Куник затрагивал вопрос о предшественниках Байера по нескольким причинам. Во-первых, с целью доказать оппонентам, обвинявшим Байе­ра в «немецком патриотизме», что норманская теория не является плодом выдумки ума этого ученого. Во-вторых, а это главное, и именно это по­двигло Куника обратить свое внимание на данную тему, слова Киприана историк выдавал за наглядное рвидетельства «живучести в России XVI-XVII вв. традиции видеть в варягах именно шведов». Он был уверен, что глава новгородского посольства ссылался «на предание, - почерпнутое, конечно, из одних только русских летописей, - о происхождении Рюрика из Швеции»69. Последний довод был весьма впечатляющим, хотя и не новым. В подобном ключе расценивалось мнение Киприана о шведском происхождении Рюрика в русской и зарубежной историографии как до Куника, так и после него70. Шлецер в своих рассуждениях по данной теме пошел еще дальше, явно жертвуя при этом нормами исторической кри­тики. Отметив вначале, что «всего удивительнее то, что в XVII стол, даже сами русские считали за решенное дело, что призванные варяги были шведы», он затем ссылается на показания шведов Видекинди и Скарина, в свою очередь приведших речь Киприана. И на основании лишь этих данных, не имеющих оригинального характера, ученый заключил, что в Швеции также «давно верили» в норманство варягов. По мнению фин­ского историка Латвакаигаса, речь Киприана говорит в пользу того, что новгородцы начала XVII в. не сомневались в шведском происхождении Рюриковичей, в связи с чем и попросили у шведского короля на престол одного из сыновей. Для усиления эффекта сказанному Латвакангас ссы­лается на «Сказание об осаде Тихвинского монастыря в 1613 г.», в ко­тором шведы именуются варягами71.

В-третьих, Куника вынудила обратиться к фигуре Киприана позиция некоторых ученых, усомнившихся в достоверности его слов в передаче Видекинди (на первенство Петрея в этом вопросе указал в 1844 г. Куник). Первым заключение Шлецера, что «в начале XVII века сами русские были уверены, что Нестор именовал варя гам и-русью шведов», подкреп­ленное ссылкой на Видекинди, оспорил Н.М.Карамзин: «Но спра­ведливо ли сие обстоятельство? Видекинд мог выдумать его». Нор-маниста Карамзина полностью поддержали антинорманисты. По словам Н.В.Савельева-Ростиславича, «предположение Карамзина имеет на своей стороне всю вероподобность... Говорил ми (здесь и далее курсив автора.
– В.Ф.) что Киприан, и что именно говорил - никому не известно, потому что речь его до нас не дошла». С.А.Гедеонов вел речь о «мнимых словах архимандрита», «изобретенных» Видекинди. Вместе с тем названные историки-антинорманисты в какой-то мере, но все же допускали, что Киприан мог нечто подобное сказать о Рюрике. Так, полагал Савельев-Ростиславич, Новгород, «угрожаемый Делагардием, конечно, должен был, по крайней мере, показывать вид, что благоприятствует избранию шведского принца». По мысли Гедеонова, Киприан как «человек начи­танный и ученый», «действовавший с определенной политической целью, мог бы, конечно, вымучить из древних летописей... шведское происхождение Рюрика. Если бы Видикиндово известие не было изобре­тением, - заключал он, - то Киприану, а не Байеру принадлежала бы честь быть основателем норманской школы». Но в тоже время они ре­шительно утверждали, что это мнение не может быть подтверждено ни одним русским «памятником древности», и что «здесь не может быть ре­чи о предании». «Чистый немец по духу, если не по рождению, Гербер-штейн, — резонно заметил Гедеонов, — не умолчал бы о таком преда­нии; говорит же он о мниморимском происхождении Рюрика»72.

