Шрифт:
Будучи отправлен в школу, молодой Гаутама, хотя и никогда не учился, опередил всех своих соперников; не только по письму, но и по арифметике, математике, метафизике, борьбе, стрельбе из лука, астрономии, геометрии, и наконец, одержал верх над своими профессорами, дав определения шестидесяти четырем видам письмен, которые самим учителям не были известны. [656]
А вот то, что было сказано в «Евангелии о Детстве»:
«И когда ему (Иисусу) исполнилось двенадцать лет… один из старших раввинов спросил его: „Читал ли ты книги?“ — и один астроном спросил Господа Иисуса, изучал ли он астрономию. И Господь Иисус объяснил ему о сферах… о физике и метафизике. Также такие вещи, какие человеческий разум никогда не раскрывал… Устройство тела, как душа управляет телом… и т. д. При этом учитель был настолько удивлен, что сказал: „Я думаю, что этот мальчик родился раньше Ноя… он более учен, чем какой-либо учитель“. [657]
656
[650, III, с. 28], [276, 142].
657
«Евангелие о Детстве», гл. XX, XXI; признанное Евсевием, Афанасием, Епифанием, Хризостомом, Иеронимом и др. То же самое повествование с удалением признаков индусского оригинала, во избежание опознания, можно найти в Евангелии от Луки, II, 46, 47.
Заповеди Иллела, который умер за сорок лет до Р. X., кажутся скорее цитатами, нежели оригинальными изречениями в Нагорной Проповеди. Иисус не учил мир ничему такому, что уже не было бы преподано с такой же серьезностью другими учителями до него. Он начинает свою проповедь с определенных чисто буддийских заповедей, которые нашли себе признание среди ессеев и, вообще, применялись в жизни орфиками и неоплатониками. Существовали проэллины, которые, подобно Аполлонию, посвятили свои жизни нравственной и физической чистоте и практиковали аскетизм. Он старается вселить в сердца своих слушателей презрение к мирскому богатству, факироподобную незаботливость о завтрашнем дне; любовь к человечеству, бедности и чистоте. Он благословляет нищих духом, кротких, голодных и жаждущих справедливости, милосердных и миротворцев и, подобно Будде, оставляет мало шансов гордым кастам войти в Царство Небесное. Каждое слово его проповеди есть эхо существеннейших принципов монашеского буддизма. Десять заповедей Будды, как они изложены в приложении к «Пратимокша Сутре» (пали-бирманский текст), полностью разработаны в «Матфее». Если мы хотим познакомиться с историческим Иисусом, то нам нужно целиком оставить в стороне мифического Христа и узнавать все, что можно об этом человеке из первого Евангелия. Его доктрины, религиозные воззрения и величайшие устремления будут найдены сосредоточенными в его проповеди.
Это есть главная причина неудачи миссионеров при попытках обратить брахмистов и буддистов. Они видят, что та малость действительно хорошего, что им предлагают в новой религии, выставляется напоказ только в теории, тогда как их собственная вера требует, чтобы такие тождественные правила применялись на практике. Уже не говоря о невозможности для христианских миссионеров ясно понять дух религии, целиком обоснованной на том учении об эманировании, которое так враждебно их собственному богословию, — умственные способности некоторых простых буддийских проповедников настолько высоки, что они затыкают рты и ставят в большие трудности ученых, вроде Гуцлава [649, с. 29, 34, 35 и 38]. Джадсон, прославленный баптистский миссионер в Бирме, признает в своем «Journal», затруднения, в которые они часто загоняют его. Говоря о неком Уяне, он замечает, что его сильный ум был способен справиться с наиболее трудными вопросами.
«Его слова», — говорит он, — «гладки, как масло, сладки, как мед, и остры, как бритва; образ его рассуждений мягкий, вкрадчивый и проницательный; и так искусно он играет свою роль, что я, с силой истины на моей стороне, едва мог с ним справиться».
Хотя кажется, что в более поздний период своей миссии Джадсон обнаружил, что он совсем неправильно понял их учение.
«Я начинаю понимать», — говорит он, — «что тот полуатеизм, о котором я иногда упоминал, есть ничто другое как очищенный буддизм, имеющий свое основание в буддийских священных писаниях».
Таким образом, он открыл, наконец, что в то время как буддизм есть «общий термин для обозначения наиболее возвышенного совершенствования, фактически применяемый ко многочисленным индивидуальностям, притом любой Будда превыше целого сонма подчиненных божеств», — в этой системе таятся также «проблески своего рода Anima Mundi, предшествующих Будде и даже превосходящей его». [658]
Вот это, воистину, счастливое открытие!
Даже столь оклеветанные китайцы верят в Единого, Высочайшего Бога, «Верховного Правителя Небес». Имя Ю-хуан-шан-ди написано только на золотой табличке перед алтарем неба в великом храме в Пекине Д'Иантан.
658
[654, с. 135]. Д-р Джадсон впал в эту большую ошибку по причине своего фанатизма. В своем рвении «спасать души» он отказался прочесть бирманских классиков, чтобы этим не отвлекать свое внимание.
«Это поклонение», — говорит полковник Гул, — «упоминается мусульманским повествователем посольства Шаха Руха (1421 г. н. э.): „в каждом году имеется несколько дней, когда император не ест животной пищи… Он проводит свое время в помещении, в котором нет ни одного идола, и говорит, что он поклоняется Богу Неба“. [659]
Говоря о Шахрастани, великом аравийском ученом, Хвольсон говорит, что для него сабеизм не был астролатрией, как склонны думать многие. Он считал, что
659
[653, т. II, с. 81]; [324, т. I, с. 441].
«Бог слишком возвышен и слишком велик, чтобы Самому заниматься непосредственным управлением этого мира; и что поэтому Он передал управление им богам, оставив для Себя лишь наиболее важные дела; далее, что человек слишком слаб, чтобы мочь обратиться непосредственно к Всевышнему; что поэтому он должен направлять свои молитвы и жертвы богам-посредникам, которым Всевышний доверил управление миром».
Хвольсон доказывает, что идея эта так же стара, как мир, и что «в языческом мире этот взгляд повсеместно разделялся образованными людьми» [651, т. I, с. 725].
Отец Бари, португальский Миссионер, посланный обращать «бедных язычников» Кохинхина, еще в шестнадцатом веке,
«в своем повествовании отчаянно восклицает, что нет таких облачений, служб или церемоний в церкви Рима, которым Дьявол здесь не создал бы каких-либо копий. Даже тогда, когда отец Бари начал яростно выступать против идолов, ему ответили, что это суть образы великих умерших людей, которым они поклоняются в точности по такому же принципу и в такой же форме, как католики — образам апостолов и мучеников» [652].