Помолчала и добавила, одобрительно поглядев на вмятый колпак Калиты:

— Тебе верю и ценю. Во всем помогу…

Знал Калита: влиятельна ханша, сама кое-кому ярлыки выдает, вон и золотой перстень-печать на пальце у нее, на перстне дракон высечен.

Тайдула стала жаловаться на нездоровье — глаза болят.

Калита сочувственно вздохнул:

— Я тебе излечителя пришлю, как рукой снимет…

Ханша милостиво улыбалась.

На следующий вечер Калита с несколькими слугами подошел к высокому дому египетского посла Ала-ад-дина Ай-доглы и остановился у массивной двери.

Постучав кольцом-ручкой о бронзовую пластинку, он подождал, прислушиваясь. Дверь приоткрыл худой, как жердь, слуга; узнав, что перед ним московский князь, провел его в высокую комнату. Слуг своих Калита оставил внизу.

Навстречу Ивану Даниловичу шел хозяин — воистину «оладьина подгорелая», расплылся в теле и черен. А одет богато — один пояс золотой с каменьями чего стоит. Слышал Калита: посол сей влиятелен и вельми мудр; логику и медицину изучал. Послушаем, посмотрим…

Они долго сидели за столиком друг против друга, неторопливо беседовали по-латински, ели фрукты в сахаре, запивали холодным сладким напитком, от которого тяжелели ноги, а голова сохраняла ясность.

— Хитер Узбек, трудно с ним ладить, — жаловался Ала-ад-дин Ай-доглы, испытующе глядя на Калиту, словно спрашивая: «Согласен ли? Как мыслишь?»

Иван Данилович помолчал. Надо ли откровенничать? Неосторожное слово — и удавят в Орде. Наконец сказал:

— Есть у нас на Руси побасенка о лисе и раке… Однажды лиса говорит раку: «Давай-ка наперегонки?» — «Что ж, давай!» — согласился рак. Лиса побежала, а рак ей в хвост вцепился, притих. Добежала лиса до места, запыхалась, а рак отцепился от хвоста и кричит: «А я давно уже тебя здесь дожидаюсь!.. "

Умолк. Краешком глаза посмотрел на «оладьину».

Тот сидел, сосредоточенно думал, ждал разъяснения. Не дождавшись, сам сказал — недаром логику изучал:

— Значит, и хитростью побеждают…

И, протянув руку к темно-синему, с золотой росписью кувшинчику, налил гостю еще прохладного напитка.

— Приезжай к нам в Москву, — пригласил Калита. — И купцов присылай, не пожалеют.

Посол благодарно приложил ладонь к сердцу.

Остановился Калита не на русском постоялом дворе, а в доме на краю города, там, где кончался квартал татар, чтобы лучше приглядеться к повадкам их, разузнать еще кое-какие подробности о хане: не изменился ли характер, когда милостив бывает…

С порога дома видно было Ивану Даниловичу и Бориске, как в соседнем дворе низкорослый скуластый монгол долго и старательно оттачивал напильником наконечник длинной красной стрелы.

Неподалеку трое малышей стреляли из лука и пронзительно кричали, свистели в глиняные свистульки каждый раз, когда стрела попадала в цель.

Проскакала по улице татарка верхом на коне, скрылась за поворотом, оставив след клубящейся пыли. Чей-то голос, монотонный и скрипучий, пел песню. Калита разобрал слова:

У забора шумная ватага татар расселась вокруг котла с мясом. Один из татар землистыми руками вылавливал куски пожирней, делил их на части и раздавал остальным. Хилому старику почти ничего не доставалось. «Старость не уважают: износился — и в яму», — подумал Бориска.

Татары рвали мясо зубами, чавкали, потные лица их лоснились. Жирные капли падали с мяса на цветные шелковые халаты.

— Пошто ножом мясо не достают? — дивился Бориска.

— Боятся этим отнять у огня силу, — пояснил князь.

— Темнота!

— Обычай. За грех считают кнутом к стреле прикоснуться или коня бить поводьями. Убивают за это.

Окончив еду, татары вытерли руки о голенища и, громко отрыгивая, стали поочередно прикладываться к бурдюку с кумысом. Татарин в яркой тюбетейке положил что-то на блюдо и отнес к идолу из войлока, у двери.

— Сердце, — знающе сказал Калита. — Верно, зверя какого недавно убили.

Легкий порыв ветра донес резкий запах нечистого тела.

— Как от козлов смердит, — презрительно сморщился Бориска. — Повелители! — и в сердцах плюнул на землю.

Еще день разносили слуги Калиты подарки его знакомым вельможам, многочисленным покровителям. К ночи Калита возвратился в гостиный двор. Улегшись на жесткую постель, думал: «Малого пожалеешь, большее потеряешь. Пока Русь не едина, усобицами, как ржой, разъедается, надо быть с ханом ласковым да покорливым, всех умасливать… Как в шахматной игре наперед угадывать: пойду так, а как ответит? А что сие даст? Исподволь — ольху согнешь, а вкруте — и вяз переломишь. Зато окрепнем, сил наберемся… Может, внуки мои сбросят злое иго татарское».