Карамзин, Савельев-Ростиславич и Гедеонов, принимая слова Кип-риана за «изобретение» Видекинди, ошибались. Ни Видекинди, ни Пет­рей ничего не выдумали, и сказанное Киприаном зафиксировано доку­ментально. В Государственном архиве Швеции хранится отчет о перего­ворах шведов и новгородцев, состоявшихся в Выборге 28 августа 1613 г. Согласно ему архимандрит отметил, что «новгородцы по летописям мо­гут доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик, несколько сот лет до того, как Новгород был подчинен Москве, и по их мнению, было весьма важно иметь у себя своего великого князя, а не московского»73. Но протокол представляет собой лишь одну из версий ре­чи Киприана. Другая содержится в хранящихся в том же архиве «Путе­вых записках от июня 1613 г. вплоть до февраля 1614 года» присутст­вовавшего на выборгских переговорах Даниэля Юрта де Гульфреда, секретаря герцога Карла-Филиппа. У него слова Киприана в части о Рюрике звучат совершенно по-иному: «На что архимандрит отвечал: что они прежде уже отвечали и желали бы снова повторить и при этом за­верить, что, как-то явствует из старинных летописей, имели новгород­ские господа испокон у себя своего великого князя. И что с самого нача­ла никаких дел с московскими господами не имели. И еще оповестил о том, что последний (так в тексте.
– В.Ф.) из их великих князей был из Римской империи по имени Родорикус»74.

Причины, приведшие новгородских послов в Выборг, были следую­щие. 16 июля 1611 г. шведы захватили Новгород и силой навязали его жителям договор, по которому они обязывались жить в мире со Швецией и признавали шведского короля Карла IX своим покровителем. «Сверх того, — читается в документе далее, — мы новгородцы избираем и про­сим которого-нибудь из сыновей державнейшего короля, пресветлейших принцев, или принца Густава Адольфа или принца Карла Филиппа, и с его наследниками мужескаго пола, в цари и вел. князья владимирские и московские, и утверждаем присягою сие избрание, в силу коего и государство Московское и княжество Владимирское признать имеют державлейшаго короля своим покровителем, а его королевскаго вели­чества сына своим царем и великим князем, исключая всех других». Захватчики, диктовавшие условия договора и весьма торопившие собы­тия, принудили новгородцев обещать «отправить в скорейшем времени к державнейшему королю полномочных послов для постановлений с ним и сыном его о важнейших делах обоих государств...»75. «Увлекатель­ное приключение» шведов (!), а именно так охарактеризовал агрессию своих соотечественников против нашей страны в Смутное время швед­ский историк К.Гримберг76, привело к попытке отделения Новгорода от России в виде вассальвгого по отношению к Швеции «Новгородского королевства». Это особое государство, навсегда соединяемое со шведской династией, должно было существовать почти в тех же границах, в кото­рых находилась Новгородская республика до присоединения к Москве, за исключением города Карелы (Кексгольма), захваченного шведами еще в апреле 1611 г., с сохранением своих обычаев и законов77.

Идея приглашения на русский престол одного из шведских коро­левичей зародилась среди самих русских еще до захвата шведами Новго­рода. В целом, подытоживает Г.А.Замятин, кандидатура шведского ко­ролевича была делом Я.П.Делагарди, В.И.Бутурлина и П.П.Ляпунова. В августе 1610 г. командующий шведскими войсками на территории Рос­сии граф Делагарди в письме к новгородцам и москвичам, пытаясь противодействовать планам Польши, предостерегал их от избрания царем сына польского короля и советовал им избрать на престол одного из шведских королевичей. 23 июня 1611 г. совет Рязанского-ополчения с целью получения помощи шведов против поляков составил приговор, что «все чины Московского государства признали старшего сына короля Карла IX... достойным избрания великим князем и государем московит-ских земель»78. В начале июля в Новгород приехал И.Бакланов с пись­мом и списком с «приговора», учиненного в Москве об избрании на Рос­сийское государство одного из шведских принцев, и с повелением Бутур­лину съезжаться с Делагарди и поставить его в известность об этом договоре. Бутурлин встречался со шведами, но ничего не было решено79.

