В промежутках между долгими тренировками они наблюдали за командами, с которыми им предстояло встретиться. Американцы, не считаясь с расходами, перевезли через Атлантику собственных лошадей. Аргентинцы поступили еще предусмотрительнее: они привезли не только лошадей, но и конюхов-гаучо в шляпах с плоскими полями и в кожаных брюках, украшенных серебряными заклепками.

– Эти две команды победить нелегко, – предупредил Блэйн. – Но и немцы удивительно хороши, и англичане, как всегда, работают много и упорно.

– Если чуть-чуть повезет, мы сможем побить их всех, – поделился своим обширным опытом Шаса.

Только Тара восприняла это хвастовство серьезно, когда с трибуны смотрела, как он несется по полю, высоко сидя в седле, этакий прекрасный молодой кентавр, стройный и гибкий, и его белые зубы сверкают на загорелом лице.

«Он такой воображала, такой самоуверенный, – думала она. – Если бы я могла просто не обращать на него внимания. Если бы жизнь не была такой скучной, когда его нет рядом».

*

К девяти утра первого августа 1936 года олимпийский стадион, самый большой в мире, заполнило более ста тысяч зрителей.

Поле в центре стадиона превратилось в зеленый ковер и было исчерчено белыми линиями и кругами, обозначавшими места проведения различных спортивных состязаний. По периметру проходила кирпично-красная беговая дорожка. Высоко над ней поднимались трибуны, откуда зрителям предстояло наблюдать за парадом спортсменов. В дальнем конце стадиона располагался треугольный все еще не зажженный факел.

Перед входом на стадион раскинулся Майфельд, на этом обширном пространстве возвышалась колокольня с надписью «Ich rufe die Jugend der Welt» – «Я призываю молодежь Земли». Спортивные делегации собирались на длинном бульваре Кайзердамм, по торжественному случаю переименованном в Виа Триумфалис. Над полем плыл гигантский дирижабль «Гинденбург», который тащил на буксире огромный флаг с пятью олимпийскими кольцами.

В еще прохладном утреннем воздухе издалека донесся слабый гул. Он постепенно приближался и становился громче. По Виа Триумфалис двигалась длинная процессия открытых четырехдверных «мерседесов», хром их отделки блестел, как зеркало; машины медленно шли между плотными рядами пятидесяти тысяч штурмовиков в коричневой форме, которые сдерживали огромную толпу, взревевшую от восторга, когда мимо прошел первый «мерседес»; все высоко вскидывали руки в нацистском приветствии.

Кортеж остановился перед спортсменами, и из первой машины вышел Адольф Гитлер. На нем был простой коричневый китель, брюки и сапоги с высокими голенищами – мундир штурмовика. Этот строгий, ничем не украшенный костюм не делал его незаметным, напротив – выделял из толпы шедших за ним сопровождающих в ярких мундирах с золотыми нашивками, с медвежьим мехом, звездами и лентами; процессия двинулась между рядами спортсменов к гигантским воротам стадиона.

«Так вот этот дикарь», – подумал Блэйн Малкомс, когда Гитлер прошел мимо него не более чем в пяти шагах. Он был точно такой, каким Блэйн тысячи раз видел его на портретах: темные волосы зачесаны на лоб, маленькие квадратные усы. Но для Блэйна стал полной неожиданностью напряженный мессианский взгляд, который на долю секунды остановился на нем и скользнул дальше. Он обнаружил, что волоски на его предплечьях встали дыбом: он только что смотрел в глаза библейского пророка – или безумца.

За Гитлером шли все его любимцы: Геббельс был в легком летнем костюме, зато Геринг выглядел величественно и респектабельно в небесно-голубом мундире маршала «Люфтваффе»; проходя, он, приветствуя спортсменов, небрежно взмахнул золотым жезлом. В этот момент высоко над Майфельдом зазвонил колокол, созывая молодежь всего мира.

Гитлер и его свита скрылись из вида в туннеле под трибунами, и несколько минут спустя над полем загремели фанфары, в сотни раз усиленные множеством громкоговорителей; огромный хор запел «Deutschland "uber alles». Ряды спортсменов зашевелились, готовясь к началу парада.

Выходя из полутемного туннеля на освещенную солнцем арену, Шаса и Дэвид переглянулись. Они взволнованно улыбнулись друг другу; гигантские волны звуков, оглушительная музыка оркестров и хор, поющий олимпийский гимн, приветственные крики сотни тысяч зрителей – все это обрушилось на них. Они осмотрелись, задрав подбородки, разведя руки, и вышли под музыку Рихарда Штрауса.

Перед Шасой шагал Манфред Деларей, но его взгляд был устремлен к фигуре в коричневом в первом ряду трибуны для почетных гостей; Гитлер был окружен королями и принцами. Поравнявшись с ним, Манфред хотел вскинуть руку в нацистском приветствии «Хайль Гитлер!», но ему пришлось сдержаться. После долгого обсуждения и споров победило мнение Блэйна Малкомса и других англоговорящих участников делегации. Не отдав нацистское приветствие, спортсмены только выполнили команду «равнение направо», когда проходили мимо почетной трибуны. Ответом стали свист и неодобрительный гул немецких зрителей. Глаза Манфреда жгло от слез стыда: его вынудили нанести оскорбление великому человеку на трибуне.

Эта злость не утихала все время последующих торжеств: зажгли олимпийский огонь; фюрер произнес речь, официально открыв игры; в небо одновременно взлетели пятьдесят тысяч голубей; по краям стадиона разом подняли флаги всех стран-участниц; далее последовали показательные выступления гимнастов и танцоров, прожектора и фейерверки, музыка и пролет эскадрилий люфтваффе Геринга, затмивших небо и заполнивших его грохотом.

*

Блэйн и Сантэн тем вечером поужинали в одиночестве в ее номере в «Бристоле»; оба устали после волнений дня.