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 26 января 1936 г. и 14 ноября 1938 г. была названа «школа Покровского»105. В ходе борьбы с ее издержками наша историческая наука перешла на новые методологические принципы, ставшие в ней приоритетными. Рассматривая ранее Киевскую Русь как прямой продукт деятельности норманнов, она теперь приняла одно из главных поло­жений марксизма, согласно которому определяющая роль в процессе складывания государства отводилась внутреннему фактору - социально-экономическому развитию общества, в данном случае восточных славян. Такой подход таил в себе, как показало время, много продуктивного, но он, к сожалению, был возведен в науке в абсолют (марксизм, как из­вестно, не отрицает и не менее важной роли внешнего фактора в его образовании), что придало варяго-русскому вопросу ложное звучание.

Воцарилось представление, что советские ученые, разработав новую, подлинно научную марксистскую концепцию генезиса Древнерусского государства, тем самым доказали антинаучность норманизма106, устано­вили его «неспособность дать серьезное научное объяснение сложных процессов создания государства в ІХ-ХІ вв. на огромной территории восточнославянских земель»107. Подобная позиция проистекала из пол­нейшего отрицания участия в процессе классообразования восточных славян «воздействия внешних сил», из мысли, что «поиски внешних импульсов безрезультатны»108. Из данного посыла последовал непрелож­ный вывод, что разговор об этносе варягов утратил свой прежний смысл и стал «беспредметным», а полемика норманистов и антинорманистов «потеряла всякий интерес и значительность»109.

Ибо в рамках марксистской концепции возникновения классового общества и государства, излагал кредо советских ученых И.П.Шасколь-ский, «не находилось места для варягов - создателей русской государст­венности»: были ли они «скандинавами или другим иноземным народом, все равно не ими было создано государство в восточнославянских зем­лях». Рассуждая так, исследователи, совершенно игнорируя ПВЛ, повест­вующую о многогранной и плодотворной деятельности варяжских князей и их значительного варяжского окружения в русской истории на протяже­нии длительного периода времени, в ходе которого сложилась, окрепла и мощно заявила о себе на внешней арене Киевская Русь, сохранили ос­новополагающий тезис норманизма о скандинавском происхождении варяжской руси, при этом не считая себя норманистами. Как выразил этот общий настрой Шаскольский, марксистская наука, отвергая норман-скую теорию, признает, что в ІХ-ХІ вв. в русских пределах «неодно­кратно появлялись наемные отряды норманских воинов, служившие русским князьям, а также норманские купцы, ездившие с торговыми целями по водным путям Восточной Европы. И, конечно, признание этих фактов (здесь и далее разрядка автора.
– В.Ф.) совсем не тождественно согласию с выводами норманизма»110. В.В.Мавродин также разъяснял сомневающимся (а такие все же имелись), что «призна­ние скандинавского происхождения династии русских князей или нали­чия норманнов-варягов на Руси, их активной роли в жизни и деятельнос­ти древнерусских дружин отнюдь еще не является норманизмом»111.

И в своей массе ученые СССР, думая точно также, начали именовать себя антинорманистами, искренне полагая, что историк-марксист «всегда антинорманист»112. Вместе с тем не менее искренне веря, что они, показав происхождение Киевской Руси как этап внутреннего развития восточнославянского общества задолго до появления варягов, тем самым «добили норманскую теорию», видели в ней «труп»113, а под «настоящими норманистами» понимали лишь только тех, «кто утверждал неспо­собность славян самим создать свое государство»114. В такой обстановке предшествующий антинорманизм, антинорманизм истинный, был объявлен, впрочем, как и его антипод, «антинаучным» и «тенденциоз­ным», ибо их сторонники «стояли на одинаково ошибочных методологи­ческих позициях», признавая достоверность Сказания о призвании варягов» и споря лишь по поводу родины и этноса варягов115. К тому же внушалось, что от того и другого советская наука благополучно избави­лась. В середине 30-х гг., утверждал Шаскольский, когда «советские историки доказали несостоятельность норманской теории, разработав марксисткое учение о происхождении древнерусского государства, норманизм целиком переместился на Запад». Туда же, по его мысли, «вместе с эпигонами русской буржуазной науки переместился» анти­норманизм, где и «умер естественной смертью...»116.

В умах советских ученых сформировалось свое видение «антинорма-низма», в рамках которого только и мог теперь решаться варяго-русский вопрос. Помимо уже названных его черт, это еще своеобразное понима­ние борьбы с норманизмом, духом и содержанием которого была пропи­тана вся наша наука. Отчего борьба с ним, поставленным, как тогда говорилось, на службу «политическим целям антисоветской пропаганды в области истории»117, свелась к дежурным обвинениям норманизма в «антинаучности». Этот посыл усиливали тем, что в руси видели исключи­тельно славянское племя, издавна проживавшее в Среднем Поднепровье, а в Сказании о призвании варягов легендарный рассказ, не имевший (или практически) не имевший под собой никакой исторической основы118.

Уверовав во все это, исследователи, исходя из примата внутреннего фактора, занялись отысканием элементов социального неравенства в восточнославянском мире, которое должно вести к образованию классов и государства. Такой ошибочный методологический подход к изучению истории Руси, по верному замечанию И.Я.Фроянова, надолго сковал историческую науку119. Сам же вопрос о составе социальной верхушки русского общества перестал быть существенным, хотя признание ее иноплеменной, как неоднократно объяснял коллегам А.Г.Кузьмин, «делает беспредметным рассуждение о возникновении государства как автохтонного процесса: представители крайнего норманизма как раз и настаивают на ведущем положении пришельцев-норманнов»120. Па­раллельно с этим, надлежит подчеркнуть, в науку вводились аргументы, от которых отказались ведущие норманисты прошлого. Так, например, Б.Д.Греков растиражировал мнение, что варяжская русь вышла из «Рослагена»: «Эта гипотеза кажется мне наиболее вероятной»121.