— Не ожидал от вас, Борис Викторович, такой прыти, — даже удивился наивный юнкер.

— Ничего, милый Флегонт, учись у стариков, — успокоил его Савинков. — Мы ещё не хуже вас попрыгаем... Смотри.

Оказывается, они вовремя пересели — всего за одну остановку до Воронежа. Товарный состав не стали задерживать у перрона, а потащили дальше, — притаившимся в грязном тамбуре было видно, как остановившийся раньше пассажирский поезд оцепляли с полсотни беспогонных солдат, при многих кожаных куртках, и не давали никому ни войти, ни выйти. Может, искали Савинкова, а может, и других Савинковых... Кто попадётся.

— Знаете, юнкер, когда закидывают общую сеть, не гнушаются любой рыбёшкой. В молодости, когда я был в вологодской ссылке, на той достославной реке насмотрелся. Неуклюжая, но верная работа. Спасибо нам, кажется, пронесёт... если не замёрзнем, конечно, господин юнкер.

— Не за-мёрз-нем, — постучал зубами Флегонт Клепиков. — Спасибо контр-р...

— ...разведке, да? Зря я её ругал.

Разведка корниловская всё-таки знала своё дело, иначе и самому Лавру Георгиевичу не уйти бы — после отстранения от должности главнокомандующего и последовавшего за тем ареста, — не убежать бы, в обход и от Керенского, и от большевиков, из красного Быхова, а теперь вот и своему посланцу, и по должности, и по дружеству, не послужить бы в дорожных мытарствах...

Прекрасно, что их ждали в Воронеже. Прощайте, господа большевики! Адью, как говорят. Видите — они законопослушные кондуктора, хотя сам-то профсоюзный «Викжель» настраивает всех железнодорожников против новой власти. Они — не против, они — за, честно блюдут порядок, а заодно и достояние большевистской власти. Вагон — ого, он сколько стоит! В «Викжеле» засели буржуи, а они люди простые, они за новую власть. Пускай и наступают белые, пускай и отступают красные, но... Откуда простым кондукторам сие известно? О, кондуктору всё известно, не зря же он доблестно мёрзнет в заднем тамбуре заднего, хвостового вагона... Пока-то поезд, в обход Москвы, проберётся к Петрограду! Да почему — туда?! О, комиссар!.. Разве кондуктор, высовывая на станциях свой замерзший нос, не слышит от других комиссаров, сующих железнодорожным начальникам уже не носы — самые настоящие маузеры, — не чует сквозь мёрзлые сопли, как внизу революционно кричат:

— Зелёный! Полный свет пролетарскому Питеру!

А что могут везти в Питер, да в крытых пульманах, нынешней голодной зимой? Не слонов же цирковых, не шелка персидские, не мебель заграничную — жратву, конечно, и только жратву, это и слону... будь он здесь, понятно...

Комиссары их на станциях похваливали, классово напутствовали:

— Товарищи кондуктора, смотрите в оба, смотри-ите!.. Чтоб этот литерный поезд... чтоб он дошёл до истинных пролетариев!

— Смотрим, товарищи, смотрим, — отвечали кондуктора, утирая рукавами носы не только для пролетарского форсу, но и от стыни дорожной.

На одной станции даже грозно попеняли:

— По-очему без оружия?! Взять винтовки! Смотреть в оба!

Прямо хоть плачь, хоть смейся. Мало того что безопасно, так ещё и с винтовками. Знай наших.

Теперь каждый объявлял себя тем, чем хотел. Министром — так министром. Кондуктором — так кондуктором. Ясно, что были и в этом вагоне кондуктора, да, наверно, сбежали, чтоб от «ридной Украины» не тащиться в оголодалую Россию. Ясно, что всё случайно тут были понатыканы, по какому-нибудь минутному комиссарскому приказу. В лицо никто никого не знал. Теперь им на остановках, — а мотались они уже, в обход Москвы, второй день, — из других, лучше обжитых вагонов и чайку горячего приносили. С приятельским сожалением:

— Да-а, у вас на хвосте...

Верно, хвостовой вагон со всех сторон продуваемый, а тамбур, как снежное помело, вихляется. Даже горячий братский чаек не спасает. Где-то под Орлом — удивительно теперь ходили поезда — Савинков не выдержал:

— Нет, дорогой Флегонт, я хочу на мягкий диван, да чтоб в вагоне-ресторане, да под настоящий чаек с коньячком...

— Ага, коньячо-ок... — замерзая, повторял ещё по-мальчишечьи не закалённый юнкер; кажется, он уже мало и понимал, о чём речь.

За Брянском поднялась стрельба со всех тамбуров, и они постреляли, маленько согрелись, а потом вместо Москвы попёрли их куда-то на Вязьму, на целую ночь.

— Жа-адничают питерские большевички! — теперь-то уж догадывался Савинков, да и от других кондукторов, приносивших на остановках чай, узнавал очевидное: да, в обход Москвы идут, чтоб со своими братьями-товарищами не делиться.

— Жа-адничают, — вслед за ним твердил и осинелый юнкер, уже плохо ворочая языком. — Когда ж Москва, гостиница «Славянская»... или, извиняюсь, мадам, будуар с каминчиком?..

— Да-а, камин... — душой понимал его Савинков. — Как вас блатари учили? Сматываться надо.

Самим не верилось, но живыми вытащились к Вязьме. А там на путях стоял хоть и зачуханный, но пассажирский поезд, на котором, как в добрые старые времена, под орлами ещё кое-где виднелись таблички: «Смоленск — Санкт-Петербург». Вот тебе и революции, и Чека! «Санкт» — и никаких серпов-молотков, на орлиных крыльях неси! Савинков решительно бросил на промерзший пол винтовку:

— «Санкт»! Слышите, юнкер Клепиков?..