Если бы это случилось, Россия осталась без интеллектуального сообщества, которого не заменить никакими иностранными экспертами. Нынешние 50 тысяч ученых РАН не могут сегодня блистать на международных симпозиумах, быть конкурентоспособными и эффективно «производить знания». Они стары, их приборы поломаны, а нищие лаборатории остались без реактивов.

Требовать от них «эффективности» — это все равно, что гнать на старт тяжело больного спортсмена. Но эти люди образуют коллектив, обладающий знанием и способный понимать, собирать и объяснять новое знание из мировой науки. Этот коллектив жизненно необходим стране и народу в нынешний период — гораздо больше, чем в спокойные времена.

Этот коллектив будет еще более необходим России завтра, когда молодежь начнет нащупывать дорогу из ямы кризиса. Тогда только отечественные ученые, обладающие опытом побед и бед России, владеющие русским научным стилем и, главное, любящие нашу землю и наш народ, смогут соединить здравый смысл с научным методом. Такой «зарубежной экспертизы» Россия не получит ни за какие деньги.

Пока что ситуация продолжает находиться в неустойчивом равновесии. Однако принципиальные установки правительства не изменились, не изменился и понятийный аппарат, с которым подходят к науке. 20 августа 2008 г. состоялось совещание у премьер-министра РФ В.В. Путина, посвященное программе развития науки. «Были намечены главные направления модернизации этого сектора», — сказал А. Фурсенко, план действий «должен быть подготовлен к осени 2008 г.» (!)

Министр А.А. Фурсенко так определил основные принципы модернизации: «Во-первых, это повышение эффективности деятельности существующих научных организаций, которые составляют государственный сектор науки… За счет повышения их эффективности, введения системы оценок их деятельности может и должен быть реструктурирован этот сектор. Наиболее эффективные организации должны получать большее финансирование, а неэффективные должны быть реорганизованы, а часть их — закрыта» [34].

Зная, какими индикаторами, измерительными инструментами и критериями для определения полезности науки пользуется руководимое А.А. Фурсенко министерство, приходится ожидать нового тяжелого удара по остаткам российской науки. В данном случае он прямо направлен на «государственный сектор», прежде всего, на Академию наук.

«Российская газета» 14.01.2009 г. взяла интервью у заместителя Министра образования и науки А. Хлунова [39]. Разговор зашел о том, что финансирование науки в России остается на низком уровне — 1,12 % ВВП, к тому же ВВП падает. Каковы перспективы науки? Он отвечает: «На самом деле картина несколько иная. Сегодня Россия с точки зрения бюджета вкладывает в науку не меньше ряда развитых стран, скажем, Италии или Голландии. Но наш бюджет, к сожалению, несет на себе львиную долю от общего объема расходов — 63 %, а бизнес всего 37. Здесь и кроется причина, почему у нас «вес» науки в ВВП столь невелик».

В чем же «картина иная»? Что значит, что Россия «с точки зрения бюджета вкладывает в науку не меньше ряда развитых стран»? Чиновника высшего ранга спрашивают о перспективах науки в России в реальных условиях — не «с точки зрения бюджета», а с точки зрения выживания науки как жизненно важной для страны сферы духовного производства. А в ответ — словоблудие поразительно низкого уровня.

«Вес науки в ВВП» определяется научной политикой государства, а не капризами Чичваркина или Дерипаски. Доктрину этой политики вырабатывает Министерство, где г-н Хлунов с 2005 г. служит директором Департамента научно-технической и инновационной политики. Один из важных параметров этой политики — определение величины расходов на науку, минимальных и оптимальных относительно критических потребностей страны. Это — параметр национального уровня, а не сословного, классового или корпоративного. Бюджет, ВВП, бизнес, гранты Сороса — все это технические детали. Г-н Хлунов и его начальство определили российской науке «пенсию» в 350 млрд. руб. или 12 млрд. долларов. Вот о чем речь, а не о Голландии.

Его спрашивают: на что вы расчитываете с таким финансированием? Может ли выжить наука? А он жалуется: «За рубежом ровно наоборот… Если, например, тот же «Шелл» вкладывает в исследования миллиарды, то наши ведущие российские сырьевые компании — мизерные суммы. Нам надо перевернуть эту пирамиду, ведь государство не может тянуть все на себе».

Причем здесь «за рубежом» и «Шелл»? Вы же зам. министра науки России! Если вы считаете что «российские сырьевые компании» должны вкладывать в науки миллиарды, — так и заставьте их, на то вы и Правительство. «Нам надо перевернуть эту пирамиду»! Почему же вы ее не переворачиваете? Похоже, вы сами считаете себя не правительством России, а службой «российских сырьевых компаний».

А если частный бизнес не обязан финансировать науку, то это вполне определенная установка научной политики государства Российская Федерация, и нечего кивать на «Шелл». Он вкладывает деньги в науку не из любознательности, а потому что это предусмотрено политикой тех государств, где он действует. Такие государство установило условия и такие правила, что нарушать их для «Шелл» невыгодно.

Г-н Хлунов, в общем, отвечает на вопросы теми же штампами, что и заместители других министров. Это — сложившийся в России «дискурс власти». Его спрашивают одно, а он — совсем о другом. И быстро переводит разговор на уникальность России, которую «умом не понять». Поэтому, мол, они, министры, и не могут ничего поделать, хотя и стараются. Он жалуется газете: «Россия — уникальная страна, здесь мировой опыт — не указ. Отдельные наши бизнесмены начинают экономить прежде всего с науки».

«Отдельные наши бизнесмены»! Эти бизнесмены — не кикиморы, которые вылезли из болота и поведение которых можно списать на странные свойства природы России. Они были созданы вполне конкретным правительством по известным «чертежам», и уникальность России тут не при чем. Бизнесмены и правительство — небольшая компактная, крепко спаянная взаимными интересами и зависимостями, очень «непрозрачная» система. Г-н Хлунов — выпускник МИФИ, а качество его демагогии никак не соответствует марке этого института. Он то и дело говорит вещи, которые логически ведут к убийственному для него самого выводу. Как будто язык с сознанием у него не связан.