29 октября 1611г. умер Карл IX, и трон перешел к его старшему сы­ну - Густаву II Адольфу, в связи с чем вопрос, кому из принцев предстоит занять российский престол, отпал сам собой. В начале 1612 г. именно Петрей привез в Стокгольм просьбу новгородских бояр о присылке к ним в качестве правителя одного из сыновей Карла IX (о его смерти в Нов­городе еще не было известно)80. Следом за ним из Новгорода в Швецию было отправлено посольство во главе с архимандритом Юрьевского монастыря Никандром, которое должно было официально сделать тоже предложение от имени всех жителей Московского государства. В февра­ле 1612 г. послы прибыли в Стокгольм, и на встрече с ними Густав П объявил, что его младший брат Карл-Филипп будет отпущен для заня­тия новгородского и, возможно, московского престола лишь в случае прибытия за ним представительного новгородского посольства. В конеч­ном итоге была достигнута договоренность о приезде в скором будущем малолетнего герцога в Выборг, где новгородцы в лице своих послов должны будут принести ему присягу81.

В начале 1613 г. посольство Никандра было извещено королем, что Карл-Филипп уже в первых числах февраля прибудет в Выборг. На про­щальной аудиенции послы еще раз просили герцога быть их царем. Но его отъезд все задерживался. Существует мнение, что отбытию принца в Россию препятствовал король, с самого начала пытавшийся навязать новгородскому посольству в качестве царя свою кандидатуру, но на­толкнулся на противодействие, т. к. новгородцы не хотели стать подда-ными Швеции. Не отпускала сына в Россию и вдовствующая мать-ко­ролева82. Думается, тому была еще одна причина, которая заключалась в том, что шведская сторона не очень-то надеялась на успех той роли, которая отводилась Карлу-Филиппу. В письмах к Делагарди Густав II то выговаривает ему, что напрасно он так решительно уверял новгородцев о полном согласии королевича быть их царем, то рекомендует «туже на­тягивать поводья и держать русских в своих руках». Первое, что должен сделать командующий в данной ситуации, внушал ему монарх, это до­биться от русских выгодных условий. Лишь заручившись таковыми, можно с уверенностью будет говорить с ними об избрании Карла-Филип­па на царство. Если же этого не произойдет, то необходимо будет начать с русскими переговоры о мире и требовать полного удовлетворения за убытки, понесенные шведской стороной в «московской войне». Если они не согласятся с этим, то необходимо, ставил точку в своей инструкции Густав II, немедленно объявить им войну83.

Только в июне 1613 г. из Стокгольма, где еще не знали об избрании на Российское царство Михаила Романова84, в Выборг отбыл, в сопро­вождении королевских полномочных послов и посольства Никандра, Карл-Филипп. Тогда же король известил новгородцев об отъезде брата и потребовал прибытия в Выборг официальных лиц для предложения ему русского престола и заключения в связи с этим договора со шведскими уполномоченными. 9 июля принц достиг Выборга, а 6 августа новгород­цы получили сообщение, что он ожидает послов от Новгородского госу­дарства, а также от Московского и Владимирского, т. е. от всего Россий­ского государства. В Выборг было направлено посольство под началом архимандрита Спасо-Хутынского монастыря Киприана. Одновременно с тем из Новгорода отбыло посольство к боярам в Москву, чтобы те, как это было договорено с ними ранее, также бы направили своих послов в Выборг, где был бы учинен договор об избрании Карла-Филиппа на цар­ство85. Шведская сторона была очень недовольна тем, что, как выражает это настроение Петрей, новгородские послы прибыли без полномочий и лишь для того, «чтобы только поздравить с приездом его княжескую милость от Новгородской области, и чем скорее, тем лучше, сопровож­дать его в Новгород...». Пока королевские послы решали как быть, 28 ав­густа 1613 г. состоялась первая аудиенция новгородских послов у швед­ского принца, в ходе которой Киприан в своей речи упомянул имя Рюрика86. Встает закономерный вопрос: в каком контексте он был упо­мянут или какая версия его слов о Рюрике - официального отчета о пе­реговорах шведов и новгородцев, состоявшихся в Выборге 28 августа 1613 г., или частных записок Даниэля Юрта - соответствует истине?